Стало очень темно. Набежавшие тучи закрыли звезды. Даже несмотря на то, что ее глаза привыкли к темноте, Элоэ с трудом могла рассмотреть, что происходит. Ей стало нестерпимо неудобно сидеть со связанными сзади руками и ногами, вытянутыми вперед. Но ей ничего не оставалось делать, и в тот момент ей даже некому было пожаловаться.

Дикс и остальные мужчины накрыли автомобиль непромокаемым брезентом и теперь боролись с тем, чтобы подтолкнуть лодку к приливу. Наконец им удалось это сделать. Лодка поплыла в открытое море, и Элоэ смогла различить ее силуэт на фоне неба.

Она оценила их смекалку. Машина, накрытая и закамуфлированная, выглядела просто какой-то тяжелой конструкцией на борту обыкновенного рыболовного судна. Ни один береговой пограничник, глядя, как оно движется вдоль берега, не обратит на него серьезного внимания.

В эту минуту Элоэ в мучительном приступе страха подумала, что Дикс мог уплыть вместе с лодкой. Она различила головы мужчин на борту и в течение некоторого времени не могла его видеть в темноте маленькой бухты.

Потом до нее дошло, что Дикс и другой мужчина остались. Они шли по песку к ней, и только когда они оказались в пределах слышимости, остановились. Некоторое время их французский был настолько быстрым, что ей было трудно понять, о чем они говорили. Она догадалась, тем не менее, что второй мужчина, кем бы он ни был, отдавал распоряжения, и Дикс его слушал.

Не было сомнения в том, кто был главным. Она услышала слова «безопасность» и «благополучное прибытие» несколько раз и наконец поняла, что говорил другой мужчина. Это было указание в том, чтобы ее не отпускать до тех пор, пока груз не будет благополучно выгружен с борта лодки на территории Испании.

Дикс не возражал; он просто говорил, что он будет отвечать за нее и что он обещает, что у нее не будет ни малейшего шанса связаться с полицией. Их голоса слегка повысились.

Мужчина в однозначных выражениях сурово высказался, что, если занимаешься таким опасным ремеслом, как это, было бы сумасшествием вмешивать сюда женщин. Все женщины болтливы, по его мнению, и представляют угрозу, которую необходимо устранять.

Дикс отвечал покорным голосом, но в нем был намек на насмешку. Он сказал, что всегда делал все возможное, чтобы избежать затруднений, но затруднения почему-то имеют такую привычку возникать там, куда бы он ни пришел.

Второму мужчине было явно не до смеха. Он вновь повторил, что Элоэ необходимо задержать, по крайней мере, на два часа и что ее молчание должно быть обеспечено любым способом.

– Ты уверен, что ты можешь доверять ей? – спросил он под конец.

– Я вполне уверен, – тихо сказал Дикс.

– Если ты ошибаешься, будет хуже не только тебе, но и ей. – В его голосе была угроза, которую ни с чем нельзя было спутать.

– Я понимаю, – ответил Дикс.

Мужчина повернулся и пошел прочь, бесшумно ступая по мягкому песку. Дикс стоял и смотрел, как он уходит.

Элоэ была уверена, что он немедленно подойдет к ней, но он все еще стоял и смотрел в темноту, хотя не было сомнения в том, что он уже не мог кого-нибудь или что-нибудь увидеть.

Она уже была готова позвать его, закричать, что у нее почти невыносимо болят запястья, как вдруг до нее донесся звук заводимого мотора. Она слышала, как тронулась машина, а затем поехала прочь по дороге. Это как будто послужило сигналом, которого ждал Дикс, он моментально повернулся и подошел к ней.

Он опустился на колени, затем, посветив фонариком на ее связанные запястья, разрезал шнурок острым ножом. Она испытала чувство огромного облегчения, когда ее оковы спали, а возможность двигаться свободно заставила ее забыть обо всем остальном. Она начала растирать запястья, чтобы восстановить кровообращение. Дикс перед этим разрезал веревку, связывавшую ее ноги, не произнося ни слова выключил фонарь и обнял ее.

– Прости меня, дорогая, – сказал он таким голосом, какого она еще от него ни разу не слышала.

Затем его губы дотянулись до ее губ и он поцеловал ее. Это был совершенно иной поцелуй, чем тот, которым он поцеловал ее прежде. Он совершенно ошеломил Элоэ. После минутного изумления она начала бороться с ним, упираясь руками ему в грудь, стремясь высвободить свои губы, но все было бесполезно.

Даже сопротивляясь, она почувствовала такой экстаз и восторг, пронизавший все ее тело, какой она до сих пор еще не испытывала.

Совершенно неожиданно она замерла – стала неподвижной от изумления и почти неописуемого восхищения от того, что его поцелуй пробуждал в ней. Она почувствовала, как в ней загорелось пламя, которое только что разожгли, ее тело стало мягким в его руках, а рот податливым в его требовательных твердых губах.

– Прости меня! О, дорогая, прости меня!

Она с трудом слышала его голос, она знала только, что все ее естество трепетало в блаженстве от чуда и возбуждения, ни с чем не сравнимыми в ее предыдущих представлениях о чувстве.

Она поняла, что это любовь. Это было то, что она нашла, но не поняла. Это была любовь, которая делает поцелуй чем-то божественным, чем-то священным; в то же время чем-то настолько глубоко и полностью волнующим, что она с трудом могла перевести дух от блаженства.

Наконец он отпустил ее. Она знала, что он смотрит сейчас на нее, что его глаза ищут сейчас ее лицо в темноте.

И только, когда ее губы освободились от его, она вспомнила – вспомнила красный отблеск, мелькнувший на борту лодки, вспомнила, что произошло и кто был в это втянут.

Неожиданно она почувствовала, как ее начинает охватывать дрожь. Она, наверное, совсем сошла с ума, раз даже всего на эти несколько секунд забыла, кем он являлся.

Как будто прочитав ее мысли, он спросил:

– Зачем ты сюда пришла? Ты не представляешь, как для тебя это могло быть опасно.

– Откуда я могла знать? Я верила в тебя…

– Я знаю.

Она попыталась встать на ноги, и он ей помог.

– Как ты мог? – спросила она с неожиданной болью в голосе. – Как ты мог сделать это?

Вместо ответа он обнял ее еще раз.

– Как ты мог? – спросила она с неожиданной болью в голосе. – Как ты мог сделать это?

Вместо ответа он обнял ее еще раз.

– Но ты любишь меня! – сказал он ликующе. – Кем бы я ни был, каким бы я ни был плохим, ты любишь меня!

Мгновение она пыталась сопротивляться триумфу в его голосе и ему самому, но потом, из-за того, что было невозможно устоять перед порывом всего ее тела, она позволила его губам найти ее губы, и они вновь прильнули друг к другу.

– Ты любишь меня! – сказал он секунду спустя.

– Да, я… люблю… тебя, – сказала она неровным голосом.

Она дрожала, пока говорила это, и не только из-за прохладного ночного воздуха, но и из-за того, что, казалось, шло из самой глубины ее сердца, из-за того, что, казалось, окутало ее, как темным облаком.

Он почувствовал, что она дрожит, и положил ей руку на плечо.

– Ты замерзла, – сказал он. – Я не должен был тебя держать здесь. Ты простудишься. Мы сейчас пойдем в машину, она здесь недалеко.

– Я должна возвращаться… в отель…

– Не сейчас, – ответил он. Она опять испугалась – испугалась того, что не понимала, но больше всего самой себя.

Он взял ее под руку, и они молча пошли. Их ноги увязали в песке, и продвижение было медленным, пока они не достигли более твердой земли и двинулись между сосен туда, где Элоэ увидела смутные темные очертания машины, спрятанной подальше от дороги.

Дикс открыл дверь, и она села на переднее сиденье. Через минуту он уже сидел рядом с ней за рулем. Он наклонился вперед, зажег щитовой прибор и включил мотор.

– Я включу печку. Ты согреешься через несколько минут.

Она сидела, ни слова не говоря, стараясь не смотреть на него, но четко ощущая его близость.

– Элоэ!

Его голос звучал завораживающе, и все же она не повернула головы.

– Бесполезно, – сказала она. – Я никогда не смогу доверять тебе больше.

– Я не обманывал тебя ни в чем, что касается нас лично. Я не буду тебя обманывать в этом.