– Никто другой, – гордо объявил Бренд. – Я отыскал его в Исландии. Думал, что сможет убежать от меня, жалкий трус!
Торхолл съежился, но не сказал ни слова в свою защиту. Уинсом нахмурилась.
– Бренд! – начала она. – Не стоит…
Бренд круто развернулся.
– Он трус, Уинсом. Это правда. Будь он мужчиной, остался бы и засвидетельствовал перед судьями все, что видел.
– Но как ты можешь называть его трусом перед всеми? Это уж слишком, Бренд. Ведь и у него есть гордость.
– Нет у него гордости, – коротко ответил Бренд.
Уинсом еле сдерживалась, но промолчала. Просить сейчас за Торхолла – значит еще больше унизить старика. Расстроенная Уинсом безмолвно отвернулась. Взгляд огромный голубых глаз Инги остановился на Уинсом.
– Кто это? – спросила она, очевидно, желая сменить тему разговора.
– Моя жена, – коротко ответил Бренд.
Лицо Инги стало белым как снег, но Бренд ничего не замечал, разозлившись, что Уинсом посмела защитить негодяя. Заячья душа этот Торхолл, Бренду лучше знать.
– Это моя жена, – повторил он. – Уинсом.
Уинсом хотелось сжаться, стать незаметной и уползти куда-нибудь. Теперь она поняла: он не хочет ее. Торхолл рассказывал, как легко викингу получить развод, и Бренд, конечно, хочет развестись с ней и жениться на Инге Светлоликой. К чему ему хромая Уинсом, когда рядом стройная красивая девушка?
Но в этот момент Ольга прервала затянувшееся молчание.
– Обед готов! – объявила она.
Все уселись. Уинсом казалось, что она жует опилки. Еда не имела вкуса. И наконец, не выдержав, она встала и под предлогом головной боли ушла в заднюю комнату, прислушиваясь к громкому мужскому смеху, веселым голосам. Ничто, ничто на свете не могло заставить ее вернуться туда, к другим, и наблюдать, как Инга пожирает глазами Бренда.
Уинсом отодвинула толстое одеяло, разделявшее обе комнаты. Единственным человеком кроме нее, не принимавшим участие в общем веселье, был Торхолл, по-прежнему лежавший на оленьей шкуре у очага. Изредка старик брал в рот кусочек мяса. Рядом стояла чаша с травяным отваром, и Уинсом заметила, что Торхолл подносит ее к губам, когда думает, что на него никто не смотрит.
Наконец Инга нерешительно поднялась из-за стола. Уинсом, напрягая слух, поняла, что обед подходит к концу, и сочувственно посмотрела на Торхолла, понимая, каково это, когда тебя считают трусом. Потому что сама чувствовала себя трусихой, сбежавшей от опасности. От Инги.
– Мне пора идти, – объявила Инга звонким голосом.
Мужчины начали возражать, но Инга не уступала.
– Я не могу остаться, – умоляюще прошептала она, – пожалуйста, поймите. Но я скоро вернусь…
Уинсом закатила глаза. Можно подумать, эта девушка обещает конфеты детям!
Она осторожно поглядела в щель, чтобы посмотреть, что будет делать Бренд, но тот стоял к ней спиной. Зато Олаф выглядел безумно влюбленным и крайне расстроенным уходом девушки. Уинсом заметила также, что даже тяжелобольной Торхолл не сводит с Инги напряженного взгляда. Даже он находил ее очаровательной. Уинсом хотелось вопить от злости. Но вместо этого она сжала кулаки и скрипнула зубами. Какими дураками могут быть эти мужчины! Входная дверь отворилась. Инга, неохотно разрешив троим членам команды проводить себя, отправилась домой. Только после этого Уинсом вышла из своего укрытия.
– Я так и знал! – воскликнул Арни. – Так и знал, что у тебя никакой головной боли!
Уинсом не обратила на него внимания. Но Бренд удивленно поднял брови.
– Не болит? – переспросил он. – Тогда в чем дело?
– Иногда это называется ревностью, – предположил Олаф.
– Ревностью? Ты о чем?
Бренд выглядел таким ошеломленным, что Уинсом захотелось огреть его по голове, но пришлось ограничиться разъяренным взглядом. Она подошла к столу и села.
– Насколько я понимаю, развод среди викингов – дело не сложное? – вырвалось у нее, и Уинсом дрожащей рукой потянулась за ломтиком оленины.
Сердце гулко билось в тишине. Раскрасневшаяся, разгоряченная, она в ужасе ожидала худшего. Как можно было сказать такое?
Олаф поднялся и надел плащ.
– Думаю, мне пора прогуляться по лесу.
Дверь со скрипом открылась и закрылась, и тут же скрипнула снова: Арни и Освальд поспешно последовали за Олафом, бормоча что-то насчет скота, который потребовалось немедленно накормить. Ольге срочно понадобилось что-то в сундуке, так что Бренд и Уинсом остались в относительном одиночестве.
Бренд суженными глазами всматривался в раскрасневшееся прелестное лицо жены.
– Не смей и думать об этом, – тихо выдавил он – Не позволю тебе уйти от меня!
Уинсом едва удерживалась от слез.
– Как ты можешь не хотеть развестись? – прерывающимся голосом спросила она, – когда такая красавица, как…
Она задохнулась, не в силах продолжать, и громко расплакалась.
– Уинсом, Уинсом, – мягко упрекнул Бренд, садясь рядом. Приподняв пальцем ее подбородок, он взглянул в выразительные бархатистые глаза. – Что случилось? – пробормотал он, наклоняясь и нежно целуя ее в губы.
– Запомни, я не хочу разводиться с тобой. Никогда. Никогда, слышишь?
Уинсом позволила мужу обнять ее, отчаянно нуждаясь в его утешении.
– Я только… – снова попыталась она. – Просто Торхолл рассказывал, как просто покончить с супружеской жизнью в вашей стране. Каждый может развестись…
– Этот старый…
– Нет, нет, он не хотел обидеть меня, – умоляюще прошептала Уинсом, – просто объяснял обычаи викингов и…
– Негодяй! – свирепо рявкнул Бренд, злобно уставясь на Торхолла, мирно храпевшего у очага. – Он пытался запугать тебя, заставить уйти! И ему это удалось!
– Nej, Бренд, все было не так!
Уинсом сжала ладонями лицо мужа и заставила его взглянуть ей в глаза.
– Он всего-навсего хочет, чтобы я, чужестранка, почувствовала себя здесь как дома.
– Торхолл? – недоверчиво фыркнул Бренд. – Это Торхолл Храбрый чувствует себя здесь как дома?
Он снова фыркнул.
– Не верь ему, Уинсом. Он ненавидит меня и, без сомнения, обрадуется, если ты уйдешь. Настоящий трус: действует за моей спиной и нападает на мою женщину!
– Бренд! – окончательно обозлилась Уинсом. – Он всего-навсего объяснял мне разные обычаи. Я интересовалась…
– Ах, вот что! Значит, ты спрашивала, как можно развестись? Почему, позволь узнать?
Голос Бренда стал таким же холодным, как ледяной ветер, дувший на улице. Уинсом воздела руки к небу.
– Я не спрашивала именно о разводе, олух, я хотела знать о семьях викингов, о свадьбах, о детях…
– Детях? Ты беременна? Бренд даже привстал из-за стола.
– Садись, ты, простофиля, – воскликнула Уинсом, хватая его за плечи и толкая обратно на скамью. – Что мне делать с тобой?
– Не отпускать, – ухмыльнулся Бренд. Уинсом долго глядела на него, прежде чем ответить такой же улыбкой.
– Ja, – медленно протянула она. – Я никогда тебя не отпущу.
– Вот и прекрасно, – вздохнул Бренд и, притянув ее к себе, поцеловал в лоб.
– Проклятье, – шепнул он. – Когда же мы останемся, наконец, вдвоем? Я хочу любить тебя. Ужасно хочу. Столько времени прошло…
– Да, целых две ночи, – согласилась Уинсом, прижавшись к нему, чувствуя, как сердце наполняется радостью и облегчением. – О Бренд, я тоже хочу тебя!
– Угу. Слишком трудно жить в таком тесном доме, и народу полно!
– Ja, – кивнула она. – Все смотрят.
Бренд хмыкнул, но она заметила выражение нетерпеливого раздражения на его лице.
– Если придется остаться здесь на некоторое время, – задумчиво сказал Бренд, – можно переехать в Большой дом. Там никого не будет, кроме нас.
Глаза его страстно блеснули.
– Я люблю тебя, Уинсом. Ты моя жена. Я никогда не брошу тебя ради другой, никогда.
Уинсом молча смотрела на него, всем сердцем желая, чтобы сказанное оказалось правдой.
Но правда ли это? – упорно твердил язвительный голос в душе. Мужчины не хотят тебя. Отец ненавидел тебя, Храбрая Душа избрал в жены другую. Они не хотели тебя. Тебя, калеку с уродливой ногой.
