Молоденькая. Может, даже слишком молода для него. Ему-то через три дня стукнет пятьдесят.

Бубба опрокинул в себя порцию виски и запил пивом, а потом щелкнул пальцами, чтобы бармен повторил заказ.

Девушка пересела поближе к нему, улыбаясь, как старому знакомому.

– Привет! Вы, наверно, часто здесь бываете? – спросила она полушепотом.

– А то как же! Я, можно сказать, завсегдатай.

Он откровенно изучал незнакомку. Многовато косметики. Маникюр давно не делала: руки неухоженные, ногти короткие и обкусанные. Он подумал, что рыжеватые кудряшки свободно могли оказаться париком – уж чересчур они аккуратно лежали и отливали искусственным блеском.

Черт возьми, не иначе как это обыкновенная шлюха.

Ну и что? На вид недурна, подвоха ждать неоткуда.

– Я вам нравлюсь?

– Еще как!

– Вот и чудесно. – Она поднесла к губам свой бокал и стала не спеша отпивать коктейль – видно, тянула время.

– Что-то я тебя раньше тут не видел, – отметил Байрон. – Живешь где-то рядом?

– Да... Меня зовут Бонни.

Зная, что проститутки частенько называют себя вымышленными именами, он начал поддразнивать ее:

– Бонни? Это пчелку так звали. А у тебя есть медок? Надо бы проверить.

– У меня не только медок есть. Я вся очень сладкая.

– Дашь попробовать? Восемьдесят баксов.

– Сто, – не моргнув глазом, сказала она.

– Девяносто. Не торгуйся, черт бы тебя драл, а то у меня все настроение пропадет. Соглашайся – не пожалеешь.

Когда Бубба привел ее к себе домой, он извинился и первым делом направился в ванную, где снял куртку и отстегнул кобуру.

Гостья была уже в спальне. Она откинула темно-синее стеганое одеяло и лежала совершенно голая, согнув ноги и раздвинув колени, чтобы ему были видны рыжевато-золотистые завитки, а под ними розовое лоно. Бубба весь задрожал.

– Давай скорее, – томно прошептала она.

Он посмотрел девушке в глаза, и его обдало холодом. Вот тебе и раз. Такие глаза бывают у полицейского, которого вытаскивают на дежурство в субботу вечером.

Мак-Кэфферти уже жалел, что связался с ней. Неизвестно, что за бабенка. Подцепил в баре первую попавшуюся, как будто девок никогда не видел.

– Ну, что же ты медлишь? – поторапливала она, еще шире раздвигая ноги.

Бубба не утерпел. Ему уже ни о чем не хотелось думать. Одно из двух: или заниматься любовью, или рассуждать.

– Иду, крошка.

Не прошло и двух минут, как она оседлала его и ее тело заходило вверх-вниз. Девчонка попалась крепенькая. У нее внутри были такие мышцы, что Бубба чуть не лопался от удовольствия. Давно с ним такого не бывало. Не зря все-таки он выбрал именно эту.

– Давай, давай, – стонал он. – О, все...

Его хватило ненадолго, но он ничего не мог с собой поделать.

Краем глаза он заметил, как ее рука скользнула под подушку. В момент неудержимого, животного наслаждения его обожгла резкая боль в горле, прямо над кадыком.

По шее потекла теплая струйка. Боже, эта потаскуха приставила ему нож к горлу!

– Если двинешься или заорешь – глотку перережу, – злобно пригрозила она.

– Умоляю, – только и сумел выдавить Бубба. Словно взбесившись от его мольбы, она еще сильнее надавила на лезвие.

– Рассказывай все, – приказала она.

– Что? – прохрипел он.

– Рассказывай.

Она переместила лезвие, направив его прямо в сонную артерию. Нож впивался в кожу. Бубба боялся не то что пошевелиться, но даже глубоко вдохнуть.

– Не могу говорить... – Его глаза наполнились слезами. – Убери нож.

Она словно не слышала его.

– Ты в меня стрелял, признавайся?

Этот вопрос поверг его в ужас. Откуда она взялась на его голову? Видимо, из прошлого. Оттуда тянулись кое-какие грехи.

– Тебе ведь было на все плевать, верно? Прицелился и выстрелил.

Он жалобно заскулил.

– Я была ни при чем, – закричала она. – Я была ни в чем не виновата, кретин вонючий. Говори, кто тебе приказал убить Джанкарло Феррари?

Он попытался сделать вид, что не понимает, но не справился с испугом.

– А что...

– Говори все – и быстро. А то всажу нож тебе в глотку.

Он увидел ее глаза, лихорадочно сверкающие, сумасшедшие. Боже милостивый, такая на все способна. Вот влип. Единственное спасение – все ей рассказать, заставив при этом отодвинуть нож – может, тогда удастся его выхватить.

– Говори, кто тебя подослал?

Задыхаясь, он сдавленно прошептал имя. Она наклонилась вперед и всей тяжестью навалилась на нож. Бубба успел заметить, как у него из горла хлынул красный поток, но не поверил своим глазам.

Ее пухлые губы зашевелились, но Байрон Мак-Кэфферти уже ничего не слышал. Он захлебнулся своей кровью.

Через двадцать минут, закутанная в неприметный серый плащ, с рыжим париком в сумочке, Битси уже спешила прочь от дома Мак-Кэфферти. У нее подкашивались ноги, к горлу подступила тошнота, все тело покрылось липким потом, несмотря на апрельскую ночную прохладу. Она вымылась под душем в квартире Мак-Кэфферти, но облегчения это не принесло. Ей все равно мерещилось, будто она кожей чувствует его сперму, пот и кровь.

Никто ее не опознает, тем более в таком плаще. Удачно, что Мак-Кэфферти жил один: вероятно, пройдет пара дней, прежде чем его найдут, а если повезет, то и неделя.

Битси непроизвольно сунула руку в сумочку и нашарила металлический предмет. Это был длинный нож, купленный в хозяйственном магазине. Лезвие из шведской стали могло бы рассечь пополам телефонную книгу. Она оттерла его под душем: жалко выбрасывать такую вещь, может, еще пригодится.

Определенно, для него еще найдется работа.

Ей никогда не забыть имя, которое прошептал Бубба Мак-Кэфферти. Теперь она знает, кто был истинным виновником той трагедии. Сенатор Дерек Уинтроп.

«Сенатор Дерек Уинтроп и его жена Рита-Сью» – было аккуратно выведено в отрывном блокноте, который за последние недели стал настольной книгой Александры. Она сидела у себя в кабинете, листала страницу за страницей, проверяя, не надо ли добавить какие-либо сведения о приглашенных, и в случае необходимости делала пометки для своей секретарши Джуди.

Александра вздохнула и расправила плечи. День выдался нелегкий. С утра она обсуждала с режиссером видеофильм о достопримечательностях Чикаго и программе торжественного приема, который будут показывать в комнатах гостей. После этого звонили со студии звукозаписи по поводу аранжировки ее последней песни «Трепетная женщина» для альбома Дионны Уорвик. Затем деловой обед с Долли и бесконечные телефонные переговоры со специалистами, занятыми подготовкой приема.

Хореограф Туайла Тарп согласилась поставить для этого вечера несколько балетных миниатюр. Однако танцовщики могли прибыть в Чикаго только в самую последнюю минуту.

– Нельзя ли пораньше? – взмолилась Александра. – У нас даже не будет времени для репетиций.

– Нет, раньше мы не сумеем, – Туайла Тарп была непреклонна. – А репетицию проведем непосредственно перед выступлением.

Александру осенило:

– Мисс Тарп, а нельзя ли попросить вас приехать сюда только для проведения репетиции на неделю раньше, если будут готовы помосты? После этого труппа даст назначенные выступления и вернется в Чикаго уже в день приема.

– Пожалуй, это возможно.

Вопрос был решен.

На следующий день Александре предстояло свести вместе дизайнера, приглашенного из Флориды для проектирования фонтанов, и подрядчика по сантехническим работам. Кроме того, следовало проверить, все ли готово для создания ледовой композиции, состоящей из герба принца и принцессы Уэльских и геральдических фигур льва и единорога по бокам.

Ни одна мелочь не должна была остаться без внимания.

Александра устала и решила сделать перерыв. Она включила стерео, легла на диван, закрыла глаза и погрузилась в мир гениальной скрипки Мидори. Как всегда, музыка ее успокаивала. Однако очень скоро пение скрипки прервал телефонный звонок.