Один храбрый боец, дождавшись, когда дрянь подойдет поближе, выскочил с противотанковым гранатометом и жахнул ей в лоб. Та тут же ответила ему ракетным залпом, не оставив от смельчака и мокрого места. Танк же продолжил наступление, только с разбитым башенным прожектором.

Тут из мегафона послышался приказ «пропустить тварей через себя», что означало, избегая лобовой атаки, дать танкам противника зайти на ваши позиции и обстрелять их с флангов и с тылу. Но от страха все выполнили приказ не до конца: просто забились поглубже в свои прежние укрытия. В противогазах было трудно дышать, и это затуманивало разум. Оставшиеся с единицами бойцов командиры с ужасом наблюдали, как на их позиции следом за танками наступают цепи автоматчиков в химзащитных костюмах.

– Да нас же сейчас начнут, как крыс, выкуривать огнеметами! – заорал сам себе командир Цевелик.

Вдруг он увидел, как впереди один из юдолянских солдат с поднятыми руками поднялся у ног наступавших.

– Комрад! – закричал он.

Цевелик, не колеблясь, выстрелил ему в спину.

– Я тебе покажу, кому рад, мать твою за ногу! – выругался он и почти на четвереньках побежал вдоль линии обороны.

По пути поднимая живых, командир павианом мчался по хламу, чтобы выгнать своих солдат из укрытий. Одним из первых, на кого он наткнулся, был Тариэл, который присоединился к командиру и тоже стал звать товарищей в бой. Через пару минут их было уже достаточно, чтобы дать отпор пехоте. Послышались затяжные очереди вражеских автоматов и хлопки наступательных гранат. Им ответили отрывистые очереди юдолян. Первую цепь наступавших скосил трехногий станковый пулемет, но он тут же стал давать перебои, а потом и вовсе захлебнулся. Враг мгновенно оказался в пяти шагах. Школьники поднялись в рукопашную.

Послышался командирский свисток к отступлению. Это значило, что каждый боец, носящий четный номер, должен сдерживать врага, а каждый нечетный отходить, вынося раненых. Тариэл был вторым, но он сцепился с одним ловким дэвианином и кубарем скатился с ним в какую-то щель. Он сорвал с него противогаз и обнаружил, что под ним такой же, как он сам, подросток. Русый с рыжеватым оттенком волос мальчик пытался спихнуть Тариэла с себя, а тот старался не ослаблять хватки душащих противника рук. Наконец дэвианин начал слабеть. Тариэл снял руки с вражеской шеи, выхватил из-за пояса кортик и попытался вонзить его во врага, но тот увернулся, и клинок провалился в рыхлую землю.

Парень схватил Тариэла за руки и мастерски выбил из-под него опору, так что тот упал ему на грудь, и они оказались лицом к лицу.

– Ну, что скажешь, сволочь? – спросил его Тариэл.

– Великий дракон с нами! – прохрипел поверженный с дэвианским акцентом.

– Врешь!

– Клянусь честью, – выдавил в противогаз юдолянина светлолицый мальчик с голубыми глазами.

Мгновенный рывок – и наградной кинжал Тариэла оказался в горле противника. Он ковырнул лезвием, прошил шею насквозь и дернул на себя, вскрыв кадык. Багровая кровь густой струей забрызгала белое лицо дэвианина и залила светлые волосы.

– Нет у вас ни чести, ни славы, – прогнусавил Тариэл сквозь противогаз стандартную формулу победы.

Обессиленный, он скатился с тела умирающего. Потом ему в голову вонзилась мысль о возможном пленении. Он содрал с поверженного шеврон с белым вьющимся драконом на черном фоне и вынул из внутреннего кармана документы. Он хотел уже выпрыгнуть из щели, как вдруг остановился и по непонятной причине посмотрел на убитого. Тот лежал, запрокинув голову и широко раскрыв рот. Рядом валялась каска, сорванный противогаз и еще один малоприметный предмет: пилотка, почти такая же, как у юдолянских школьников, только черная с красной двойной каемочкой на гребешке. Пилотку венчала кокарда. Тариэл схватил зачем-то пилотку и выскочил из ямы.

И тут он увидел двух вражеских автоматчиков, которые только что прошли мимо него. Если бы Тариэл не помедлил, его бы уже убили. Он не успел понять, что, задержав его, пилотка спасла ему жизнь и помчался выбираться к своим. Кругом сновали дэвианские санитары с носилками.

Вдруг из дыма показался разряженный строй медленно бредущих вражеских автоматчиков. Тариэл упал и залег за ржавый искореженный фрагмент заводской лестницы. Цепь небрежно прошла мимо него, Тариэл полежал еще и продолжил путь. Он и не думал, что бронетранспортеры унесли их войска так далеко в глубь завода. Иногда ползком, иногда на четвереньках, иногда короткими перебежками, к темноте он с горем пополам все же добрался до реки. Весь берег был усыпан подбитыми, искореженными, еще дымящимися БТРами его дивизии. Тут же копошились стройотряды врага, сооружая на захваченном берегу заграждения. С той стороны Саулы вели слабый беспокойный огонь. Над широкой лентой тихой реки парили на парашютиках осветительные ракеты, которые отражались в воде и шипели, касаясь ее глади.

Тариэл, спрятавшись в чахлых кустах, быстро разделся, освободился от всего ненужного, выбросил противогаз, набил сумку самым ценным и помчался к реке. Его окликали, потом стреляли вслед, но он обманывал стрелявших, выписывая зигзаги. Тариэл вбежал в воду, но не успел нырнуть, когда жгучая боль парализовала его спину. Он ничком плюхнулся на мели, и река понесла его по течению.

Лежа лицом в воде, он слышал выстрелы и, выдохнув, нырнул под воду. Каждое движение руки или ноги отдавалось адской болью в какой-то точке спины. Временами он переставал грести и расслаблялся, отчего жгучая боль сменялась пульсирующей и ноющей. Наконец он вынырнул, чтобы набрать воздуха. Оглянулся. Он был еще очень близок от вражеского берега, и его наверняка было легко заметить.

Он вновь нырнул и поплыл под водой. Сумка путалась у бедра и мешала, раненый бросил ее и поплыл налегке. Еще до середины реки он выныривал раз пять, потом, наконец, понял, что уплыл достаточно далеко от врагов, лег на спину и потерял сознание.

Неизвестно, через сколько времени Тариэл пришел в себя, лежа на воде в какой-то тихой заводи. Рыбы пощипывали рану, на что та отзывалась зудящей болью. Он попробовал перевернуться и поплыть, но тело было словно деревянным и неживым. Жестокая боль колом пронизывала все его существо. Он снова перевернулся на спину и попытался грести руками. Последнее, о чем он успел подумать, это то, что он далеко от фронта и что уже не слыхать канонады.

Юноша очнулся вновь, когда какие-то голые тощие каджи в противогазах втаскивали его тело во мрак широкой бетонной трубы, по которой тек ледяной ручеек. Тариэл не мог противиться, а вместо слов вырывались стоны. Каджи, услышав их, начали переговариваться, но их гнусавые голоса, искаженные фильтрами противогазов, были непонятны.

Эти каджи были изгоями. Дело в том, что каджей, как некогда причастившихся к самому великому дракону Дэву, запрещалось казнить, бросая в Позорное озеро. Предателей, преступников и смутьянов из каджей наказывали вечным изгнанием за пределы цивилизации. Здесь они, как звери, обитали среди отравленной природы и занимались неведомо чем. Добропорядочные граждане этим не интересовались, считая ниже своего достоинства следить за судьбой тех, кто, получив величайший дар приобщения к дракону, ступил на тропу предательства.

Эти исхудавшие твари с когтистыми руками и бледной, сухой чешуйчатой кожей вместе с достоинством потеряли свои одежды и даже лица. Лишенные системы оповещения о химических атаках, они носили противогазы круглосуточно, снимая их разве что во время еды.

«Что может быть хуже опустившегося каджа-предателя? – риторически подумал раненый воин. – Надеюсь, эти твари не собираются меня съесть»…

Юноша был совершенно наг и парализован. Два существа над ним сопели и мотали своими вытянутыми мордами-масками. Стеклышки противогазов были чисты и, поблескивая, отражали дневной свет в конце трубы. Один кадж, урча, осторожно провел своей когтистой шершавой рукой по груди юноши.

– Да, немного крема тебе бы не помешало, – пробормотал Тариэл.