– В восемь? – спросил Олег. – Почему в восемь? Ты же сам сказал – в семь.

– Не может быть... – засомневался Андрей.

– В семь.

– Значит, я ошибся. Дело в том, что четвертого заседание кафедры и я должен быть во всеоружии.

– Ну, и что тебе даст этот час?

– Еще не знаю, – серьезно сказал Андрей. – Вероятнее всего – ничего, а может быть, какую-нибудь Америку открою.

Олег хмуро посмотрел на него и сказал:

– Ну ладно, шагайте.

– А ты? – спросила Маша.

– Я? – удивился Олег. – А что я?

– Ты разве не идешь с нами?

– Нет, я еще поброжу немного.

Маша озабоченно посмотрела на него и сказала:

– Только, пожалуйста, не пей больше. Олег усмехнулся.

– А почему? Если человечество выдумало вино, то оно наверняка знало, что делало. Человек может ошибиться, но человечество, – он торжественно помахал рукой, – никогда!

«Вот так, – подумал он. – Немножко пошло, немножко наигранно, но зато уверенно. Ничего не произошло, ничего не случилось, и все идет так, как и должно идти. Ясный взгляд, ироническая усмешка, уверенность в голосе и жестах. Не спеша вытащить сигареты, неторопливо закурить, спокойно сунуть руки в карманы, держать голову прямо, не прятать ее в воротник. Мне хорошо живется, мне хорошо живется, мне хорошо живется. Только эти двое почему-то не уходят. Они смотрят на меня, и если он, как всегда, спокоен и непроницаем, то ее взгляд выдает меня с головой. Оказывается, что ко всему прочему я еще и бездарный актер...»

– Да ну, идите же, – нетерпеливо сказал Олег.

– Сейчас, – сказал Андрей. – Вот только закурю.

– Не надо, Андрюша, – мягко сказала Маша и положила руку ему на плечо.

– Ах да, забыл, прости... Ну ладно, обойдемся как-нибудь. Может, пойдешь все-таки с нами, Олежка?

– Нет, – резко ответил Олег.

– Ну, тогда будь здоров. И не забудь – в восемь у нас.

– Хорошо, не забуду.

«Не забыть, что в восемь у вас. Как будто ты сам не знаешь, что я не могу забыть об этом просто потому, что идти мне больше некуда – только к вам. И никаких заседаний, на которые нужно являться во всеоружии, у меня тоже не предвидится. И работы, ради которой надо дрожать над каждым часом, каждой минутой, – этого тоже нет. Ну, а что же есть? Да не оглядывайтесь же вы, ничего со мной не случилось. Ровным счетом ничего. Я знаю, вам очень хочется, чтобы у меня все было хорошо, и хочется помочь мне, и я с удовольствием принял бы вашу помощь, но только вы ничего не сможете сделать для меня. Ничего. И ты, Маша, можешь не беспокоиться – я не буду сегодня пить. Сейчас я буду ходить и думать. Завтра я обязательно приду к вам, хотя иногда очень трудно смотреть на Машу! Ведь все это могло быть у меня... Опять о том же! Да ничего этого не могло быть. Давай считать, что это расплата за все поцелуи и „люблю“, которые когда-то с такой легкостью срывались с губ. Ладно, хватит стоять в трагической позе. Ты абсолютно трезв, и у тебя сколько угодно времени, и тебя никто не ждет. Ходи и думай. Думай о том, что ты будешь делать дальше. Думай о том, как ты будешь жить. Если у тебя хватило смелости признаться себе, что ты нищий, тебя должно хватить и на большее. А ведь это и в самом деле немало, после того как много лет все казалось довольно простым и ясным, и если чего-то не хватало, то верилось, что все это впереди и надо только ждать, когда это придет, и после этого вдруг понять, что очень многое ты делал не так, и многое вообще не можешь сделать, и даже не знаешь, будешь ли ты пытаться что-то изменить. Сейчас-то ты думаешь, что будешь. Но ведь так хорошо помнится то страшное таежное одиночество и как ты думал тогда. Ведь это действительно была капитуляция. Падение. И с тех пор еще ничего не сделано для того, чтобы подняться. И так тяжело становится при мысли о том, что и следующая попытка закончится таким же поражением...

Закури, станет чуть-чуть легче. Все-таки отличная вещь сигарета. Можешь даже вернуться в свою комнату и выпить – там еще кое-что осталось. А потом ты ляжешь спать и еще на полдня избавишься от тяжелых и неприятных мыслей, а потом можно будет еще что-нибудь придумать. В конце концов можно будет опять курить и пить, пока есть деньги. Ведь тебе прилично заплатили за твое поражение... Поражение? А ведь самое смешное то, что в глазах окружающих ты выглядишь почти героем и, уж во всяком случае, победителем. В университете о вашей экспедиции рассказывают легенды. А после статьи в «Комсомолке», где твое имя ясно и четко названо среди имен победителей, ты котируешься так высоко, как никогда раньше. Вот по этому поводу действительно стоило бы выпить... Почему же ты не идешь к себе в комнату, не наливаешь вино в стакан? Ведь все это ты можешь делать – и пить и курить, у тебя здоровое сердце, отличные легкие, ясная голова, которая никогда не болит, разве что после изрядной выпивки, и вообще силы и здоровья тебе не занимать, и, кажется, ты мог бы свернуть горы и дотянуться рукой до солнца – ведь так казалось тебе еще совсем недавно. Вот были бы только горы да был бы смысл дотягиваться до солнца – так ты говорил себе когда-то. Ну что ж, начинай. Сигареты есть, вино тоже, денег пока хватит, валяй! А потом в такой вот прекрасный день или в не менее прекрасную ночь вдруг – какое уж там вдруг! – опять обнаружишь, что ты бездарен и слаб, и опять ничего не сделано, и опять ты ничего не можешь, а время идет, сейчас тебе уже двадцать три с половиной – ты хоть понимаешь, как это много? И что же, опять будешь вспоминать модный вопрос, заданный несколько сот лет назад: «Быть или не быть?», и будешь отвечать себе: «Разумеется, быть», потому что кто же добровольно скажет себе – «не быть!».

И что же, опять эти раздумья, опять принятые решения и – дальше? Дальше что?! Проклятые вопросы бытия... Как решать их, как быть? Ты уже понимаешь, что никто, кроме тебя самого, не сможет решить их и ничьи подсказки и ничья помощь не нужны тебе. И не нужно следовать за кем-то. Даже за теми, кого ты любишь. Нужно искать свое, принадлежащее только тебе. Что это будет? Не знаю. Надо думать. Думай... Шагай... Живи...»