Каллен не сомневался, что эта златовласая красавица, милая, грациозная, уверенная в себе, – само совершенство. Казалось, он любил ее всю жизнь, хотя она любила его брата Тига. Он продолжал любить Уитни и после смерти брата, когда обрек себя на добровольную ссылку: в Нью-Йорке, Лондоне, Гонконге. Все его свершения на протяжении последних двенадцати лет были не чем иным, как подвигами во славу прекрасной дамы. И теперь он наконец считал себя достойным получить самую чудесную из наград – Уитни. Он не отступит, какие бы планы ни строил на этот счет Ноэль Бомон!
И все же Бомона нельзя было сбрасывать со счетов. Каллен достаточно хорошо его знал. В прошлом их пути пересекались не один раз, и он имел все основания считать, что с французом надо держать ухо востро. Но таким ли уж серьезным конкурентом он является или Сэм, по своему обыкновению, хотела его подразнить? Ему всегда было трудно понять, шутит она или говорит серьезно. Такой уж у нее своеобразный характер. А в способности высмеивать его ей не было равных. И все-таки что за невезение! Он был уверен, что путь к счастью свободен, и вот откуда ни возьмись появляется новое препятствие…
Перед глазами Каллена всплыло лицо Уитни, каким оно запечатлелось в его памяти, когда они расставались девять месяцев назад. Слезы солеными ручейками текли по этому милому нежному личику, на губах своих он ощущал жар поцелуя. Она так тесно прижалась к нему, словно желала слиться с ним воедино…
Каллен прерывисто вздохнул. Уитни была такой дорогой наградой, что ради нее стоило преодолеть любые препятствия.
Машина проехала выкрашенные зеленой краской, кованые ворота, поверху которых вязью шла надпись: «Маккензи». Плавно закругляющаяся аллея вела к внушительных размеров дому из красного кирпича, построенному в стиле восемнадцатого века. Дом стоял как раз на том месте, которое выбрал для своего жилища первый из рода Маккензи – Эйдан. Он прибыл в Виргинию в 1643 году, и с тех пор Маккензи хранили верность этой земле.
Автомобиль остановился у невысокого крыльца, ступени которого вели к широкой белой двери. У Каллена сильно забилось сердце. Он расплатился с водителем и вышел из машины. Необыкновенное волнение теснило грудь, хотя ему казалось, что для этого не должно быть оснований. Много лет назад, с гибелью Тига, часть его души как бы замерла и остыла, а любовь к этим местам в большой степени угасла. Но сейчас сердце его словно освободилось от мрачных воспоминаний.
– Я дома, снова дома! – прошептал Каллен, чувствуя, что радость переполняет его душу.
Однако когда он поднялся по ступеням и остановился у дверей, давнее беспокойство и неуверенность исподволь снова стали подбираться к нему, заставив внутренне напрячься. Он никак не мог решиться прикоснуться к двери. В его сознании она олицетворяла все то, от чего он старался скрыться все эти долгие двенадцать лет.
Усилием воли Каллен отогнал набежавшие тягостные воспоминания и, презирая себя за малодушие, решительно распахнул дверь родительского дома. Он вошел в знакомый с детства холл – огромный, вымощенный розовым итальянским мрамором. Вокруг царила тишина. Перед ним на изящном старинном столике, как всегда, сколько он себя помнил, стояла ваза с любовно выращенными матерью розами. Сегодня это были бледно-оранжевые красавицы. Его взгляд скользнул по величественной мраморной лестнице, ведущей на второй этаж, к протянувшемуся над холлом легкому балкону.
Каллен знал, что в это время дня отец неизменно находится на конюшне, наблюдая за обучением своих чистокровных лошадей, а мать – в розарии. Этот распорядок сложился давным-давно, и Каллен уже собрался было пройти через западное крыло во двор, но до его слуха внезапно донеслись приглушенные голоса из гостиной.
Каллен пожал плечами, дивясь такому отступлению от традиций, толкнул отделанную дубовыми панелями дверь и провозгласил:
– Встречайте, ваш блудный сын явился.
Однако представшая его глазам картина лишила его на несколько мгновений дара речи. И было отчего онеметь: Уитни, любовь всей его жизни, сжимал в объятиях не кто иной, как Ноэль Бомон, которому Каллен в ту же секунду присвоил статус врага номер один.
– Репетируешь встречу со мной, Уитни? – притворно любезно осведомился он, когда наконец овладел собой.
– Каллен! – растерянно вскрикнула Уитни, торопливо высвобождаясь из объятий француза. – Ты уже здесь?! А мы ждем тебя не раньше будущей недели…
– Мне хотелось сделать тебе сюрприз, – грустно усмехнулся Каллен, шагнув навстречу красивейшей из женщин, когда-либо ступавших по земле. – И, должен сказать, мне это удалось.
Уитни гордо вскинула голову, на ее прекрасном лице не отразилось и тени смущения. Единственная дочь известного политика, сенатора Альберта Шеридана, знала себе цену. Глядя на нее, ни один мужчина не мог остаться равнодушным. Да и как было не восторгаться идеальным овалом прелестного лица, бездонной глубиной синих глаз, чувственным ртом… А если прибавить к этому умопомрачительно тонкую талию, пышную грудь и роскошные белокурые волосы, ниспадающие на плечи золотым водопадом, то приходилось только удивляться, что подобное обворожительное создание до сих пор никому не удалось повести под венец. И Каллен удивлялся, в глубине души надеясь, что все эти годы она ждала его и хранила ему верность. Однако, как он успел заметить, ей особенно скучать не приходилось: ее одиночество было кому скрасить.
– Удружил, нечего сказать! – капризно надула губы Уитни, подошла к Каллену, довольно холодно поцеловала его в щеку. – Я сбилась с ног, готовясь тебя встретить. Купила платье, какое мне хотелось, убедила Стефано, что, если он приедет ко мне и приведет в порядок мои волосы, с его салоном ничего не случится. И вот, пожалуйста! Появляешься ты и все портишь…
Каллен наконец смог оценить юмор ситуации и отдать должное выдержке Уитни, явно считавшей лучшим способом защиты – нападение. Подумать только, он застает ее в объятиях мужчины, а она умудряется сделать виноватым его!
– Извини, Уитни! – ответил Каллен, стараясь сохранять серьезный вид: Уитни не выносила шуток в свой адрес. – Мне только хотелось тебя удивить и обрадовать.
– Обрадовать? Таким скоропалительным приездом? Можно подумать, ты подарил мне браслет с бриллиантами или кольцо.
– Ну, кольцо у меня тоже есть. – На этот раз Каллен не мог сдержать улыбку.
– Это понятно, – вдруг произнес Ноэль Бомон, очевидно, решив наконец обратить на себя их внимание, – но вот будет ли у тебя шанс это кольцо пустить в ход?
Если Каллену и удалось вернуть себе приподнятое настроение, то в этот момент радостных чувств в нем сильно поубавилось. Он одарил Ноэля одним из тех выразительных взглядов, которыми ему неизменно удавалось приводить в чувство даже самых несговорчивых клиентов, но он зря старался. На Бомона его испепеляющий взгляд не произвел ровно никакого впечатления. Он лучезарно улыбнулся и как ни в чем не бывало поцеловал руку Уитни.
– Ты вторгся в чужие владения, Бомон, – процедил сквозь зубы Каллен, чувствуя, как неприязнь к французу перерастает в жгучую ненависть.
– Неужели? А мне показалось, что место владельца вакантно, – откликнулся Ноэль.
– И напрасно. – Каллен решительно шагнул к ним и взял Уитни под руку. – Пришел конец твоему благоденствию, придется тебе с этим смириться.
– А уж это решать несравненной Уитни, мой друг, – неотразимо улыбнулся Бомон. – Разве не так?
– Именно так, – подтвердила Уитни.
– Это что, бунт на корабле? – Каллен по-хозяйски привлек ее к себе и заглянул в широко раскрытые глаза. – Дорогая, зачем он нам в конце плавания?
– Что вы себе позволяете, Каллен Маккензи?! – начала Уитни, но он не дал ей договорить.
– Оставь, Уитни, я же приехал, – тихо проговорил он и поцеловал ее долгим, страстным поцелуем, вложив в него всю тоску, терзавшую его эти долгие месяцы разлуки с любимой женщиной.
Все девять месяцев в Гонконге не было дня, чтобы Каллен не мечтал об этой минуте. Манящее тепло ее податливого тела пьянило его; он отметил, что Уитни с готовностью откликнулась на его поцелуй, и почувствовал себя на седьмом небе. Каллен твердо решил, что никому не уступит женщину, которую он сжимал в своих объятиях. И никакой француз со всем его обаянием не сможет нарушить его планы.
