Разбудил меня телефонный звонок. Порт лаконично сообщил, что «лечение потребует времени». Формула была понятна. Гараж практически принадлежал «Юниону», а агенты фирмы регулярно прочесывали свои владения, и тогда незастрахованную машину отгоняли на задворки и прятали под брезентом.

— Сегодня останешься дома, сколько ни мяукай, — предупредил я Дармоеда.

Нейл пришел с опозданием. Обычно мы с ним болтали несколько минут на кухне. На этот же раз он молча сунул мне пакет и захромал к соседней двери. Что-то неладно с парнишкой.

— Нейл принес завтрак, но не пожелал разговаривать, — сказал я коту; тот вспрыгнул на стул и стал жадно принюхиваться к пакету: две теплых булочки, сыр, порция апельсинового сока и брикет паштета.

— Ладно, ешь. Будет что вспомнить, сидя взаперти. — Я развернул фольгу и отдал паштет коту.

Закипел чайник, и мы позавтракали. Затем я водворил кота в гостиную, побегал немного по квартире, собирая разные мелочи, и направился к выходу. Нет, сундук придется перетащить! Невозможно миновать его без синяка. Потирая колено, я закрыл дверь и… обнаружил, что Дармоед, задравши хвост, шествует по направлению к лифту.

— Слушай! Ты научился проникать сквозь стены?

Удивительное создание. Спокойно переносит заточение в машине, но категорически отказывается оставаться один в квартире.

Пришлось вернуться за сумкой. В знакомую сумку он полез с охотой. Конечно, можно бы тут и снести его обратно, но не поднялась рука на предательство.

В коридорах фирмы было пусто, все давно сидели по местам. Только Бэт бездельничала в Малом холле.

— Чудная кошечка, — улыбнулась она Дармоеду. — Но что за прихоть — всюду таскать ее с собой, Гео?

— Форма протеста против действительности, — ответил я.

— А-а…

Кота я выпустил во внутренний садик на восьмом этаже. Он потянулся и лег на куртинку седума.

— Не безобразничай, — прошептал я, так как с директорской стороны доносились голоса.

На нашем семнадцатом было уже накурено. Морена, развалившись в кресле, гипнотизировал пустой фирменный флакон без наклейки. В таком состоянии он проводил большую часть рабочего дня. Затем вдруг накидывался на машинку и одним духом выдавал целую стопку печатных листков: оду пуленепробиваемому парику или новому сорту мыла.

— Привет, Рен.

— Привет.

— Что в программе?

— Лосьон, возвращающий молодость дряблой коже, — буркнул Морена, — блистательный взлет парфюмерной мысли!

Я извлек из папки вчерашний набросок. «И пойдешь ты под лосьон для старушек», — сказал я бывшему мосту. Основательно поработал карандашом, раскрасил спиртовой пастой, по карандашу положил синий лак. Флакон вздымался ввысь из нагромождения сияющих плоскостей.

Морена одобрительно хмыкнул.

— Весьма впечатляет.

Минуты на две он погрузился в транс и обрушился на машинку. Бэт невозмутимо вычеркнет бранные словечки, необходимые Рену для вдохновения, и в пятницу нам выплатят гонорар. Машинка смолкла.

— Рен, ты видел когда-нибудь модель из серии «Первые паровозы»?

— Разумеется. На картинке в каталоге. А что?

— Да так… игра воображения.

— Махнем в субботу на Озера? Говорят, попадаются перелетные утки. Запишем.

Это было заманчиво: хлопанье крыльев, кряканье. Поезд проносится мимо болота, вспугивая стаю уток…

— Колеса в ремонте. Не умею быть пассажиром, Рен.

— Здорово разбил? Рассказывать почему-то не хотелось.

— Рядовой случай, Рен.

Бэт принесла утреннюю почту и забрала рисунок и рекламный проспект, удовлетворенно похлопав нас обоих по шее.

— Анекдот, Гео. Я на днях купил пять тюбиков «Феникса».

— Того «Феникса»?

— Ну да. Какое-то помрачение разума: не устоял перед собственной рекламой.

Мы засмеялись. «Феникс» был антикоррозийным средством для автомашин — приятно пахнувшим и бесполезным. Три года назад мы впервые объединились с Мореной и произвели на свет этот маленький шедевр рекламного искусства.

— Айда в подвал?

Я кивнул. Четверть часа безмятежности мы заслужили. В коридоре незнакомый худосочный тип близоруко водил носом по плакату на стене. Обернувшись у лифта, я с мимолетным недоумением поймал его пристально провожавший нас взгляд.

В подвале у нас тихо; преимущество третьего подземного этажа. Элла торговала минеральной водой и мороженым, а для друзей держала хорошие сигареты.

— Как твой снег, Рен?

— Никак. Чего только не перепробовал!

С месяц назад Рен «заболел» зимним лесом, но снег ему упорно не давался. На Дороге труднее всего имитировать самые простые вещи.

— Что ни возьму — видно, что это либо порошок, либо кристаллы. А ведь снег должен быть мягкий, пушистый и с легкой искрой, понимаешь?

Я понимал, но помочь не мог: на моей Дороге всегда было лето. Ровно в полдень вице-директор предпринимает обход нашего отдела, и весь личный состав обязан пребывать на местах. Правило это соблюдается неукоснительно.

— Без десяти, — напомнила Элла, и мы отправились наверх.

В холле навстречу нам шел импозантный мужчина средних лет и улыбался кому-то за моей спиной. Я посторонился, но он тоже подался влево. Похоже, улыбка предназначалась мне.

— Рад вас видеть, господин Оргель.

— Добрый день, господин…

— Крюгер.

Фамилия ничего мне не говорила.

— Несколько слов, если позволите.

— Прошу на семнадцатый этаж.

— Нет, господин Оргель, нет!

Голос звучал с такой силой убеждения, что я спасовал.

— Иди, Рен, догоню.

Господин Крюгер деликатно увлек меня за кадку с пальмой и вдруг понес несусветную чушь. При этом он доверительно придвигался ко мне, а я, естественно, отодвигался — пока не почувствовал лопатками стену. Тут мистер Крюгер сделал передышку и взглянул на часы. Я тоже взглянул на часы. До поверки оставались считанные минуты.

— С удовольствием продолжу беседу в любое удобное для вас время, — произнес я, приобнял господина Крюгера за талию и решительно убрал с дороги.

— Сейчас единственно удобное время, — ответил господин Крюгер, указывая на трех молодчиков, плотно отрезавших меня от вестибюля.

Ни грабить, ни бить меня вроде не собирались, но отпускать также не собирались. А в двенадцать я обязан находиться в кабинете.

— В двенадцать я обязан находиться в своем кабинете.

— Именно потому, что обязаны, вас там не будет! — весело воскликнул Крюгер. — Поверьте, все к лучшему, господин Ор-гель, все к лучшему. Стоп!.. Не заставляйте нас применять насилие! Осталось всего две минуты.

— Минута пятьдесят секунд, — уточнил один из молодчиков.

Я топтался в их окружении и беспомощно злился. Кричать «караул!» — смешно, покорно ждать конца этой нелепости — обидно.

— Что означает ваш спектакль?

— Сейчас вы кое-что поймете. Все для вашего же блага, господин Оргель.

Я поморщился и прислонился к стене. Ну как Морена объяснит вице-директору мое отсутствие? А я сам как его объясню? Не рассказывать же эту неправдоподобную историю!.. Чего они ждут, глядя на часы?

— Сорок четыре, сорок три… — отсчитывал секунды Крюгер.

Напряжение невольно заражало. Я отвернул рукав пиджака.

— Ровно двенадцать.

— Ваши спешат. Тридцать восемь, тридцать семь…

Чушь. Абсолютно незачем таращиться на хронометр Крюгера. И так понятно, что случится через двадцать пять секунд: из приемной вице-директора выпорхнут две секретарши с блокнотами, а следом он сам, круглый и проворный, как воробышек.

Прежде всего он заглянет в редакторскую…

— Восемнадцать, семнадцать…

Замерли, как в почетном карауле. У Крюгера вспотел нос. Этот счет действует на нервы. Скорей бы, что ли.

— Три, две, одна, ноль!

Далеко наверху ухнуло.

— Ага! — возликовал Крюгер.

На тротуар перед зданием посыпались стекла. Я рванулся на улицу, они расступились, потеряв ко мне интерес. На семнадцатом этаже из окна нашей комнаты валил зеленоватый дым…