На синей воде плавало множество уснувших акул. Птицы садились на них и погружались в дремотное ожидание. Ветер стих. Легкая зыбь бежала с юга. Лодка еле двигалась по упругой поверхности.

Ки говорил:

— Мои предки верили в перевоплощение. Тысячи лет назад, наблюдая жизнь и смерть, они умозрительно открыли закон круговорота веществ и облекли его в поэтическую форму. Смерть для них становилась радостью, началом новой жизни. У древних в их тяжелой жизни поэзия занимала очень большое место. — Он перестал грести, прислушался и сказал, улыбаясь: — У них там гостья. Ты слышишь, как она хорошо смеется? Наверное, это ваша Девушка со Звезды, о ней так много рассказывал Костя.

И мне послышался знакомый смех, пробивавшийся сквозь крики чаек. Мне стало трудно дышать: неужели Биата! Ну конечно, она!

В двери гондолы показалось улыбающееся лицо Кости.

— Простите, ребята, что не подошли к вам. Не хотелось нарушать идиллию ревом моторов. Давайте я помогу свернуть лодку, — Заметив Тави, он свесил ноги с порога и пустился с ним в разговор: — Опять удрал Джек. А ведь был здесь. Твои друзья с «Кальмара» говорили, что заметили, как он удирал с десятком пиратов… Ого, у тебя порядочная ссадина! Радиостанцию стащили. Я так и подумал. — Он засмеялся. — Послушай, Тави: что, если микростанцию проглотил Черный Джек и она продолжает работать уже в его желудке? На «Кальмаре» засекли ее работу как раз по курсу пиратов, но никому в голову не пришла такая мысль. Это же здорово, теперь ему не скрыться! Как все удачно получилось! Если бы вот только Атилла не подкачал. Ну, давайте мне вашу лодку, и будем завтракать. Счастливого плавания!

— Всем хорошего полета, — пожелал Тави.

На месте второго пилота сидела Вера. Она кивнула мне так, как будто мы с ней виделись только вчера. В одной руке у нее был сандвич, в другой — стакан ананасного сока. Мне нестерпимо захотелось пить.

Вера налила мне из термоса ледяной влаги и сказала:

— Я хочу научиться доить китов.

Ки сказал:

— Вначале мы думали, что ты со Звезды.

— Я самая земная. Космос у меня почему-то вызывает грусть.

— Он спутал тебя с Биатой. — Костя говорил с полным ртом.

— Нет, нет, я никогда не расстанусь с Землей! И что бы я делала в космосе?

— Да мало ли что, — сказал Костя. — Выращивала бы свою зелень.

— Нет, нет. Там я не смогла бы. Все время висеть в этом сооружении между небом и землей!..

Петя спросил:

— Правда, что ты вывела ходячую мимозу?

— Прошу тебя, не говори больше об этом. Пожалуйста. Очень прошу.

Костя сказал:

— Ну что ты скромничаешь! Участвовала в таком сенсационном открытии и скромничаешь. Скажи лучше, как твои заврики.

— Совсем я не скромничаю. Я так расхвасталась вначале. — Она печально поджала губы. — Заврики мои умерли, как ваш Атилла. Они тоже хотели уйти посмотреть мир. Свой крохотный космос. И погибли. Они пошли очень рано. Детям нельзя ходить очень рано. Мне жалко их, наверное, больше чем вам этого несчастного кита. Мокимото утешил меня. Он сказал: «Относись к потере так же, как к удаче». Я пытаюсь, да у меня плохо получается.

Костя протянул ей пустой стакан.

— Прав Мокимото: не получилось с этими, получится с другими, ведь у вас их тысячи. И все идет нормально. Налей еще!

На экране появился Нильсен, сияющий, розовощекий:

— О, да у вас гостья! — Он поклонился Вере. — Теперь я начинаю верить в чудеса.

— Все получилось так просто, — ответила Вера печально.

— Так же, как появление Сверхновой! Она загорелась, ребята! Десять минут назад! У нас она будет видна вечером. Поздравляю! Такое событие! Жду. Вас все ждут на острове. По правде говоря, вы задали нам хлопот.

Рождение Сверхновой постепенно оттеснило повседневные заботы. Ученые всех континентов соединенными усилиями решали одну задачу: насколько вредны излучения Сверхновой — и занимались изысканием способов защиты от них. Пригодился опыт, полученный человечеством в пору разобщенного мира, когда взрывы ядерных бомб заразили атмосферу, воду и землю радиоактивными осадками.

Сейчас в массовых масштабах начали производиться лекарства, предохраняющие клетки организма человека и животных от мутаций, и злокачественных перерождений. Строились убежища. Началась массовая эвакуация детей из Северного полушария, где радиация Сверхновой сказывалась особенно сильно. Ускоренными темпами строился глубоководный флот.

Уныния не было. Человечество дружно отражало атаку космоса.

Павел Мефодьевич сказал:

— Занятые своими делами народы Земли забыли, что наша матушка-Земля окружена пустыней, населенной джиннами, до поры до времени сидящими в кувшинах. И вот один из таких джиннов вышел на свободу, он дохнул на нас и скоро покажет свой лик.

Мы сидели в большом салоне, где вечерами собиралось все население нашего острова. В открытые окна вливался прохладный ночной воздух вместе с вечным шумом волн. В дальнем конце щелкали бильярдные шары, оттуда доносился громкий голос Кости.

Ки импровизировал на рояле. У него было очень мягкое туше. Чаури-сингх и Поль Лагранж играли в шахматы. Павел Мефодьевич, Петя и я сидели в бамбуковых креслах перед окном. Брызги от волн струйками стекали по стеклу.

Робот принес нарзан со льдом для Павла Мефодьевича и нам с Петей по коктейлю.

Подошел Костя:

— Вот где вы устроились! Недурно. Славный ветерок!.. О, у вас что-то вроде коктейля! — Он взял мой стакан, подмигнул и, выпив, причмокнул. — На самом деле коктейль. — Плюхнувшись в кресло рядом со мной, он, давясь от смеха, стал рассказывать о своей партии в бильярд.

Академик с улыбкой слушал Костю, мой взбалмошный друг ему явно нравился.

— Бильярд — игра королей, — сказал он. — Кажется, при Людовике Четырнадцатом, чтобы приобрести бильярд, надо было испрашивать разрешение у самого короля. Игра была привилегией аристократов.

Я видел его в профиль, и опять он показался мне таким древним, что мог бы видеть самого Людовика XIV. Нарзан он не стал пить, а пододвинул Косте, и тот с благодарностью осушил высокий, узкий стакан из алмазного стекла.

Я невольно подумал: «Кожа его напоминает пластик для консервации биологических препаратов. Почему и тот раз, в ракете, и сейчас он ничего не пьет? Что за прибор работает в нем?.. Как вздрагивает его рука!»

Костя шепнул:

— Я же говорил тебе… Смотри, выключился.

Павел Мефодьевич сидел с закрытыми глазами, опустив голову на грудь. Петя шепнул:

— Пошли. Он почти не спит из-за своих приматов моря.

Вставая, мы скрипнули креслами. Павел Мефодьевич открыл глаза, вскинул голову:

— Отставить! Садитесь. Я уже выспался и, представьте, видел необыкновенно интересный сон. И очень грустный сон. Все они уже ушли… Весь экипаж «Товарища»… Иеремия Варнов — капитан, художник и поэт Василий Дубов — астронавигатор, он коллекционировал голоса птиц. В самые трудные минуты, когда нас охватывала космическая тоска, он включал свои записи, и тяжесть отчаяния спадала. Николай Савченко — второй пилот. Он любил говорить: «Вот вернусь в Полтаву…» Братья Быстрицкие. Борис — кибернетик, Аркадий-лингвист. Его студенческая работа лежит в основе всей современной космической лингвистики. Он нашел ключ к переводу языка приматов моря. И доктор. Судовой врач. Антоша Пилявин. Вам ничего не говорят эти имена. На путях открытий мы помним только первых и последних. С тех пор тысячи побывали в космосе.

Он говорил отрывисто, ничего не объясняя, перескакивая с одного события на другое, как в кругу людей, понимающих все с полуслова, но постепенно его рассказ стал стройнее.

— И нашего «Товарища» сейчас никто не помнит, кроме историков. С тех пор уже несколько космических кораблей носили имя «Товарищ». Мы участвовали в одной из первых массовых экспедиций, посланных в космос. Что-то около пятидесяти кораблей отправилось исследовать уголок Вселенной в пределах орбиты Марса. Только мы должны были пересечь этот рубеж и подойти к поясу астероидов. Теперь — пустячная задача. Но тогда! Готовились два года экипажи кораблей и строились сами корабли. Это было время небывалого подъема. Человечество освободилось от опасности войн. Когда-то паразитическая военная промышленность стала выпускать нужные людям вещи. Тысячи ученых, инженеров готовили нас в полет. Все тайные изобретения, лежащие в сейфах, были обнародованы. Задачи, неимоверно трудные и даже непосильные для одной страны, теперь обрели ясность и простоту. Для решения любой проблемы в масштабах планеты уже не нужен был большой резерв времени. Простите, я говорю вам школьные истины и как-то странно волнуюсь. — Он сунул руку за левый борт куртки, поморщился.