– Но, строго говоря, не он его сделал, – заметила Бренда. – Здесь говорится, что ФЕБ заявила, что об этом будет объявлено, тут есть разница, правда, Анни?

Анни улыбнулась бы, но тревога за Элиз остановила ее.

– Да, – сказала она, – не этому учили у мисс Портер.

– Она, наверно, была никакая, Дуарто говорит, что она, как правило, находится под воздействием.

Элиз, казалось, ничего не слышала.

– Билл знает, какое отвращение у меня вызывают бульварные газетенки. Теперь остается только, чтобы «Инквайер» напечатал крупным шрифтом, что у Феб мой ребенок от Элвиса.

Она не сдержала улыбки:

– Ну, как юрист, он должен понимать, что это не самый умный шаг в плане финансового соглашения. Уж не говоря о том, что это крайне дурной вкус.

Элиз подумала о матери. Этими словами ее мать выражала самую резкую критику. Хоть это было и небольшое утешение, но, по крайней мере, ее мать, изолированная от жизни болезнью Альзхаймера, ничего об этом не узнает, подумала она.

– Кстати, Элиз, я видела твою фотографию в газете «Народ», – сказала Бренда. – Учитывая все, ты выглядишь очень неплохо.

Бренда вынула еще одну вырезку. Элиз внимательно на нее посмотрела и внутренне содрогнулась. Она редко попадала в газеты, ее рекламный агент следил за этим. Они не имели разрешения на эту фотографию. Она прочла подпись: Лэрри Кохран. Боже. Она вспомнила комнату 705. Какие еще снимки он сделал?

– Учитывая все, ты хорошо выглядишь, – повторила Бренда.

– Учитывая что? – спросила Элиз немного настороженно.

– Учитывая, что ты только что вышла с похорон, Элиз, – ответила резко Бренда.

Элиз сдержала себя и улыбнулась.

– Конечно. Просто меня всегда расстраивают фотографии в прессе.

– Раз уж заговорили о вкусах, давайте пообедаем, – бодро предложила Бренда. Если Элиз боялась газет, Бренда не меньше боялась судов. А пока Диана Ла Гравенессе не получила ни подписанных документов соглашения, ни первого чека от Морти. Бренда надеялась, что не будет никаких осечек. Она теперь рассчитывала на эти деньги. Наконец она будет независимой. Все эти мысли пробудили в ней дикое чувство голода.

Сегодня они встретились в «Ла Гренуиль». Это было единственное знакомое Бренде место, где еда была так же хороша, как и цветы. И за 36 долларов 50 центов – цена комплексного обеда – она могла съесть почти все, чего ей хотелось. Цена ее несколько беспокоила. До тех пор пока все не будет завершено, она не могла позволить себе выбросить сотню долларов на обед. Но большое меню ее порадовало. И вот они все трое сидели в центре одного из самых шикарных мест для развлечений в городе.

Бренде нравилось «подкусывать» Элиз, и ей всегда доставляло удовольствие общаться с Анни. Даже если ничего из этого не выйдет, если она не отомстит за Синтию, было приятно, что есть причина хорошо одеться и пообедать в ресторане. Конечно, Бренда чувствовала себя счастливой потому, что у нее была связь с детьми. Вот только сегодня утром она звонила Антону, предложила подъехать к нему в школу и забрать его грязное белье. Ей это было не трудно. Но Тони сказал «нет». Он был сейчас в том возрасте, когда появление родителей в школе смущало, а Бренда скучала по нему. Ей нравилось наводить чистоту, к тому же это заставляло ее забыть на время о еде. Она не могла понять, как Анни может жить в разлуке с Сильви и в отрыве от обоих сыновей, занятых своей собственной жизнью.

Она беспокоилась об Анни. С тех пор как Сильви уехала, Анни была подавлена, очень подавлена. И все из-за этого ублюдка Аарона.

Для Бренды дети были всём. В отличие от Анни Бренда не участвовала в работе Специального Олимпийского комитета и не предлагала свои услуги в ожоговом центре «Бекстайн». Она никогда по-настоящему не принадлежала к высшим кругам и не хотела этого, но сейчас ей было интересно наблюдать то, что ей довелось увидеть. Втайне от всех Бренда жадно прочитывала всю светскую хронику и обожала светские сплетни. Но она скорее бы умерла, чем признала это. И когда Морти пытался пробиться в этот мир, Бренда уперлась. Она знала, как они будут выглядеть. Вульгарные выскочки, пытающиеся добиться успеха. Фи! Ну, по крайней мере, она правильно оценивала свои возможности. Анни принадлежала к высшим слоям, и следовало признать, что Элиз тоже принадлежала к высшим слоям. И к тем, кто обладал большими деньгами. Интересно, читала ли Элиз светскую хронику?

– По-моему, нам надо подготовить материал, своего рода дело, на Джила и на остальных. Включая их работу и развлечения. И конечно, трофеи. И когда мы узнаем о них побольше, мы сможем определить их уязвимые места.

– Да, нам нужно составить досье. Всё и вся. Материалы из «Века рекламы» или «Журнала Американской юридической ассоциации», из школьных ежегодников, из всего что угодно. Их знаки зодиака. Их любимый цвет. Их брокеры, банкиры, портные. Какой кофе они пьют.

– Точно, – продолжала Бренда, – записи зубного врача, шрамы, татуировки, как предпочитают заниматься любовью, какие кошмары мучают по ночам. – Она остановилась. – Я бы очень хотела быть самым кошмарным сном Морти.

– Вот это мне нравится, – сказала Элиз, кивая с одобрением.

– Только вряд ли мне удастся. Я все еще не получила с него своих денег. Я хожу по тонкому льду, – сказала Бренда.

Она увидела, что мускулы лица Элиз напряглись. Бренда знала, что, как все стопроцентные американцы, Элиз становилась высокомерной, когда злилась, а сейчас она была зла. Она холодно посмотрела на Бренду сверху вниз.

– Не будь слюнтяйкой, Бренда, – сказала Элиз, повторяя насмешку Бренды над Анни.

Бренда почувствовала себя очень уязвленной этой колкостью: «Я борюсь за выживание, а эта богатая сучка называет меня слюнтяйкой?» Она почувствовала, как у нее загорелись щеки, и наклонилась к самому лицу Элиз:

– Что ты, черт возьми, можешь знать о том, что чувствует женщина, которая находится на милости у мужчины и борется за выживание? Все, что у тебя есть, Досталось тебе просто так. Тебе никогда не приходилось целовать зад у мужика, чтобы тебе выплачивали алименты и чтобы ты могла выглядеть как президент кооператива в глазах лифтера или подсчитывать, можешь ли ты пообедать за 36 долларов, потому что алименты могут опять задержать. Ты знаешь, как мне приходится месяц за месяцом унижаться перед Морти, потому что я в его руках? Нет, Элиз, и ты никогда этого не поймешь.

Бренда вышла из себя. Она осознавала, что, хоть и пыталась сдерживать свой голос, начала привлекать внимание сидящих за соседними столиками. Но ей было наплевать.

Анни наклонилась вперед и сказала:

– Элиз тоже нелегко, Бренда. Бренда посмотрела на нее.

– Не будь хорошей девочкой, Анни. Не сейчас.

– Я могу постоять за себя, Анни. К тому же Бренда права, – сказала Элиз и повернулась к ней.

Бренда стала говорить тише:

– Знаешь, что я думаю, Элиз? Я думаю, для тебя это всего лишь игра. Просто надо заняться чем-нибудь, пока не оправишься от того, что потеряла мужа. Для тебя это заменяет поездку на юг твоей дерьмовой Франции или трехмесячное кругосветное турне на твоей дерьмовой яхте. Это для тебя еще одна игрушка. Ну а я дерусь за свою жизнь, богатая избалованная малышка. Для меня это не игра. – Быстро отпив из фужера на длинной ножке, она поставила его и посмотрела на Элиз прищурившись, точно так же, как это делал ее отец. – Так что не надо называть меня слюнтяйкой. Когда ты будешь готова рисковать всем, что у тебя есть, тогда ты сможешь критиковать меня. А пока что держи свою праведность при себе.

Элиз продолжала смотреть прямо на Бренду. И та увидела в глазах Элиз что-то, чего раньше не замечала.

– Прости, Бренда, – наконец медленно выговорила Элиз, – я была невнимательна и бесчувственна. Знаешь, ты права, я не знаю, что значит быть на милости у мужчины в отношении финансовой обеспеченности. – Веки у Элиз дрогнули несколько раз, она подняла голову и сказала: – Пожалуйста, прости меня, Бренда. Мне не следовало так говорить.

Бренда удивленно откинулась на стуле и задышала ровнее.