Геликаон и Полидорус бережно отнесли Аргуриоса в галерею. Могучего воина охватил жар, он сжал зубы, пытаясь справиться с болью. Геликаон снял с него шлем и присел рядом. Полидорус положил руку на стрелу, готовясь ее вытащить.

— Нет! — воскликнул Аргуриос. — Эта стрела убивает меня, но она позволит мне прожить еще какое-то время. Если ее вытащить, моя жизнь вытечет из меня вместе с кровью.

— Нет! — настаивал Полидорус. — Я приведу лекаря. Он найдет способ ее вырезать. Ты будешь жить, Аргуриос. Ты должен жить.

Молодой воин убежал прочь. Микенец вздохнул, затем посмотрел на Геликаона.

— Мальчик ничего знает о ранах, — сказал он. — Но мы-то знаем, Счастливчик.

— Да, — согласился Геликаон, снимая свой шлем. — Я сожалею, Аргуриос.

Пришел царь Приам и встал на колени слева от Аргуриоса. Секунду он ничего не говорил, затем сжал руку Аргуриоса.

— Я пообещал, что ты можешь меня просить о чем угодно, — сказал он.

— Больше не о чем просить, царь Приам. — Микенец мрачно улыбнулся. — Если бы у меня были силы, я бы спустился вниз и спас моих друзей, отнес их назад к микенцам. Я узнал многих из них.

— Я могу что-нибудь для тебя сделать? Или для твоей семьи?

— У меня нет семьи. Мне ничего не надо.

Приам вздохнул, затем встал на ноги.

— Я благодарю тебя, микенец. Щит Илоса вернется на почетное место на стенах моего дворца, но теперь он будет известен как щит Аргуриоса. Люди никогда не забудут то, что ты сделал. — С этими словами царь в сопровождении орлов спустился вниз в мегарон.

Полидорус вернулся с лекарем Зеотосом, который только подтвердил то, что Аргуриосу и так было известно. Стрела вошла слишком глубоко. Полидорус сел рядом с умирающим воином, в его глазах стояли слезы.

— Я не могу передать, как горжусь, что сражался рядом с тобой, Аргуриос, — сказал он.

— Оставь немного гордости для себя самого, мальчик. Ты хорошо сражался. Иди и присоединись к своим товарищам, оставь меня одного ненадолго.

Полидорус наклонился и поцеловал Аргуриоса в лоб. Затем взял меч и побежал за царем вниз по ступенькам. Пришла Андромаха.

— Оставят меня в покое? — спросил Аргуриос. По ее лицу трудно было что-то понять, но он увидел следы слез на ее щеках.

— Ты нужен Лаодике, — сказала она.

— Я не хочу, чтобы она меня видела в таком состоянии.

— Нет, ты должен идти. Она… она тоже умирает, Аргуриос.

— Нет! — застонал микенец. — Этого не может быть!

— Лаодику ранили. Ты должен идти к ней.

Аргуриос посмотрел на Геликаона.

— Помоги мне подняться, — сказал он. Счастливчик взял раненого за руку, чтобы он смог опереться. Микенец застонал, стрела немного сдвинулась, и на него нахлынула новая волна боли. Он зашатался и прислонился к стене, но Геликаон удержал его. Они медленно пошли в покои царицы. Там повсюду лежали раненые, и Аргуриос увидел на кушетке Лаодику, ее глаза были закрыты. Собравшись с силами, он велел Геликаону отпустить его, подошел к кушетке и сел рядом. Микенец взял ее за руку. Лицо девушки было очень бледным, а веки тяжелыми. В этот момент Аргуриос понял, что никогда не видел такой красоты. Лаодика улыбнулась, ее лицо озарилось счастьем.

— О, Аргуриос, — сказала она. — Ты мне снился.

— Это был хороший сон? — спросил он ее.

— Да. Все мои сны о тебе замечательные.

— И что тебе снилось?

— Это был наш дом. Мне нужно было это видеть. Ты… полюбишь его. Там был большой сад и фонтан. Вдоль западной стены росли цветущие деревья. Мы можем сидеть там по вечерам, когда садится солнце.

— Я буду с нетерпением ждать этого, моя любовь.

— Ты видел отца?

— Да. Все хорошо, Лаодика.

— Теперь мы не расстанемся?

Аргуриос открыл маленький мешочек, висящий у него на поясе, и вытащил мятое лебединое перо.

— Ты сохранил его! — прошептала девушка.

— Да, сохранил. Мы никогда не расстанемся. Даже в смерти. — Вложив перо ей в руку, он сжал ее пальцы в кулак. Из последних сил микенец опустился на пол, положив ей голову на грудь.

— Я так счастлива, Аргуриос, — сказала она. — Думаю, что я немного посплю.

— Мы оба будем спать. А когда проснемся, ты сможешь показать мне сад.

Каллиадес со спутанными мыслями побежал обратно в мегарон. Приближались вражеские войска, а троянцы все еще удерживали верхние этажи, восстание провалилось. Окинув опытным взглядом дворец, он понял, что они еще долго смогут сражаться. Мегарон был почти сотню шагов в длину и около пятидесяти в ширину. Слишком большим, чтобы противостоять превосходящим силам — как доказали троянцы всего несколько часов назад. Теперь роли поменялись — за исключением того, что микенцы не могут подняться наверх. Их будут теснить с двух сторон — от великих ворот и с галереи.

Он осмотрел стены с колоннами. Их единственная надежда — хотя и призрачная — выстроить преграду.

Вокруг лежали раненые микенцы, зашивая свои раны или перевязывая. Он обратился к ближайшим товарищам.

— Соберите всех раненых! Идут еще троянцы!

Тотчас воины начали помогать своим товарищам встать, чтобы отвести их назад к стенам. Затем они начали собирать щиты и шлемы. Каллиадес пробежал через весь мегарон в самую дальнюю его часть, где все еще шло сражение у лестницы. Аргуриос сражался, но Каллиадес не смотрел на него. Вместо этого он искал Коланоса. Он увидел полководца в тени большой колонны с натянутым луком в руках. В сторону лестницы полетела стрела. Каллиадес бросил взгляд налево и увидел, как она вонзилась в бок Аргуриоса.

— Я попал в тебя, ублюдок! — радостно воскликнул Коланос.

Каллиадес подошел к нему.

— Идут троянские войска, — сообщил он. — Городские ворота открыты, и фракийцы убежали.

Он заметил страх в глазах Коланоса.

— Где царевич Агатон?

Каллиадес пожал плечами.

— Ушел. Я не знаю, куда. Нам нужно возвести преграду. Я начал строить стену из щитов.

— Преграду? Я не хочу здесь умирать! — Коланос отбросил лук и побежал по мегарону к открытым дверям. Каллиадес последовал за ним, ожидая услышать какой-нибудь приказ.

Но его не последовало. Полководец выбежал во внутренний двор. Каллиадес остановился в дверях, не понимая, что он делает. Но затем он понял. Коланос пытался убежать из дворца до прихода врага. Он был почти у ворот, когда появились троянцы. Коланос обернулся и побежал туда, где стоял Каллиадес, оттолкнул его и вернулся во дворец. Там он остановился с широко открытыми глазами и испуганным выражением лица.

Презрение Каллиадеса к этому человеку усилилось. Отбежав от полководца, он бросился к сражающимся у лестницы людям.

— Назад! Назад! — закричал он. — Нас предали! Делайте стену из щитов! Живо!

Первым он увидел Банокла. Он потерял свой шлем, его лицо было серым от боли. У него из руки торчал меч.

— Вытащи эту чертову штуку! — попросил он Каллиадеса. Друг вытащил меч. Банокл громко выругался. — Стену из щитов! — снова закричал Каллиадес, его голос разнесся над полем битвы.

Годы суровой дисциплины возобладали над яростью, и микенцы начали отходить от лестницы. Повернув свой щит вперед, Каллиадес двинулся вместе с ними. Троянские воины, вооруженные мечами и копьями, хлынули из дверей. Коланос увидел примерно двадцать человек со щитами и копьями, пока к ним не присоединились другие микенские воины, окружив плотной стеной раненых. Группа из семи человек предприняла попытку прорваться к дверям, чтобы закрыть им вход. Каллиадес увидел могучего троянца с золотыми волосами, с двуми мечами в руках, без шлема и в простых доспехах. По бокам его защищали щитоносцы. Каллиадес ожидал увидеть, что этот воин отойдет в сторону, увидев микенцев, но вместо этого он пошел тараном на этих семерых, убил двоих и сбил с ног третьего. Этой ночью было много неожиданных поворотов, но этот особенно поразил Каллиадеса. Троянец сражался не как человек, а как буря, которую невозможно остановить и победить.