– Ты прав. Продолжим нашу интересную беседу на борту моего корабля.

Они вышли. Позади с удвоенной силой слышались звуки пьяного веселья.

Никому не было дела до пленника – собравшиеся продолжали пить и пировать. Бренд и его спутники молча направились в гавань. Маленькая шлюпка доставила их на «Победителя Драконов», пришвартованного рядом с «Местью Тора». Луна ярко сияла, отбрасывая серебристый свет на воду, и Уинсом глубоко вдохнула свежий соленый воздух, стараясь немного успокоиться.

Бренд грубо толкнул Торхолла на палубу.

– Следи за ним, – приказал он Олафу и исчез, но вскоре вернулся, неся длинный тяжелый канат из шкуры нерпы. – Сейчас свяжу его. Я преследовал этого человека чуть не до края земли, потратил на это полгода. И теперь, когда Торхолл в моей власти, не могу допустить, чтобы он снова улизнул.

– Я не стану пытаться сбежать, – серьезно пообещал Торхолл.

Бренд недоверчиво фыркнул.

– Это правда, – заверил Торхолл. – Я решил, что ты полностью заслуживаешь падения и позора, ожидающих тебя.

– Что ты там несешь? – взревел Бренд. Торхолл улыбнулся: тонкие губы в свете факелов казались совсем фиолетовыми.

– Узнаешь, когда привезешь меня в Норвегию, – издевательски прохрипел он. – Но предупреждаю: гораздо умнее будет позволить мне «немедленно уйти. Придет день, когда ты горько пожалеешь, что нашел меня.

– Ты так думаешь? – ощерился Бренд. – Ну а я не согласен. Нужно быть последним глупцом, чтобы уговаривать меня отпустить единственного свидетеля. Ничего не выйдет!

Торхолл Храбрый пожал плечами.

– Посмотрим.

Бренд затянул узел, проверил его в последний раз.

– Ну вот, – удовлетворенно заметил он, – кажется, все в порядке. Пожелаю тебе доброй ночи, Уинсом! – окликнул он жену, протягивая руку. Уинсом сжала ладонь мужа, и они вместе направились в шатер. Индеанка обернулась всего один раз, и ей показалось, будто Олаф передал пленнику одеяло. Уинсом задумчиво нахмурилась.

Бренд зажег светильник и, устроившись на перине из гусиного пуха, потянулся к жене, сжал ее в объятиях и зарылся лицом в густые волосы.

– Ах, Уинсом, – пробормотал он, – как от тебя хорошо пахнет!

Она улыбнулась, почувствовав нежность и тепло в ласках мужа, и прошептала:

– Я люблю тебя!

– Покажи мне, – потребовал он.

Позже, когда они насладились друг другом, Уинсом приподнялась на локте и спросила:

– Бренд, ты в самом деле думаешь, что Торхолл Храбрый поможет тебе оправдаться?

– Конечно, – сонно пробормотал Бренд. – Просто старается запугать меня и заставить отпустить. Жалкие уловки трусливого старика.

Уинсом оглядела Бренда – его широкую грудь, длинные светлые волосы, красивое лицо, лицо человека, которого она так страстно любила, и невольно вздрогнула.

– Замерзла? – спросил он, снова прижимая ее к себе. – Сейчас я тебя согрею.

И он сдержал слово. Но даже тепло его любви не помогло прогнать чувство неловкости, возникающее каждый раз, когда она вспоминала о связанном Торхолле Храбром, лежавшем в холоде и сырости на жестких досках палубы.

Храбрый? Он казался совсем стариком. Уставшим и больным. О чем же он предупреждал Бренда? Может, все это просто хвастливые сказки? Или Бренда ожидает неведомая опасность?

На борту корабля по пути в Стевенджер, Норвегия.

«Победитель Драконов» и «Месть Тора» рассекали тяжелые серые волны. Они покинули Исландию два дня назад, оставив старожилов качать головами и предрекать гибель этим дуракам викингам, осмелившимся отправиться в плавание в это время года. Но Бренд ничего не желал слушать. Он разыскал Торхолла Храброго, и никто на свете не мог удержать его на этом неприветливом острове. Нужно успеть вернуться на родину к ежегодному собранию Тинга.

Уинсом, погруженная в невеселые размышления, стояла на носу судна, напротив Арни, и следила, не появятся ли айсберги. Оба: и Арни, и Уинсом – прекрасно научились различать замерзшие глыбы, и Бренд вполне мог на них положиться.

Завернутая в меха Уинсом, чувствуя себя тепло и уютно, обернулась, чтобы посмотреть на Бренда. Перехватив ее взгляд, муж махнул рукой. Она улыбнулась ему, и оба нежно, долго глядели друг на друга. Наконец Уинсом вновь вернулась к своему занятию. Ее любовь к Бренду росла с каждым проведенным вместе часом, и эти дни, прожитые на борту корабля со времени отплытия в Исландию, оказались лучшими в их жизни. Уинсом теперь была больше уверена в ответном чувстве Бренда, особенно еще и потому, что он убедил ее в полной непричастности к кровожадным замыслам стромфьордцев, и их любовные игры пылали бурной страстью.

Уинсом, сложив губы трубочкой, выпустила воздух, наблюдая, как он превращается в облако кудрявого пара. Да, между ними все хорошо, лучше не бывает! Бренд очень изменился с тех пор, как отыскал Торхолла Храброго, стал спокойнее, увереннее в себе, меньше сетовал на участь изгоя. Но одно оставалось неколебимым: его решимость оправдаться, избавиться от подозрений. Именно эта решимость заставляла Бренда рискнуть всем – кораблями, и многими жизнями: своей, жены, названого брата, матросов, судьбами друзей – в отчаянной попытке вернуться в Норвегию едва ли не зимой. Неукротимые штормы и бури, бушующие в Атлантическом океане в это время года, могли потопить любой корабль, имевший несчастье оказаться на их пути.

Уинсом была с Брендом в ту ночь, когда он взвешивал все «за» и «против» этого опасного путешествия, ворочался и метался в постели едва ли не до рассвета, даже после того, как высказал все причины столь немедленного возвращения на родину. И, когда он наконец встал, измученный, осунувшийся и с посеревшим лицом, Уинсом ощутила, что сердце ее разрывается от жалости к мужу.

И теперь, гадая, сколько продлится плавание, Уинсом, тем не менее, чувствовала неприятное стеснение в желудке при мысли о том, что оно рано или поздно должно кончиться.

Она поспешно огляделась. Матросы трудились за веслами, радостно и охотно, стремясь поскорее оказаться на родной земле. Судно двигалось довольно быстро, даже Уинсом видела это, зная, как осторожно оно проходит мимо огромных ледяных глыб, подстерегавших неосторожных мореходов.

И тут она мимоходом заметила Торхолла Храброго, сидевшего у самого борта, прислонясь к нему спиной. Взгляд Уинсом скользнул мимо, зацепился за что-то и вновь вернулся к пленнику. Он выглядел не очень хорошо… даже можно сказать, совсем больным. Уинсом прищурилась, чтобы получше разглядеть его лицо в белом тумане. Очень бледный и измученный. Может, страдает от морской болезни?

Уинсом несколько минут вглядывалась в Торхолла, потом снова начала высматривать айсберги и на несколько мгновений отвлеклась: на плоском обрубке льда резвился игривый тюлень. Позже она увидела нерпу и показала Арни, который начал громко кричать, прося принести гарпун. Когда же Уинсом вспомнила о Торхолле и обернулась, то сразу определила, что он выглядит еще хуже, чем раньше. Поднявшись, она медленно направилась к нему, то и дело хватаясь за поручень, когда особенно грозная волна поднимала судно, и, добравшись до пленника, опустилась на колени рядом с ним.

– Торхолл? – тихо окликнула она. Он открыл замутненные мукой глаза, и сердце Уинсом сжалось. Этот человек ужасно страдал, в этом она была теперь уверена.

– Ja, госпожа?

– Торхолл, что у тебя болит?

Он огляделся, сузил глаза, заметив любопытные взгляды гребцов, и наконец, пожав плечами, схватился за живот.

– Вот здесь.

– Живот?

– Ja, госпожа.

Ничего не ответив, она дотронулась до его лба. Не горячий. Значит, это не лихорадка.

– Может, ты съел что-то нехорошее? – начала расспрашивать она.

Торхолл рассмеялся хриплым гортанным смехом, больше похожим на карканье вороны:

– Nej, моя госпожа. Время от времени мне становится плохо. Это продолжается уже давно, но теперь боль почти не отпускает, вот уже два месяца. Но скоро я поправлюсь.