В центре зала на диванах и креслах устроились полукругом десять мужчин, включая самого Набила Туфайли. Катя узнала многих из них по фотографиям из газет и журналов. Ей были известны и их имена, и она припомнила, что о каждом из них говорил ей Арманд. Все они были зуамы.

– Благодарю вас за пунктуальность, мисс Мейзер, – поблагодарил ее Туфайли без всяких предисловий. Он показал на единственный стул, стоявший перед группой. – Разрешите предложить вам чаю?

Катя села и обратила свой взгляд на Туфайли.

– Не надо, спасибо.

– Очень хорошо. Думаю, что мы можем обойтись без нравоучений? Вам известно, кто мы такие.

– Да, конечно, мистер Туфайли.

– В таком случае разрешите мне объяснить вам причину, по которой мы попросили вас прийти сюда. Мисс Мейзер, бейрутцы больше всего ненавидят одну вещь – беспорядок. Наша земля процветает, потому что мы люди слова, если хотите, честные брокеры.

Одна бровь Кати приподнялась, но если Туфайли и заметил это, то не придал значения.

– С большим сожалением должен сообщить вам, что ваша деятельность в Бейруте, болезненные события и трагедии, возникшие вокруг вас, создали серьезную угрозу равновесию, которое мы так высоко ценим. Уверен, что все это произошло помимо вашей воли, но как бы там ни было, это произошло. Сочувствую вашей утрате и сознаю бремя, которое пало на ваши плечи. Но как бы все это ни было тяжело, мы не можем сидеть сложа руки и позволить вам погружать нас во все больший хаос.

Катя сжала кулаки, чтобы не сорваться. Но в этот момент ей надо было что-то сказать, хотя она и понимала, что если Туфайли прервет женщина, то он расценит это как недопустимую грубость.

– Видимо, вы хотите что-то мне посоветовать, мистер Туфайли?

– Действительно, хочу. До нас дошли сведения, что некоторые предложили очень щедрые условия продажи акций «СБМ» для общей публики.

– А почему вы считаете, что это просто не очередные слухи, мистер Туфайли? – резко спросила Катя.

– Потому что вы это не отрицаете. Но даже если бы и стали отрицать, это не имеет значения. Наши источники могут оказаться и не такими надежными, как нам того хотелось бы, но они всегда дают нам нужную информацию.

Как я уже сказал, это предложение открывает перед нами несколько вариантов действий. Приняв его, вы превратитесь в очень состоятельную женщину, значительно более богатую, чем в настоящее время. Знаю, что у вас происходило в последнее время, мисс Мейзер. Подумайте о всех прекрасных делах, которые вы смогли бы поддержать, возвратившись в Америку.

Это подводит меня ко второй части моей мысли. Для вас наступила прекрасная возможность распрощаться с Бейрутом. Поверьте мне, мисс Мейзер, для вас здесь больше ничего не остается и ничто вас не сможет удержать. Но, уехав сейчас, вы сохраняете свое лицо. Никто не посмеет сказать вам, что вы проиграли или бежали. Напротив, бейрутцы прекрасно поймут, что вы избрали единственно разумный путь.

– А как быть с совестью? Подтвердит ли она, что я поступила разумно?

– Я не ваш духовник, мисс Мейзер. Но – и это подводит меня к третьему соображению – мы воспримем ваш отъезд очень благосклонно. Лично мы никак с вами не сталкивались. Но мы не позволим, чтобы вы нарушили равновесие, которое мы обязаны здесь поддерживать. Вы ведьма, мисс Мейзер, носительница несчастий. Боюсь, что ни мы, ни Бейрут не могут позволить вам оставаться здесь. И мы используем все средства убеждения, чтобы убедить вас в этом.

– Надо ли эти слова воспринимать как угрозу?

– Понятное дело. Таковыми они и являются.

Катя поднялась и заговорила холодным и ровным голосом:

– Вы – презренный человек, мистер Туфайли. Так же как и все остальные присутствующие. Из казино похитили молодую женщину под угрозой пистолета. Двоих моих служащих застрелили. Сотни невинных людей терроризированы. А вы, вместо того чтобы протянуть мне руку помощи, угрожаете. Это лучше всего другого говорит мне, чего вы стоите, джентльмены, показывает ваше отношение к физическим и моральным ценностям. Мне нечего обсуждать с вами!

– Мисс Мейзер! – крикнул ей Туфайли. – Мы пропустили мимо ушей ваши оскорбления, потому что вам неизвестны наши обычаи. Но для нас теперь ясно, что помимо того, что вы очень опасная женщина, вы еще и глупая. Пожалуйста, не недооценивайте нас. Вы могли унаследовать казино, но вы далеко не Арманд Фремонт. Мы можем сломать вас щелчком своих пальцев. За несколько дней. Если мы захотим, ваши служащие уйдут от вас, и ни один человек, сколько бы вы ему ни заплатили, не пойдет к вам работать. Ваши банковские кредиты подвергнутся расследованию, а аудиторы сбегутся на ваши финансовые отчеты, как термиты. Среди так называемых «завсегдатаев» будет пущен слух о том, что вы – отверженная и ваши игральные столы опустеют.

Поверьте мне, мисс Мейзер. Мы можем сделать все это и больше того. Очень тщательно взвесьте свое решение в свете сказанного. Потому что в конечном счете вас никто не пощадит. Вы останетесь в одиночестве. А когда мы вас выбросим из своей страны, то в Америке вас будут с нетерпением ждать широко раскрытые двери тюрьмы.

От одной сделки вы отказались, мисс Мейзер. Не повторяйте такой же ошибки во второй раз.

– Спасибо, Набил. Уверена, что она приняла близко к сердцу то, что вы ей сказали.

Джасмин повесила трубку телефона и повернулась к Луису:

– Все прошло так, как мы запланировали.

– Ты рехнулась! – прошептал Луис. – Сначала похищение Клео. Мы никогда не договаривались об этом, Джасмин. Ты говорила, что никто не пострадает. Именно это ты обещала! Теперь ты подключила Туфайли. Шариф Удай обязательно пронюхает об этом. А когда это произойдет, он посоветует султану расстроить сделку. Все, что ты сейчас делаешь, приносит лишь еще больший ущерб казино!

– Не будь ослом! – оборвала его Джасмин. – Пока Катя контролирует положение и отказывается пойти на продажу, у нас нет ничего!

Луис махнул рукой, глубоко затянулся сигаретой. В высоком от пола до потолка окне увидел отражение Джасмин, выходившей из комнаты.

Туфайли прав, подумал он. Она стала слишком опасной, необузданной. И в это мгновение, представив себе, что его жены не станет, Луис впервые за все время ощутил появления для себя свободы.

Один из самых крупных замков крестоносцев в Ливане был построен в 1099 году на выступе, вырубленном в горе с видом на залив Святого Георгия. Сами ливанцы сторонились этого замка, полагая, что в нем водятся привидения. Клео это знала и потеряла всякую надежду на свое спасение.

Стены камеры были вырублены в скале, а пол представлял собой утрамбованную землю. Помещение освещалось и обогревалось лишь керосиновыми лампами, имелось покрывало из жесткого конского волоса. Кроватью служил тонкий грязный матрас, кадка заменяла туалет.

Клео не могла определить, шел ли день или стояла ночь. На ней сохранялись остатки порванного вечернего платья, тело покрывали ссадины. Ноги кровоточили от порезов, а лицо покрылось грязью и копотью. Она сидела, не шелохнувшись, и посторонний мог принять ее за статую, пока не заглянул бы в ее огромные, блестящие глаза, уставившиеся на какой-то невидимый предмет. На глаза, ослепленные ужасом, покрасневшие, с прыгающими искорками надвигающегося безумия.

Клео уже не помнила, сколько раз ее насиловали. Их было всего двое, но это оказались настоящие жеребцы.

Она и сейчас не понимала, почему ее уволокли, да теперь это стало уже и неважно. Клео, дитя улиц, которая забыла с недоверием относиться к удаче, поняла теперь, что ни богатство, ни власть – силы, которые, по ее мнению, могли ее защитить, – не являются всемогущими. Появлялись мужчины и брали что захочется. Когда они удовлетворялись и уставали от нее, то разрешали ей уйти, уползти в свою нору подобно подбитому зверю. Больше они ничего не могли сделать с ней.

Клео и не догадывалась, насколько она ошибалась.

Дверь камеры распахнулась, в помещение вошли двое мужчин. Клео уловила запах того, о чем почти забыла: бодрящий, возбуждающий запах мужского одеколона. В ней пробудилась надежда, словно поток, поднимающийся со дна океана.