В июне мы с Мироном поехали на Синай. Узи тоже должен был поехать, но продинамил. В последнюю минуту он кинул нас ради встречи с каким-то немцем из компании «хай-тек» из Дюссельдорфа, который мог предложить его фирме миллионный контракт. А мы собирались устроить настоящий сабантуй в честь того, что Мирон больше не считался психом, и Узи чувствовал себя неловко из-за обуявшей его детской жажды обогащения. Поэтому он обещал, что сразу же после встречи присоединится к нам.

— Спорю с тобой на что хочешь, что он не приедет, — сказал Мирон. — Давай заключим двойное пари: во-первых, он не приедет, а во-вторых, не пройдет и трех месяцев, как он женится на Батате.

Я не хотел ни на что спорить с Мироном, потому что все, что он говорил, звучало грустно, но верно. «Батата» — так мы называли между собой занудную подружку Узи, которая также была завязана во всех этих махинациях, связанных с его фирмой «хай-тек», и которые Узи так любил проворачивать. Помнится, как-то он спросил нас, почему мы зовем ее Батата, и Мирон ответил в том духе, что у нее, мол, есть кожура, но внутри она сладкая, как батат. Не думаю, что Узи купился на это, но больше он не спрашивал.

Если жизнь — это тусовка, тогда Синай, без спору, — это оттяг. И даже мы с Мироном, хотя и в повседневной-то жизни почти ничего не делаем, смогли оценить покой и безмятежность, царящие в этом месте. На пляже было полно стильных девчонок, и Мирон все время подкатывал к ним, изображая бывалого путешественника по Востоку, что отчасти даже сработало.

У меня на все это не было ни сил, ни желания, так что я просто покуривал косячки, пялился на море, раздумывал, пообедать ли блинами или рискнуть заказать какую-нибудь рыбу. И еще я приглядывал издалека за Мироном, проверяя, действительно ли с ним все ОК. У него остались некоторые странности — например, он все время пытался нагадить возле нашей халупы, потому что ему было лень дойти до туалета в ресторане. Но, по правде говоря, подобные штучки он вытворял и раньше, до того, как сбрендил.

— Мне кажется, у меня что-то выйдет с той низенькой с пирсингом,[57] — сказал он мне как-то ночью, когда мы вернулись из ресторана на берегу, — она ведь милашка, правда?

… Обкуренные, мы сидим на берегу и смотрим на море.

— Да будет тебе известно, — говорю я ему, — когда случилась вся эта история с твоей госпитализацией, мы с Узи клево подыграли тебе, но как же ты нас всех напряг!

Мирон пожал плечами: «Это было так странно, я вдруг начал слышать голоса — всякие разговоры, песни. Будто какое-то испорченное радио, и ты не знаешь, как его выключить. Это бесит, когда ни на минуту не можешь остаться в покое. Говорю тебе, я чувствовал, будто кто-то пытался морочить мне голову. А потом это вдруг прекратилось». Мирон взял окурок, оставшийся от косяка, и зарыл его в песок.

— Я скажу тебе еще кое-что, — проговорил он, — я знаю, что это звучит немного странно, но мне кажется, что это был Нимрод…

Наутро, вопреки всем прогнозам, приехал Узи. Жаль, что я не поспорил с Мироном. Как только Узи бросил свою сумку в нашу хату, он потащил нас в ресторан, сжевал кальмара и рассказал, что его немец оказался еще большим лохом, чем он ожидал, и что он, Узи, счастлив быть с нами, его лучшими друзьями, здесь, на Синае, его самом любимом месте на земле. После этого он покрутился по пляжу, полный воодушевления, бросаясь с криком «Братан!» ко всему, что двигалось, и обнимаясь с каждым бедуином или египтянином, который не был достаточно проворен, чтобы убежать.

Подустав от этого, он заставил нас с Мироном играть с ним в нарды, победил нас обоих, потом разгромил одного бедуина, который, согласно уговору, должен был после проигрыша тащиться за своим лысым противником по пляжу и кричать: «Берегитесь, девушки, Абу Гара[58] силен!»

Мирон попытался успокоить Узи при помощи косячка, но тот еще больше разошелся. Он стал нахально приставать к сорокалетней американке, но через минуту остыл, съел три блина, сказал нам с Мироном, что тащится от здешнего покоя, заказал кебаб и предложил нам всем поехать с его новым другом-бедуином, который оказался водителем такси, поиграть в казино в Табе.[59] Мирон был решительно против, потому что верил, что у него выгорит с той с пирсингом, но у его сексуальных надежд не было никаких шансов против энергичного напора Узи. «Смех смехом, — сказал мне Мирон, когда мы садились в машину, — а парень, похоже, совсем свихнулся».

В Табе «Абу Гара» и бедуин безжалостно трясли казино. Они переходили от стола к столу, оставляя за собой растерянных крупье и опаленную землю. Время от времени Узи запихивал себе в рот огромные куски яблочного пирога и торта «Маркиз». Мы с Мироном тихо сидели в сторонке и ждали, пока он устанет. Но он все больше расходился. Когда Узи с бедуином закончили разгром казино и поделили прибыль, мы поехали на пропускной пункт. Мы с Мироном напомнили Узи, что нам надо возвращаться, но он не желал и слышать про это. По его мнению, было еще очень рано, и ничего не случится, если мы зайдем в пару клубов в Эйлате, а уж потом вернемся. Перед тем, как расстаться, он дал бедуину свою визитную карточку и они расцеловались — раз восемьдесят, наверное. Мирон попытался уговорить бедуина отвезти нас обратно на пляж, оставив Узи продолжать свои приключения в одиночку. В ответ бедуин сделал нам выговор, сказав, что очень стыдно бросать такого хорошего друга, как Абу Гара, когда гульба в самом разгаре, и он сам с удовольствием пошел бы с нами, но ему нельзя переходить через границу. Потом он поцеловал и нас тоже, сел в машину и отвалил.

Когда Узи надоело в клубе «Спираль», мы пошли в бар «Яхта», а оттуда — в какой-то отель, который назывался «Blue что-то там», и только после того, как мы с Мироном дважды решительно отказались пригласить в номер девушек по сопровождению, Узи перевернулся на живот и захрапел.

После наших приключений на Синае дела компании Узи резко пошли в гору. Кроме немецкого лоха Узи нашел еще двоих — американца и индийца, и было похоже, что он собирается потрясти мир. Мирон сказал, что это лишнее доказательство того, какие психи все эти бизнесмены, — ведь с тех пор, как Узи тронулся умом, дела его идут все круче и круче. Иногда мы еще пытаемся выташить его с нами — сходить на пляж или поиграть на биллиарде, — но, когда он приходит, то все время говорит о том, как клево быть с нами вместе, а сам отвечает на звонки по сотовому телефону, и через час общения с ним пропадает желание жить.

— Не волнуйся, это у него пройдет, — пытаюсь я успокоить Мирона, пока Узи погружен в какие-то трансатлантические переговоры — как раз в тот момент, когда подошла его очередь бить.

— Конечно, пройдет, — понимающе говорит Мирон тоном опытного психа, — но если это и впрямь полосами, то после него твоя очередь…