Сестру Джеймса Макмаллена звали Кэтрин, но она настаивала на том, чтобы ее называли Кейт. Она жила в маленьком трехкомнатном домике на Честер-роу в Белгрэвиа, взятом в аренду у Вестминстерского управления недвижимости за огромные деньги. Расположенный в этом фешенебельном районе, снаружи дом казался скромным, но внутри поражал роскошью. Аренда была оформлена двенадцать лет назад, когда Кейт была моложе, красивее и еще не распрощалась с честолюбивыми амбициями. Тогда ее имя было на устах у всех домохозяек, поскольку дважды в неделю в прайм-тайм[39] она появлялась на телеэкране в популярнейшем сериале.

Однако через полгода на нее «наехал» этот ублюдок-продюсер, который уготовил ее героине ужасную судьбу. Еще через пару месяцев ее героиня стала «катать колеса»,[40] а еще через месяц, мстительно вспоминала Кейт, – что бы вы думали? – умерла.

На этом ее карьера закончилась. Неприятная мысль об этом возвращалась к Кейт то и дело. Она либо пыталась отогнать ее, либо топила в водке с тоником – в любое время суток. И все же она не опускала руки. Время от времени ей все же удавалось найти работу. Она ждала, что в любой момент ей на голову свалится блестящий сценарий с главной ролью, предназначенной именно для нее.

Но пока, мрачно думала она, вернувшись на Честер-роу с неудачных проб для ролика рекламы стирального порошка, пока этот кукольный домик обходится ей слишком дорого. Однако он помогал ей поддерживать свой имидж, а имидж в ее деле значил очень много. Впрочем, сегодня она изрядно потрудилась над собой, а помогло ли это? Нет, не помогло. И в придачу ко всем неприятностям целый день лило как из ведра. Кейт замедлила шаг, чтобы взглянуть на небо, потом пошла еще быстрее – ее дом уже был виден, но вдруг остановилась как вкопанная.

У дверей ее дома стоял человек: удивительно мужественный, просто потрясающий экземпляр, как раз в ее вкусе. Он был высок, с темными, довольно длинными волосами, над которыми явно потрудился парикмахер, с длинными ногами, узкими бедрами, в обтягивающих черных джинсах, черном свитере и черном кожаном пиджаке. Он выглядел мрачноватым и опасным, как звезда французского экрана. Он выглядел так, будто только что занимался любовью, а теперь пребывал в любовной неге, курит «Галуаз». И такой мужчина звонил в ее дверь. Кейт немедленно ускорила шаг. Оказывается, не все так плохо в этой жизни.

Запыхавшись, она приблизилась к дому. Мужчина посмотрел на нее сверху вниз. У него были изумительные дымчатые глаза и ослепительная улыбка. Он заговорил, и женщина почувствовала, как от его акцента у нее подгибаются колени.

– Вы, должно быть, Кэтрин? – спросил он. – А я друг вашего брата Джеймса.

Кейт было наплевать, кто он такой, пусть хоть заклятый враг Джеймса.

– Меня зовут Франсуа, – произнес Паскаль. – Франсуа Ледюк.

– О, конечно же… – Это имя ничего не говорило Кейт. Она одарила гостя лучезарной улыбкой. – Джеймс только и говорит, что о вас. Ах Господи, этот дождь! Заходите, заходите, сейчас мы чего-нибудь выпьем.

– Итак, Франсуа, – произнесла Кейт Макмаллен, – из напитков у меня есть водка и еще водка. Вас устроит?

Паскаль вежливо наклонил голову.

– Merveilleux,[41] – сказал он, оглядываясь вокруг. Гостиная была довольно запущенной. Повсюду стояли грязные стаканы. На диване валялись пестрые шали, на кофейном столике громоздилась кипа сценариев, в комнате пахло китайскими ароматическими палочками, а может быть, марихуаной.

Он был удивлен тем, как легко ему удалось здесь оказаться, однако Кэтрин Макмаллен и в самом деле казалась беззаботной. Она рыскала по комнате в поисках чистых стаканов. Высокая, располневшая женщина, когда-то она, видимо, была достаточно привлекательной, но, судя по всему, она уже давно перешагнула сорокалетний рубеж и продолжала стариться с неимоверной быстротой. Ее длинные и густые волосы были выкрашены хной и повязаны платком в стиле хиппи. На ее руках было слишком много браслетов, на лице – слишком много косметики. На ней было свободное платье со множеством разрезов, а поверх него – украшенное вышивкой шерстяное пальто, вышедшее из моды лет двадцать назад и заношенное почти до последней стадии. Рукой с наполовину облезшим маникюром, в которой была зажата бутылка водки, Кэтрин Макмаллен изобразила величественный жест:

– Садитесь, садитесь. О Боже, у меня закончился тоник. Вы ничего не имеете против неразбавленной?

Паскаль заверил, что неразбавленная водка – это как раз то, что нужно.

– Благодарю вас, Кэтрин, – сказал он.

– Кейт, – проворковала она, снимая пальто, – называйте меня Кейт.

– Надеюсь, я не причинил вам неудобств?

– Господи, конечно же, нет. Наоборот. У меня сегодня был сволочной день. Я ходила на пробы, так что сейчас мне не помешает взбодриться.

– Ах да, конечно, Джеймс говорил мне, что вы актриса.

– Пробы для рекламного ролика. Глупая, напыщенная и бестолковая реклама стирального порошка. Два пирожка на кухне – вот как называют эти ролики. Да еще этот мелкий придурок из агентства: метр с кепкой, весь в прыщах, на вид лет пятнадцать и, представляете, заявляет, что я ему не нравлюсь! У меня, видите ли, не тот акцент. Акцент ему мой не понравился! – Женщина яростно воздела руки к потолку.

– Вот я ему и говорю: «Слушай, милый, я могу изобразить любой акцент, какой пожелаешь. Хочешь шотландский? Могу шотландский. Могу ирландский, могу ливерпульский, лондонский, манчестерский. Могу американский, австралийский. А если тебе очень приспичит, могу даже валлийский.

Она бухнула полный стакан водки на столик перед Паскалем. Он ободряюще улыбнулся, дожидаясь, пока она сядет, а затем уселся сам.

«Интересно, – подумал он. – Разные акценты… Английский акцент в голосе, звонившем по телефону в СМД, американский акцент у женщины, принесшей посылки. Об этом добровольном признании Кэтрин Макмаллен надо обязательно рассказать Джини».

– Вы должны извинить меня, – сказал он с подчеркнутой вежливостью, в то время как хозяйка полезла за сигаретой, – за то, что я вторгся к вам столь бесцеремонным образом. Но дело в том, что, приехав в Лондон, я надеялся повидаться с Джеймсом и подумал, что вы можете подсказать мне, где его отыскать. Я уже обзвонил нескольких его друзей, но никто из них, похоже, не знает, куда девался Джеймс.

– Ох уж этот Джеймс… – Она посмотрела на Паскаля игривым взглядом, словно говорить на эту тему ей было смертельно скучно и она предпочла бы побеседовать о чем-нибудь другом. – Всем хочется знать, где он находится. А меня он, откровенно говоря, уже достал. Ведь клялся, что постарается вернуться к Рождеству. В это время мы всегда навещаем наших родителей-стариков – ну, сами понимаете. Так вот, этот паршивый Джеймс так и не вернулся. Вот и угадайте, кому пришлось возиться с индейкой и выводить этих чертовых собак. Торчать в декабре в Шропшире – не самое веселое занятие.

– Вы сказали, что он «клялся», значит, вы с ним недавно виделись? – спросил Паскаль, наклоняя голову, чтобы зажечь сигарету.

– Видела? Вы, наверное, шутите. Такого счастья мне не выпало. Я не видела Джеймса с лета. Он слишком занят, чтобы обременять себя моей компанией. Постоянно носится как угорелый, занят Бог знает чем. Нет, он мне всего лишь позвонил. Сказал, что собирается ехать кататься на лыжах с одним своим скучным другом-придурком. И даже тут наврал, потому что через два дня я встретила этого чертова придурка у общих знакомых в доме и он сказал, что уже несколько месяцев он о Джеймсе ничего не слышал.

– Как странно! Может быть, у него изменились планы и он поехал с другим своим приятелем?

– С другим приятелем? – Женщина подозрительно посмотрела на Паскаля. – Вы, видимо, не очень хорошо знаете Джеймса. У него практически нет друзей. По крайней мере, сейчас. Он превратился в настоящего рака-отшельника.