Он взглянул на Марианну. Девочка все еще спала. Стремясь хоть чем-то занять себя, он принялся читать книгу, но очень скоро оказался в крайне затруднительном положении. Разговорный английский был у Паскаля блестящим. Его отец преподавал иностранные языки в школе в Провансе. Он умер, когда сыну исполнилось всего лишь десять, и хотя воспоминания уже поблекли, Паскаль до сих пор помнил давно минувшие времена, когда отец читал ему вслух отрывки из произведений великих англичан: Шекспира, Диккенса и других. Однако Мильтон в их число не входил. Паскаль перевернул страницу. Необычный синтаксис этого слога был выше его понимания. Может, английский язык Паскаля и был хорош, но для этого произведения явно недостаточен. Паскаль перевернул еще одну страницу, замер и поднес книгу поближе к свету.

Вдоль одной из строф карандашом была проведена тонкая линия. Она выделяла не какие-то определенные слова, а целое четверостишие. Паскаль стал внимательно его читать:

Паскаль задумался. Прочитанные слова эхом отдавались в его мозгу. На короткое мгновение он примерил их к собственной жизни. Подходили ли они также и к Макмаллену? Он захлопнул книгу. На диване заворочалась Марианна и беспокойно скинула с себя плед. Паскаль пощупал ее лоб. Судя по всему, действие аспирина заканчивалось, девчушка снова начинала гореть. Паскаль нетерпеливо подбежал к входной двери и распахнул ее настежь. Машины доктора все еще не было. Боль и тревога захлестнули его. Он вернулся в комнату, опять укрыл дочку пледом, выключил отопление и приоткрыл окно. Нужно сбить ей температуру. Во что бы то ни стало нужно сбить ей температуру!

Он встал на колени возле дочери и стал гладить ей лоб, размышляя, не дать ли ей еще аспирина. На пузырьке было написано, что одну дозу можно принимать раз в четыре часа. Паскаль взглянул на часы: во сколько он дал ей первую таблетку? Около двух. Сейчас почти четыре. Слишком рано для повторной дозы!

Он терзался в нерешительности. Подумал, что теперь уже точно опоздал на самолет, и тут же забыл об этом. Марианна проснулась и захотела пить, но когда он принес ей воды, выяснилось, что из-за боли в горле она не может глотать. Паскаль снова уложил ее на диван, а затем вышел в соседнюю комнату и, набрав номер, дрожащим от нетерпения и волнения голосом потребовал к телефону доктора.

– Не волнуйтесь, мсье Ламартин, – стала успокаивать его ассистентка, – я уверена, что с девочкой все будет хорошо. У детей часто бывают такие внезапные скачки температуры. Держите ее в прохладной комнате. Доктор вот-вот подъедет. И не волнуйтесь, с ней все будет в порядке.

Ассистентка ошибалась. С Марианной было далеко не все в порядке. В половине шестого, когда Паскаль уже собрался дать ей еще одну таблетку аспирина, послышался звук затормозившей возле дома машины. Он направился к прихожей, чтобы открыть доктору дверь, и замер. Позади него Марианна издала странный звук. Это был сухой всасывающих вдох.

Паскалю стало жутко. Он стремительно обернулся. Глаза Марианны вдруг широко раскрылись и закатились так, что видны были одни белки. Она мелко задрожала, а затем ее тело скорчилось в конвульсиях.

– Приношу извинения за беспокойство, мэм.

«Этот здоровяк вежлив, – подумала Джини. – Вежлив и бесстрастен». На его физиономии было написано эмоций не больше, чем на амбарной двери. Он протянул Джини свое удостоверение и открыл его. Бросив взгляд на документ, девушка увидела герб США, фотографию и имя: Фрэнк Ромеро. Верзила захлопнул книжечку.

– Леди Пембертон в данный момент находится в резиденции господина посла. Она не смогла позвонить вам, как было условлено, мэм. Господин посол решил, что будет проще, если вы сами приедете к ним прямо туда. Я прибыл за вами на автомобиле. Он приносит извинения за то, что заставил вас ждать.

Джини колебалась, и мужчина сразу это заметил. Он тут же протянул ей белую карточку с напечатанным на ней телефонным номером.

– Если вы согласитесь позвонить по этому телефону, вам подтвердят приглашение.

– Благодарю вас, – ответила Джини. – В любом случае мне необходимо собраться.

Помешкав еще немного, Джини закрыла дверь и, вбежав в гостиную, набрала телефонный номер. Трубку подняли после третьего гудка. Это был Джон Хоторн. Голос его, как всегда, был абсолютно спокоен.

– Джини? – спросил он. – Я прошу прощения за то, что все так получилось. Передаю трубку Мэри…

Голос Мэри можно было назвать каким угодно, но только не спокойным. Джини показалось, что мачеха измучена и находится в смятении.

– Джини, дорогая, я так перед тобой виновата! Тут происходит настоящая трагедия. Нет, сейчас я говорить не могу. Было бы хорошо, если бы ты приехала сюда немедленно… Что такое, Джон? – спросила она в сторону, и в трубке настало молчание. – А-а, хорошо. Джини, ты меня слышишь? Джон послал за тобой одного из этих… своих телохранителей. Его зовут Фрэнк. Да, дорогая. Что?

– Я не понимаю, Мэри. Зачем я там понадобилась?

– Дорогая, сейчас я не могу тебе ничего объяснить. Только когда увидимся. Хорошо, значит, минут через двадцать-тридцать.

Повесив трубку, Джини собрала сумку, взяла плащ, поцеловала Пса и вышла на крыльцо. Дождь закончился. Фрэнк Ромеро стоял возле машины и снимал свой плащ. Сделав это, он аккуратно свернул его и уложил на заднее сиденье. Когда Джини спустилась с крыльца, он уже был наготове и стоял на тротуаре, открыв для нее заднюю правую дверцу. Джини заметила, что на нем была одежда либо абсолютно неофициальная, либо, наоборот, некая униформа: черные ботинки, темно-серые брюки с острыми, словно лезвия, стрелками и двубортный черный блейзер. Он был застегнут на два ряда блестящих медных пуговиц. Джини весьма правдоподобно споткнулась, и Фрэнк Ромеро протянул руку, чтобы поддержать ее.

– Осторожно, мэм, тротуар очень скользкий.

Джини оперлась о его руку, потерла коленку и болезненно поморщилась. На рукавах его пиджака также были пуговицы, и теперь она их отчетливо видела. На них был выдавлен любопытный и весьма характерный узор: маленький венок из дубовых листьев. Джини выпрямилась и улыбнулась охраннику.

– Спасибо. Со мной все в порядке. Просто немного подвернула ногу. Лучше я сяду впереди.

Девушка уселась рядом с ним и выждала, пока они отъехали на несколько кварталов. Только после этого она спросила:

– Скажите, а вы давно работаете у господина посла?

– Да, мэм.

– Как давно?

Он кинул на нее быстрый взгляд, но тут же перевел глаза на дорогу.

– С тех пор, как он получил это назначение, мэм.

– Наверное, у вас очень интересная работа?..

– Да, мэм.

«Черт бы тебя побрал!» – подумала Джини. Некоторое время она сидела молча, размышляя, с какой стороны лучше подступиться к этому истукану. Фрэнк Ромеро не отрывал взгляда от дороги. Был час пик и улицы кишели автомобилями. Возле Гайд-Парк-Корнер им пришлось остановиться.

– Вы не будете против, если я вас кое о чем спрошу, Фрэнк?

Он снова быстро взглянул на нее и тут же повернул свое бесстрастное лицо к автомобильному затору.

– Меня всегда интересовало вот что: где люди, работающие телохранителями, проходят подготовку? Вы все какое-то время служите в полиции, в армии или где-то еще?

– Что касается меня, мэм, – проговорил он, не отрывая глаз от дороги, – то я служил в армии. Я ветеран Вьетнама.

– Как интересно! Значит, у вас есть кое-что общее с послом Хоторном? Два дня назад он рассказывал мне о своей службе во Вьетнаме.

– Да, мэм.

Они долго молчали. Джини не понукала своего шофера, и через некоторое время ее безмолвные надежды оправдались. Последнее замечание девушки, похоже, вдохновило охранника, и он решил выдавить из себя кое-какую информацию.

– Во Вьетнаме я служил под командованием посла Хоторна, мэм. Я был сержантом в его взводе.