Александра скоро устала. Ричард помог ей лечь в постель и укрыл легким одеялом.

– Я тебе кое-что принес, – сообщил он, стараясь не выдать волнения, и протянул ей антикварный перламутровый футляр.

– Какая прелестная вещица! – воскликнула Александра, разглядывая футляр.

– Действительно, милая безделушка, но это еще не сам подарок.

– Ты хочешь сказать, внутри что-то есть? О, Ричард... – Александра нащупала маленький золотой замочек, подняла крышку футляра и ахнула, не в силах вымолвить ни слова. На белом бархате лежало колье, созданное по эскизу Кеннета Лейна. Оно ослепительно играло и искрилось розовым при свете электрической лампы.

– Невероятно, – выдохнула Александра.

– Достань его из футляра.

– Не могу. У меня дрожат руки.

Ричард помог ей извлечь украшение из футляра. Бриллиантовая лента зазмеилась у них между пальцев. На любом приеме бриллиантам других женщин отныне суждено было меркнуть рядом с этим сверкающим великолепием. На него всегда будут устремлены восхищенные взоры. К нему надо будет подбирать неброские, гладкие платья.

– Изумительно, – прошептала Александра. – Бог мой, это произведение искусства. Настоящий шедевр. Это... У меня нет слов, Ричард. Я люблю тебя.

– Надень его. Разреши, я помогу.

Он заранее продумал, что скажет ей в эту минуту, и заговорил охрипшим от волнения голосом:

– Александра, дорогая, здесь пятьдесят крупных бриллиантов: столько счастливых лет я хочу прожить с тобой рядом. Сто восемь камней размером поменьше обозначают те черты, которые я в тебе люблю, но это лишь малая толика: всего, что я в тебе люблю, перечесть невозможно.

Александра, не стыдясь своих слез, потянулась к Ричарду и обняла его. Ричард начал покрывать поцелуями ее шею. Он коснулся губами каждой из пяти бриллиантовых роз и согрел их своим дыханием.

– Ты мое сердце, дорогая. Ты – смысл моей жизни.

Как всегда, в Лос-Анджелесе стояла солнечная погода. Живая изгородь из тропического кустарника звенела от щебета птиц. Дэррил Бойер снимала в Беверли-Хиллз особняк, выстроенный в испанском стиле. За это удовольствие приходилось выкладывать по десять тысяч в месяц. Прошлой ночью она забыла задернуть шторы, и сейчас солнце нещадно било в глаза.

На ночном столике у кровати стояла пустая бутылка от водки «Абсолют», а рядом – графин апельсинового сока. У Дэррил раскалывалась голова. В последнее время она старалась себя ограничивать, но вчера у нее был повод напиться.

Ее сняли с роли в «Кэньон-Драйв». По словам Берни Эдлера, ее импресарио и поверенного в делах, причина заключалась в том, что «она осложняет съемочный процесс».

Они обедали в гриль-баре «Муссо энд Фрэнк».

– Дэррил, детка, как же можно рубить сук, на котором сидишь? – мягко выговаривал ей Берни.

Дэррил оттолкнула тарелку. Салат не шел в горло. Она как-никак звезда, не хуже Линды Грей или Джоан Коллинз.

– Они сказали, – продолжал Берни, – что разрывают контракт и согласны выплачивать неустойку. Считают, что лучше пойти на издержки, чем мириться с твоими выкрутасами. Я боролся за тебя как мог, Дэррил. Топал ногами, угрожал, стучал кулаком, даже пару раз припечатал их крепким словцом. Но это не возымело действия.

– Не возымело действия? – переспросила Дэррил, не веря своим ушам.

– Бэби, они говорят, что ты прикладываешься к бутылке прямо на съемочной площадке да еще орешь на технический персонал. Сцены с твоим участием приходится переснимать по двадцать раз. Ты вечно опаздываешь, а однажды вообще не явилась на студию и сорвала съемочный день. Дэррил, у них на тебя накопился целый кондуит. Если хочешь, могу показать.

Она жестом остановила его.

– В тот день я себя отвратительно чувствовала.

– Ну и что? Могла бы принять таблетку. Кроме всего прочего, ты беспрестанно грызешься с другими актрисами, хотя бы с той же Джеттой Мишо.

– Потому что она стерва, – проворчала Дэррил.

– Да кому какое дело? Ты отдаешь себе отчет в том, что произошло? У тебя был контракт на пять миллионов – и он полетел псу под хвост. Теперь все студии будут от тебя шарахаться, как от чумы. Тебе не предложат даже открывать буквы в телевикторине.

Она испепелила Берни взглядом, не решаясь повысить голос: из-за соседних столиков на нее глазели туристы.

– Но это не все, – неловко добавил Берни.

– Ну, что там еще?

– Они говорят, что твой возраст дает себя знать – на экране.

– Что? – Пальцы Дэррил судорожно заскользили по шее.

– Милая моя, камеру не обманешь. Впрочем, теперь это уже неважно. Дэррил, почему бы тебе не подыскать место в какой-нибудь фирме, в отделе по связям с общественностью? У тебя есть имя. Будешь предлагать публике дорогую косметику или что-нибудь в этом роде. Могу тебе посодействовать.

Вот такой разговор был у нее вчера с Берни. Придя домой, она постаралась забыться, но даже водка не помогала.

А сегодня чуть свет, в девять утра, ей позвонила журналистка Керли Хингем, набившая руку на светских скандалах. Ей не терпелось услышать подробности «из первых уст».

– Дорогая, все задают вопросы. Вы же сами заинтересованы, чтобы читатели узнали вашу точку зрения. Всем известно, что я всегда дотошно проверяю факты.

– Проверяй лучше свою задницу. – Дэррил ничуть не раскаивалась, что поставила на место эту нахалку.

В кухонном шкафу обнаружилась непочатая бутылка водки, а в холодильнике – остатки диетической кока-колы. Дэррил взяла большой хрустальный бокал, смешала себе коктейль и для виду украсила его ломтиком лимона. У нее постепенно вырисовывался план, простой и действенный.

Что делает женщина, когда у нее неприятности? Обращается к мужчине. Был ли в жизни Дэррил такой мужчина – сверхбогатый, с неограниченными связями, да еще сходивший с ума по ее телу?

Что стоит Ричарду Коксу сделать пару телефонных звонков?

Если уж на то пошло, лихорадочно соображала Дэррил, Ричарда еще не поздно вернуть. Его нынешняя жена не представляет собой ничего особенного: ну, длинные ноги, светлые волосы, смазливое личико – такие пользовались успехом в пятидесятые годы. Этакая ласковая цыпочка, с презрением думала Дэррил, тихая скромница. Разве такая может за себя постоять?

Отпивая глоток за глотком, Дэррил немного успокоилась. Ее план непременно сработает. Она умна, расчетлива и решительна. А самое главное, у нее нет другого выхода.

– Дикки, голубчик, на прошлой неделе я увидела в газете твою фотографию. Ты на ней получился невероятно сексуальным. Я не удержалась, вырезала ее и повесила у себя над кроватью, – мурлыкала Дэррил в телефонную трубку.

Ричард почувствовал подвох:

– Что тебе нужно, Дэррил?

– А... я завтра вылетаю в Чикаго. Буду на месте часов в одиннадцать. Вот я и подумала: не пообедать ли нам вместе? Или можно еще что-нибудь придумать.

– Дэррил, я, конечно, рад слышать твой голос, но завтра я весь день занят на совещаниях, а вечером вылетаю в Ванкувер.

– Ну что тебе стоит пригласить меня в ресторанчик? По-быстрому?

– Что ты затеяла?

– Мне просто до боли хочется тебя повидать, – ответила Дэррил, профессионально изображая безысходную тоску. – Прошло целых два года... Ты ничего не знаешь... О, Птенчик-Дикки, ты не можешь себе представить, какие у меня неприятности!.. Мне нанесли такое оскорбление! Я просто убита...

Ричард молил Бога, чтобы этот разговор не слышали секретарши.

– Успокойся, прошу тебя. Чем же ты так убита?

– Меня выкинули из сериала! Из «Кэньон-Драйв»! Не думай, что я хочу тебя разжалобить, Ричард. Я просто в отчаянии: не знаю, что делать, кого просить о помощи. За меня некому заступиться. Неужели ты откажешься хотя бы пообедать со мной? Вот увидишь, я не позволю себе ни одного лишнего слова. – Она разрыдалась.

Несмотря на серьезные сомнения в искренности своей бывшей супруги, Ричард уступил. Однако он решил предотвратить любые притязания с ее стороны. Местом их встречи он избрал маленький китайский ресторанчик «Мандарин Инн», который не располагал к любовным излияниям. Здесь стояли простые деревянные столы, разделенные перегородками, и деловито сновали усердные официанты – родственники хозяина. Никакой роскоши, никакого уединения.