Словно острый нож пронзал сердце девушки, когда она смотрела, как эти двое глядят друг на друга – как будто никого больше и нет в комнате. Она ревновала! Да нет, не может она его ревновать, просто ей неприятно, что на нее не обращают внимания в ее же собственном доме. Но если Энжеле Бристол снова вздумается строить Калебу глазки, то Келли, чего доброго, может и заехать ей по голове кочергой.

Минут через тридцать Энжела ушла. Келли захлопнула за ней дверь и стала собирать со стола чашки, грохоча посудой по подносу и все еще не желая признаться себе в том, что ревнует Калеба к этой женщине.

– Эй, Келли, успокойся.

– Я и так спокойна.

Калеб не смог сдержать улыбку.

– Ты не объяснишь, что случилось?

– Ничего. А что могло случиться? – Она уперлась руками в бока и обратила на него гневный взгляд. – Эта женщина! Как она смеет являться ко мне домой и вести себя так, словно все здесь принадлежит ей, а не мне?!

– Надеюсь, ты не ревнуешь?

– Я? Ревную? Не говори ерунды!

Калеб сделал к ней шаг, и Келли отступила назад, смущенная его близостью и выражением глаз.

– Не нужна мне Энжи, – произнес Калеб голосом теплым и мягким, как тающее масло. – И никогда не была нужна. Мне нужна ты. Только ты.

Келли, широко раскрыв глаза, смотрела на него. Ей хотелось убежать, но ноги словно приросли к полу, и она продолжала беспомощно стоять на месте, когда Калеб наклонил голову и поцеловал ее в губы. Он не закрывал глаз, не закрыла их и она. Глаза его были серыми, как низко нависшие над землей грозовые тучи. Губы были горячими и твердыми; когда она попыталась отстраниться, он сжал рукой ее голову и, не позволяя Келли шевельнуться, продолжал ее целовать. То не был поцелуй, полный страсти и желания; Калеб лишь касался ее губ своими, но Келли чувствовала, как жар пронзает ее тело до самых кончиков пальцев.

Очень медленно он поднял голову и проговорил:

– Мне нужна ты, а не ранчо. Только ты.

Ноги Келли подкосились, и, покачнувшись, она уперлась руками ему в грудь. И зачем только она сопротивляется?..

Калеб гладил ее спину, и наслаждение искорками проносилось вдоль позвоночника, полностью подавляя всякое желание вырываться из его объятий. Его жаркий поцелуй обжигал ей губы, опалял душу.

Келли обвила руками шею Калеба и изо всех сил прижалась к нему, только бы быть как можно ближе.

Говорит, что она нужна ему. Рискнуть? Поверить ему снова? Как можно сомневаться в нем? Калеб целовал ее все крепче, все плотнее сжимал в своих объятиях, погружая в пучину наслаждения. Келли задыхалась от чувств, упивалась его близостью. Она любила его ласки, вкус его губ – и ей до боли хотелось дать ему то, чего он желал, дать ему все, но…

Келли выскользнула из объятий Калеба и, тяжело дыша, взглянула на него.

– Нет! У тебя ничего не выйдет.

– Келли…

– Я не верю тебе. Ты уже обманул меня однажды и, насколько понимаю, обманываешь сейчас.

Он шагнул к ней, но Келли покачала головой.

– Тебе лучше уйти.

С губ Калеба сорвалось негромкое проклятие, и, схватив шляпу, он выскочил из комнаты.

Холодный порыв ветра пронесся через гостиную, выстуживая ее. На сердце у Келли стало так же холодно и одиноко.

Четыре долгих дня она не виделась с метисом, но ей постоянно докладывали о том, где он находится.

Во вторник утром, когда Келли пошла набрать яиц, Слим Маккой заметил, что Калеб отвез мать Энжелы в город на вокзал, а потом вернулся с Энжелой домой. Келли коротко кивнула, стараясь не думать о том, что Калеб довольно долго пробыл с этой женщиной наедине.

Когда же в среду вечером она вышла подоить корову, Большой Джордж Гири сообщил, что если ей понадобится Калеб, то он в доме Бригмэна, помогает миссис Бристол передвигать мебель.

В четверг Слим проинформировал ее, что Страйкер повез Энжелу в город покупать ткань для занавесок.

Согласно сообщению Харви Смита, вернулись они в пятницу вечером.

Конечно, ей все это было безразлично, но она не могла не размышлять о том, что они могли делать в городе целых два дня. Провели ли ночь в особняке? Спала ли Энжела в постели Калеба? Готовила ли ему утром завтрак?

Келли топнула ногой в ярости на Калеба за то, что он встречается с другой женщиной, в ярости на себя за то, что эта мысль приводит ее в бешенство.

Пусть делает все, что хочет, для нее он ничего не значит. Он соврал ей про ранчо. Твердит теперь, что ему нужна только она… Да он может сколько угодно убеждать ее в этом – ведь если он любит ее, как говорит, почему же столько времени проводит с Энжелой Бристол? И почему, ну почему она так из-за этого страдает?

Когда на следующий вечер Калеб появился в ее доме, Келли сделала все возможное, чтобы казаться холодной и равнодушной. Он сообщил, что на ранчо все в порядке, скот выглядит хорошо. Если на зиму потребуются дополнительные корма, то сена будет в достатке, а старый Фред Турли предсказывает мягкую зиму.

– Благодарю, мистер Страйкер, – произнесла Келли, как только Калеб закончил отчет. – Спокойной ночи.

– Келли…

– Спокойной ночи.

– Ладно, черт возьми, поступай, как знаешь, – пробормотал он и, нахлобучив шляпу на голову, вышел из дома.

Келли смотрела ему вслед до тех пор, пока ночь не поглотила его. Куда он направился? Пойдет ли сейчас к Энжеле Бристол? Проводит ли он ночи с этой женщиной? Он собирался ночевать с ковбоями. Вот только действительно ли он там? Работники постоянно рассказывали ей о нем, однако странно, что при этом они никогда не упоминали, где Калеб проводит ночи.

На землю упали первые осенние листья, и Келли бросилась приводить в порядок дом. Вымыла и натерла пол в столовой, очистила от пыли и отполировала мебель, отмыла снаружи и изнутри кухонные шкафы, а заодно перемыла всю кухонную утварь. Ясным сентябрьским днем выбила ковры и выгладила шторы. В столовой и своей спальне переставила мебель.

Следующие две недели то и дело начинал идти дождь, и Келли коротала время за уборкой комнат. Желтая спальня была очень милой, солнечной и светлой, поэтому она решила, что тут теперь будет гостиная. Комната эта никому не принадлежала, здесь стояли лишь кровать, небольшой шкаф и один стул. Розовая спальня когда-то служила детской, и в спальню ее переоборудовали позже. Ничто не указывало на то, что здесь когда-то жили дети, но Келли не могла отделаться от чувства, что обитатели этого помещения испытывали не только великую радость, но и глубокую печаль.

Коричневая с белым спальня принадлежала раньше Калебу. Тут стояла длинная узкая кровать, покрытая коричневым с белыми разводами одеялом, на окнах висели бежевые шторы безо всяких узоров. Еще в комнате был дубовый комод, шкаф и удобное коричневое кожаное кресло.

Келли напомнила себе, что теперь это ее дом, и стала выдвигать ящики шкафа. Первые три оказались пустыми, и она почувствовала некоторое разочарование: хотелось найти хоть какую-нибудь вещь, которая напомнила бы о прошлой жизни Калеба.

Но когда Келли выдвинула последний ящик, у нее перехватило дыхание. Внутри она обнаружила рубаху из оленьей кожи, такие же штаны и пару мокасин. С благоговением она вынула одежду. Рубаха была мягкой на ощупь, с рукавов свисала бахрома; штаны сшиты из более толстой кожи и тоже украшены бахромой; мокасины простые, но добротные.

Повинуясь импульсу, Келли стащила с себя блузку и натянула рубаху. Та оказалась великовата, но ему уже мала. Она попыталась припомнить, сколько лет было Калебу, когда он покинул племя лакотов.

Потом хотела примерить штаны, но они были слишком длинны, а мокасины чересчур велики.

Не снимая рубахи, Келли прошлась по комнате, погладила одеяло, выглянула в окно, стараясь представить себе, как чувствовал себя Калеб, когда жил здесь. Своего отца она не знала. Как печально, что Калеб ненавидел Дункана Страйкера, и сколько же он от этого потерял! Она отдала бы все на свете, лишь бы только узнать, кем был ее отец…