— Далеко ли вы продвинулись в переговорах, Молин?

— Госпожа Моренс согласна со всеми пунктами и согласна подписать договор.

— Вы готовы поклясться на распятии, что в самом деле знаете, где спрятан ларец?

— Я могу в этом поклясться, — сказала Анжелика.

— В таком случае вы можете подойти, господин Каретт…

Появился духовник, чья худая черная фигура до сих пор оставалась скрытой за фигурой хозяина. Он протянул распятие, на котором Анжелика поклялась, что действительно знает, где находится тайник с ларцом, и обязуется передать ларец маркизу дю Плесси сразу же после венчания. Затем Молин назвал размер ренты, которую Анжелика должна будет выплачивать своему будущему супругу. Эта сумма оказалась весьма значительной и соизмеримой расходам молодого дворянина, которые управляющий из года в год исправно записывал. Анжелика скривила губы, но не дрогнула: если ее предприятия будут процветать и дальше, то выполнять эту часть договора не составит труда. К тому же когда она станет маркизой дю Плесси, то устроит так, чтобы земли, прилегающие к обоим замкам Филиппа, приносили доход.

От Филиппа не последовало никаких возражений, он держался с подчеркнуто скучающим видом.

— Отлично, Молин, — заявил он, с трудом сдерживая зевоту. — Постарайтесь как можно скорее уладить эту досадную историю.

Управляющий кашлянул и в некотором смущении потер ладони.

— Существует еще одно условие, господин маркиз, которое присутствующая здесь госпожа Моренс попросила меня внести в договор. А именно: все финансовые договоренности будут соблюдены лишь в случае консумации брака.

Филиппу понадобилось несколько секунд для того, чтобы осознать услышанное. Затем лицо его побагровело.

— Что?! Неслыханно! — воскликнул он. — Нет! Это невероятно!..

Казалось, тут словарный запас Филиппа иссяк, и, глядя на него, Анжелика испытала странную смесь жалости и умиления, которые порой ей внушал кузен.

— Ну это уж чересчур! — наконец смог выкрикнуть маркиз. — Бесстыдство, помноженное на наглость!

Теперь он побелел от бешенства.

— А можете ли вы мне сказать, Молин, какие доказательства я буду обязан представить в том, что удостоил эту особу своим вниманием и разделил с ней ложе? Что нарушил девственность этой шлюхи? Да у нее уже двое детей, она побывала в постелях всех мушкетеров и финансистов королевства!.. Или мне, как идиоту Ланжи, придется перед судом доказывать свою способность к деторождению в присутствии десяти человек[52]? Госпожа Моренс уже пригласила свидетелей, которые будут присутствовать на церемонии?

Молин воздел руки в успокаивающем жесте.

— Я не понимаю, господин маркиз, почему данное условие привело вас в такое негодование. На самом деле… Позволите мне высказать свое мнение? Я полагаю, что это условие выгодно для вас в той же мере, что и для вашей невесты. Представьте, если под влиянием дурного настроения или из-за вполне понятной обиды вы станете пренебрегать своими супружескими обязанностями, то по истечении нескольких месяцев госпожа Моренс будет вправе требовать расторжения брака, что втянет вас в дорогостоящий и достаточно нелепый процесс. Я протестант, но мне известно, что католическая церковь признает отсутствие консумации причиной развода. Не так ли, господин капеллан?

— Все верно, месье Молин, у христианского католического брака лишь одна цель: продолжение рода.

— Вот видите! — тихо сказал управляющий, и только Анжелика, хорошо его знавшая, смогла уловить иронию в словах старого лиса. — Что же касается доказательств вашей доброй воли, — лицо Молина стало лукавым, — то лучшим, на мой взгляд, стало бы скорое рождение наследника.

Филипп повернулся к Анжелике, которая в течение всего разговора пыталась оставаться бесстрастной. Но под его взглядом она не смогла удержаться и подняла глаза. Свирепое выражение на красивом лице маркиза вызвало у молодой женщины непроизвольную дрожь, которая отнюдь не была дрожью сладострастия.

— Ну что же, договорились, — очень медленно произнес Филипп, и на его губах заиграла жестокая улыбка. — Я постараюсь, Молин, постараюсь…

— ВЫ заставили меня сыграть еще более гнусную роль, чем я могла предположить, — сказала Анжелика Молину.

— Если вы уже выбрали для себя гнусную роль, мадам, то степень гнусности не столь важна. Важно лишь укрепить свои позиции.

Управляющий проводил молодую женщину до самой кареты. В своей черной шапочке и темном костюме, чуть сгорбленный и то и дело вкрадчивым жестом потирающий сухие ладони, он напоминал тень, явившуюся из прошлого.

«Я возвращаюсь к своим», — подумала Анжелика, и переполняющая ее сердце радость исцелила душевные раны, нанесенные презрением Филиппа.

Она снова встанет на ноги, вернется в привычный мир. Пока карета госпожи Моренс заворачивала во двор, чтобы остановиться у подъезда, управляющий, застыв на пороге дома, казалось, внимательно рассматривал звездное небо.

— Порой я спрашиваю себя, — произнес он, хмуря брови, — как мог умереть такой человек.

— Какой человек, Молин?

— Господин граф де Пейрак…

Анжелика вздрогнула, как от удара. В последнее время отчаяние, которое она всякий раз испытывала, вспоминая о Жоффрее, отяготилось жесточайшими угрызениями совести. Непроизвольно она тоже посмотрела на ночное небо.

— Вы думаете… он рассердился бы на меня за то, что… я выхожу за Филиппа? — спросила она.

Казалось, пожилой управляющий не слышит ее.

— Просто в голове не укладывается, что такой человек мог умереть, — продолжил он, качая головой. — Возможно, король это вовремя понял…

Анжелика порывисто схватила собеседника за руку.

— Молин… вы что-то знаете?

— Я слышал, что король помиловал его… в последний момент.

— Увы! Я собственными глазами видела, как его сожгли на костре.

— Тогда давайте предоставим мертвецам хоронить своих мертвецов, — произнес Молин, сопроводив свои слова пасторским жестом, который ему так шел и которым при случае он пользовался, чтобы ввести в заблуждение окружающих. — И пусть жизнь продолжается!

В карете по дороге домой Анжелика прижала к груди руки, унизанные кольцами.

— Жоффрей, где ты? Огонь костра уже давно погас, так зачем вновь и вновь вспыхивает эта искра надежды… Если ты еще ходишь по земле, вернись ко мне!

Молодая женщина замолчала, испугавшись тех слов, что только что прошептала. Экипаж ритмично покачивался, и уличные фонари, установленные по приказу Ла Рейни[53], бросали отсветы на ее платье. Полиция старалась рассеять мрак, в котором Анжелика так хотела бы сейчас раствориться полностью и без остатка.

Она боялась. Боялась Филиппа, но еще сильнее — того, чей призрак возникал у нее перед глазами, как будто для того, чтобы запретить ей следовать выбранной дорогой. Но она больше не могла гадать, были ее видения безумием или же нет. Она достигла своей цели. Другой цели у нее не было.

В отеле Ботрейи навстречу матери вышли Флоримон и Кантор. Оба мальчика были в нарядных костюмах из розового атласа с огромными кружевными воротниками. По бокам у них красовались маленькие шпаги, а шляпы украшали розовые перья.

Они оба держались за шею огромного рыжего дога, который был почти одного роста с Кантором.

С бьющимся сердцем Анжелика остановилась, восхищенная красотой дорогих ей созданий. До чего же они серьезны и насколько прониклись чувством собственной значимости! А как медленно они ступают, стараясь не помять свои великолепные наряды!

Сильные в своей слабости, они оттеснили в сознании матери и образ Филиппа, и призрак Жоффрея. «Пусть жизнь продолжается», — сказал ей старый гугенот-управляющий. А жизнь — это они. Именно ради них она должна следовать избранным путем, пусть медленно, но уверенно.