Как велико должно было быть очарование этой благоуханной, как роза, девушки, если даже человек зрелого ума, уже немолодой, гордый хозяин фабрики, ее отец, был побежден! Что был тогда в сравнении с ним длинный гимназист выпускного класса со своим румяным юношеским лицом.

Теперь, конечно, совсем другое дело. Все изменилось! Перед ним все заискивали, и даже знатная красавица, племянница герцога, хотела выйти за него замуж.

Маргарита вздрогнула, вдруг увидев, как он быстрыми шагами шел по двору к пакгаузу.

Он поднял голову и кивнул ей. Бэрбэ оглянулась, ведро выскользнуло из ее рук, и вода разлилась по деревянной крышке колодца. Словно обратившись в соляной столб, стояла старая кухарка под страшным окном, в котором, как в раме, виднелось молодое, полное жизни лицо девушки.

Задернув занавески, Маргарита отошла от окна. И в комнате опять распространился сумрак, бросающий красноватый отблеск на стены и придающий таинственную жизнь играющим на потолке толстощеким кудрявым амурам. В разные времена они так же плутовато смотрели на двух прелестных женщин из дома Лампрехтов, как теперь из-за гирлянд цветов и прозрачных облаков поглядывали на стоящую под ними глубоко взволнованную девушку.

Черноволосая красавица простилась здесь со своими грезами, девушка с золотистыми косами увидела здесь зарю своей любви. Обеим выпала на долю ранняя смерть. Им был дан только один год счастья, но разве это короткое время не могло вознаградить за долгую жизнь, полную отречения?

Молодая девушка заломила руки – опять пробудились в ней те мучительные мысли и чувства, с которыми она так отчаянно боролась.

Она как-то похвалилась, что надеется на свой здравый ум, эти слова нельзя было отдать на посмеяние, она должна их оправдать, хотя бы от этого разорвалось ее сердце.

У нее теперь были новые обязанности, так неужели строгое выполнение долга не сможет наполнить ее жизнь? Или ей необходимо беспредельное счастье?

Заперев дверь красной гостиной, она пошла по галерее.

И когда вскоре наступил вечер, и во всех коридорах и углах дома стало темно, домашние кобольды начали перешептываться, и было о чем. Старинный род «тюрингских Фуггеров» получил нового представителя: около жалкого увядающего побега, последнего отростка старого корня, внезапно появился здоровый, полный сил маленький потомок. И все купцы, и торговцы на портретах, все еще стоявших рядами у стен коридора, могли им гордиться – он был действительно их плотью и кровью, такой же красивый и сильный, как и все они при жизни.

А этот подающий большие надежды наследник сидел между тем в пакгаузе на коленях старого дедушки, около постели выздоравливающей бабушки, и глаза стариков сияли от счастья. Горе и душевные муки остались позади, и, несмотря на то, что с низкой крыши свешивались блестящие сосульки, и окна были занесены снегом, по комнате разливалось живительное весеннее тепло.

В кафельной печи трещал огонь, лампа мягко освещала любимую, привычную обстановку, и старики опять, после долгого времени, чувствовали, что они дома и им не нужно никуда уходить отсюда со своим изгнанным внуком, не зная, куда направить усталые ноги.

Но в главном доме буря этого события улеглась не так скоро. Советница заперлась у себя в комнате и никого к себе не пускала. Прислуга качала головой, говоря о старой даме, которая вернулась наверх «полная желчи и яда и злая как черт». Приказав подать ужин, одному ландрату, и выбранив попугая «противным крикуном», она пошла в спальню и заперлась там на задвижку.

Бэрбэ тоже думала, что не переживет сегодняшнего дня, осознав, что она ни на что не годная женщина и недостойна того, чтобы ей светило солнце.

Вне себя от ужаса вернулась она час тому назад от колодца и шепнула тете Софи, что она видела фрейлейн Гретхен живехонькую и одну-одинешеньку у окна «комнаты привидений».

Ну и получила же она нагоняй за свое жалкое суеверие. Тетя Софи так намылила ей голову, что она этого не забудет до конца своей жизни. О, как глупа и слепа старая Бэрбэ, она приняла милую Гретхен за даму с рубинами, подняла своим криком на ноги весь дом и на сестру натравила злючку, что сидит в конторе, – ох, и что же он ей наговорил!

Нет, она действительно не стоила того, чтобы милосердный Бог позволял на нее светить солнцу, и теперь она, кажется, готова откусить себе язык, только бы не проронить ни слова о чертовщине там в коридоре. Она размышляла так, сидя на кухонной скамейке, и горько плакала, закрывшись фартуком.

Маргарита и тетя Софи ходили между тем взад и вперед по общей комнате. Девушка, обняв тетку, рассказывала ей о перевороте, совершившемся в родительском доме. В комнате было темно, зажженную лампу вынесли, никто не должен был видеть, что тетя плакала, такую сентиментальность она позволяла себе чрезвычайно редко. Но разве не жалко было, что человек ходил около нее девять лет, скрывая свои душевные муки? А она беззаботно радовалась жизни, не подозревая, что в доме разыгралась подобная драма!

И ребенок, милый, чудный мальчик, никогда не переступал порога отцовского дома, никогда не ел за отцовским столом – сердце Болдуина должно было обливаться кровью!

– Боже, чего только не делают люди, чтобы занять высокое положение! – сказала она в заключение, вытирая слезы. – Господь создал их безоружными и мирными, но они оттачивают свои языки, как острые ножи, заковывают сердца в железные панцири, чтобы на земле никогда не было мира.

Конторы буря еще не коснулась. Молодой строгий хозяин сидел за книгами и считал. Он и не воображал, что маленькая ручка постучится в дверь этой комнаты и ненавистный мальчишка из пакгауза потребует, чтобы его впустили, дали ему место и голос, и потребует по праву.

Советница и на другой день не перестала сердиться, она никого не желала видеть, к ней входила только горничная, и когда ландрат, возвратившись в двенадцать часов со службы, попросил позволения войти, ему отказали, так как нервы старой дамы еще слишком расстроены и ей нужен покой. Он пожал плечами и больше не пытался нарушить самовольное заключение своей матери.

Немного погодя он сошел вниз, в бельэтаж, в ожидании лошади, которую велел себе оседлать.

Маргарита была одна в предназначенных для дедушки комнатах, в которых она заканчивала уборку. Ей надо было еще засветло ехать в карете в Дамбах, чтобы завтра утром возвратиться с дедушкой.

Она уже сегодня виделась с Гербертом. Он побывал рано утром в пакгаузе, принес ей поклон от маленького брата и успокоил насчет больной, которой нисколько не повредило вчерашнее потрясение, напротив, доктор нашел, что она быстро идет к выздоровлению.

Теперь Герберт опять пришел, чтобы посмотреть, как все устроено. Маргарита поставила красивый старинный, принадлежащий Лампрехтам шахматный столик под полку для трубок. Ландрат смотрел от двери на уютную комнату.

– Ах, как здесь хорошо! – воскликнул он, подходя ближе. – Наш больной не пожалеет о своем уединенном павильоне! Я рад, что он, наконец, поселится с нами! Мы будем вместе ухаживать за ним, и заботиться о его удобствах и здоровье. Да, Маргарита? Что это будет за прекрасная, задушевная жизнь.

Она стояла, отвернувшись, поправляя складки портьеры.

– Для меня нет ничего приятнее, чем быть с дедушкой, – отвечала она, не оборачиваясь. – Но маленький брат имеет на меня теперь тоже права, и привыкнет ли к нему так скоро старик, чтобы переносить его присутствие, – это еще вопрос. Так что мне придется делить свое время между ними обоими.

– Совершенно справедливо, – согласился ландрат. – Однако надо выяснить еще одно. Ничего не может быть естественнее, чем то, что молодые стремятся к молодым, и мы, двое стариков, мой добрый отец и я, не можем требовать, чтобы ты жертвовала нам все свое время. Но не найдешь ли ты возможным уделять нам иногда вечерком часок-другой для беседы, а? Ты согласна?

Она обернулась к нему с мимолетной улыбкой, а он уже взял со стола цилиндр, и его незастегнутое пальто позволяло видеть, что на нем был надет безупречно сшитый элегантный фрак.