– Напрасно вы так, – огорчился следователь. – Я-то понадеялся, что процесс, как недавно говорилось, пошел.

– Пошел.

– Не туда он пошел. Вашего партнера пришили через пять минут после того, как вы расстались. Скажете, совпадение?

– Я вам не верю, – твердо произнес Нисенбаум.

– Да? Почему? Ну, может быть, документам поверите, – Никита Владимирович неспешно достал из папки большой желтый конверт, толкнул его через стол. – Ознакомьтесь, будьте любезны.

Руки у Нисенбаума мелко дрожали. Конверт не был запечатан. Он вытряхнул пачку фотографий, где его партнер был запечатлен в самых разных ракурсах и с разного расстояния.

– Это ваша работа, – голос у Моисея Залмановича тоже дрожал.

– Вы – идиот, уж извините меня! Я не бранюсь, я любя, так сказать. Вы же понимаете, кто мы такие. Наша задача – задерживать иностранных агентов, допрашивать их, перевербовывать, использовать. В крайнем случае – отправлять за решетку или обменивать. А не убивать.

Снова похоже на правду.

– Вы понимаете, что ходите по лезвию ножа? – дожимал следователь. – Вы в шаге от пропасти.

– Кто его убил?

– И с этим разбираемся. Может быть, те же люди, что ликвидировали Остапенко. Может быть, нет.

– Вряд ли это они, – задумчиво проговорил Нисенбаум. – Иначе нас прикончили бы обоих, прямо на скамейке.

«Уже намек на сотрудничество».

– Согласен. Очень похоже, что это кто-то другой. Вполне вероятно, что вы, Моисей Залманович, оказались в центре внимания сразу нескольких спецслужб разных государств. И они воюют друг с другом за влияние на вашу особу. Или, если угодно, за владение вашей особой.

– И вы в том числе.

– И мы.

– Кто вы такие? Что за отдел?

– Не имею права ответить. Солидный отдел, можете быть уверены. Структура в структуре.

– Что ж, задавайте свои вопросы, – снова пригласил Нисенбаум.

– Да я ведь их и задаю, а вот вы, похоже, все лукавите – вместо того чтобы отвечать правдиво.

– Задавайте, – обреченно произнес Нисенбаум.

Когда-то, очень давно, он разговаривал с Жаворонком о еврейском Боге. О том, как Бог велел ему в Одессе: жить. Он должен жить. Для Бога жизнь иудея намного дороже, чем чья-либо еще. Ради этого он может идти на любые компромиссы, сотрудничать с разной сволочью, но выжить обязан. Сейчас его жизнь уже подходит к концу, но Богу виднее. Бог может все. Мафусаил жил больше девятисот лет. Если жизнь Красавчика под угрозой, он обязан приложить все усилия к ее сохранению. Потому что неизвестно, каких еще дел ждет от него Создатель.

– Я повторю тот, который уже задал: кем был этот человек?

– Я не знаю его имени. Я говорю честно.

– Верю. Забудем про имя. Кем он был?

– Агентом Моссада.

– Вы тоже являетесь агентом Моссада?

– На сей счет не существует никаких документов, – уклончиво сказал Нисенбаум. – А от устных показаний никогда не поздно отречься.

– Не сомневаюсь. Но вы сотрудничаете?

– В каком-то смысле.

Портативный магнитофон, спрятанный в столе, исправно записывал показания Красавчика.

«Отречешься ты, как же».

– Давно?

– Около тридцати лет.

– В чем заключается ваше сотрудничество?

– Ко мне приходят и уходят люди. Я никогда не знаю, кто они такие. Я вроде как диспетчер, пересадочная станция. У меня можно переночевать. Я также могу передавать какие-то материалы или другие предметы.

– Неудивительно, что вы не в курсе происходящего. В Моссаде интересовались вашей биографией?

– Разумеется.

– И вашей жизнью на «Хюгенау» – тоже?

– Конечно.

– Что вы им рассказали?

– Я рассказал все как было.

– Ваши слова как-то фиксировались?

– Никто ничего не записывал. Но я допускаю, что использовались какие-то скрытые записывающие устройства.

«Он допускает! Тоже мне, аналитик. Чтоб в нашем-то деле и – без них?!»

– Какая была реакция?

– Сочувственная.

– И все?

– Да, все.

Старикан был напуган и выбит из колеи – нет, пожалуй, не напуган, здесь что-то другое. Плевать, какая разница. Пусть испытывает что угодно. Маховик начал раскручиваться по полной программе. В принципе, Соломона Красавчика можно было ликвидировать вслед за Остапенко, но такого приказа у Никиты Владимировича не было. Моисей Залманович должен был еще пригодиться в выявлении всех сторон, заинтересованных в событиях вокруг «Хюгенау».

Израильская разведка Моссад – лишь одна из этих сторон.

Никита Владимирович ощущал полное удовлетворение.

...Дверь отворил высокий худой человек неопределенного возраста. Ему могло быть как сорок, так и все шестьдесят лет. Седые волосы ежиком, нездоровый сердечный румянец, необычно полные губы, маленькие, глубоко посаженные глаза. Глубокие складки на идеально выбритом лице, высокий лоб.

Судя по реакции, затрапезная внешность гостя произвела на него неприятное впечатление. Похоже было, что он ожидал увидеть кого-то другого. Он даже вздрогнул при виде затрапезного босяка.

И потому раздраженно спросил:

– Что вам нужно? Кто вы такой?

В гудящей голове капитана Гладилина пронесся вихрь возможных ответов. Он решил не называться сразу и осторожно сказал:

– Я из Славяновки.

Мужчина нахмурился, смерил его взглядом.

– Ах, это, стало быть, вы... Что ж, проходите. Признаться, я представлял вас совсем другим.

Он посторонился, Гладилин осторожно вошел, мимоходом оценив хозяина. Хлипкая наружность выглядела обманчивой. Гладилин угадывал стальные тросы мышц и готовность в любую секунду постоять за себя. Как показало дальнейшее, напрягать мышцы хозяину не пришлось.

Капитан прошел в гостиную – снова беднота, как в немкиной хате. Удивительно, да. И где они только выискивают таких аскетов? Небось тоже из немцев, бережливый и расчетливый...

– Я представлял вас себе иначе, – произнес хозяин, почти не размыкая губ.

Гладилин уже стоял к нему лицом. Он понимал, что играет в игры, в которых опасно показывать спину. Тем более – спину, отягощенную драгоценным грузом, без которого он, в общем-то, никто.

– Это ваша доморощенная гримерша постаралась, – отозвался он. – Надеюсь при случае отблагодарить ее тем же.

– Назовитесь, – потребовал хозяин.

Гладилин пожал плечами.

– Санта, – сказал он уже привычно.

Тот несколько расслабился, на лице написалось облегчение. Тягостные подозрения рассеялись.

– Садитесь, Санта, – он кивнул на истертое кресло.

– «Присаживайтесь», – автоматически поправил его капитан, присаживаясь. – Учите матчасть.

Хозяин уселся напротив.

– Извините, – усмехнулся он. – Я не представился – зовите меня Николаем Николаевичем.

«Ну да, знаем мы, какой ты Николай».

– Очень приятно познакомиться, Николай Николаевич.

– Я в этом не уверен, но рад слышать. Итак, уважаемый Санта, я должен первым делом увидеть товар...

Лицо Гладилина исказилось недовольной гримасой:

– Опять? Я уже показывал товар. Сколько можно? Не будь при мне товара, меня бы здесь не было.

Николай Николаевич успокаивающе воздел ладонь:

– Я все понимаю. Но, согласитесь, между первой демонстрацией товара и нашей встречей уже прошло некоторое время.

– Вы что же, подозреваете...

Тот пожал плечами:

– Я не знаю вас, Санта. Вы могли спрятать груз и обеспечить себе страховку, после чего приступить к шантажу.

«Дебил! – обругал себя Гладилин. – Так и надо было сделать... Тракториста – в канаву...»

Но деваться было некуда, поздно. Он молча снял рюкзак и повторил манипуляции, недавно проделанные в Славяновке.

«Вот здесь-то мне и конец, – обреченно думал он. – Интересно, успею я вышибить ему мозги? Надо было осмотреть квартиру. В соседней комнате может прятаться целая банда...»

Николай Николаевич с интересом следил за его действиями.

– У вас руки дрожат, – заметил он.

– Еще бы! Ваша гримерша так треснула меня чем-то по башке, что непонятно, как я вообще жив остался, – огрызнулся тот. – Естественно, что сейчас я плохо себя чувствую.