Чуть позже Мэри, распечатав манильский конверт, присвистнула. Ее в первую очередь удивило не содержание информации, а ее объем. Конечно, ей было известно, что при современной технологии подобные проверки были делом несложным, а для человека, занимающего такой пост, как у Хоторна, вдвойне. Но скорость, с какой все это было сделано, и колоссальный объем полученной при этом информации удивили и потрясли ее.

Перед ней лежали все сведения о детстве Ламартина, его родителях, годах, проведенных в школе, о женитьбе и разводе, данные о его банковских счетах, заработках, долгах, налогах. Она читала отчеты о его выплатах по закладным, о том, где он использует свои кредитные карточки. Мэри изучала информацию о том, что и в каких магазинах он покупал, какие страны посещал, когда и куда он летал, на самолетах каких компаний и какими рейсами, в каких отелях останавливался. Она узнала адрес его парижской студии и даже имя его тамошней консьержки. Она выяснила, какие международные звонки он делал из этой студии: на лежавшем перед ней листе компьютерной распечатки содержался целый список телефонных номеров.

Не веря своим глазам, Мэри смотрела на этот ворох бумаг. Затем, не прочитав и десятой доли, она сунула их обратно в конверт. Она вся дрожала, испытывая стыд и омерзение.

Конверт вместе со всем его содержимым был немедленно сожжен. Мэри казалось, что она выпачкалась в грязи, она чувствовала себя так, будто только что подглядывала или шпионила за кем-то.

Ресторанчик, который Эплйард выбрал для встречи, назывался «Стилтскинс». По собственной воле Джини ни за что не пошла бы сюда. Здесь в основном паслись туристы, заезжие бизнесмены и женщины, которых Мэри изящно называла filles de joie.[46] Это местечко находилось на самом краю Мэйфэр, на Шепард-Маркет. Они прикатили туда на потрепанном «фольксвагене» Джини, припарковали его в нескольких кварталах от ресторана и побрели под дождем. Это место испокон веку было районом красных фонарей, и тут до сих пор трудились проститутки, хотя теперь они делали это скрытно: либо по предварительным договоренностям, либо снимая комнаты над различными забегаловками. Паскаль и Джини прошли мимо нескольких рыскавших в поисках удовольствий мужчин, которые при их приближении отворачивались, скрывая лица.

Шум из «Стилтскинса» разносился на несколько кварталов. Когда они подошли к ресторану, оттуда на темный тротуар вывалилась орава японских бизнесменов в сопровождении своих западных подружек. Внутри ресторан – темный и похожий на пещеру – представлял собой анфиладу душных прокуренных комнат, освещенных тусклым красным светом. Музыкальный автомат, включенный на полную мощность, играл попурри Тома Джонса. В рамочках на стенах были вывешены скабрезные изречения.

Столик был заказан на имя Эплйарда, и при первом упоминании его имени метрдотель стал сама почтительность и торопливо проводил их в заднюю комнату, где стоял накрытый на четверых столик. Эплйарда не было. Они сели. Паскаль заказал вина, а Джини вздохнула.

– Боюсь, нам придется подождать, – сказала она. – Эплйард славится своей непунктуальностью.

– Только этого не хватало, – насмешливо огляделся Паскаль. – Мне все же хотелось бы, чтобы он появился поскорее. Я здесь долго не просижу.

– Вряд ли на это стоит рассчитывать. Он наверняка заставит нас ждать, уж двадцать минут как минимум. Он считает, что, опаздывая, выглядит более солидно.

Паскаль издал мученический стон. Из-за столика позади них раздался пронзительный смех. Там сидела шумная компания, литрами поглощавшая шампанское. Паскаль обернулся, чтобы окинуть взглядом еще одну группу, входившую в зал.

– Его среди них нет? Как он вообще выглядит?

– Нет, тут его нет. Эплйарда очень легко узнать, его ни за что не пропустишь. Последний раз, когда мы виделись, он обедал с Дженкинсом. На нем был белый костюм, розовато-лиловая рубашка и розовый галстук. Он не всегда выглядит так экзотично, но одевается, надо сказать, причудливо. Среднего роста, легкого сложения, со светлыми волосами. Постоянно брызгает себе в рот мятным спреем. Он вообще любит розовые и телесные тона. Считает себя Оскаром Уайлдом.

– Но только полагает? – улыбнулся Паскаль.

– Об этом говорят его сценарии. И еще он, – Джини поколебалась, – не очень хороший человек. Зловредный. И трахает всех подряд.

– Как, например, бедного Стиви из Нью-Йорка?

– Да, действительно. Бедный парень, у него был такой несчастный голос!

Говоря это, Джини отвернулась, и Паскаль увидел, как ее взгляд скользит по другим столикам. Он задумался.

В тот день они работали в его гостиничном номере, поскольку Паскаль уже не доверял телефону в квартире Джини. Он занялся Джеймсом Макмалленом, а Джини – Лорной Монро и ее туалетами. Вечером они вернулись к Джини, чтобы та смогла переодеться. По случаю вечеринки у Мэри она надела новое платье. Обновка была подарена ей на Рождество самой Мэри, и сегодня Джини надела платье в первый раз. Она объяснила Паскалю, что немного нервничает, поскольку надевает такие наряды нечасто. Но сегодня она специально оделась так, зная, что Мэри это будет приятно. Паскаль ничего не ответил. Он подумал, что платье понравилось бы и ему, скажи она, что надевает его специально для Паскаля, однако эта мысль показалась ему ничтожной, и он тут же отогнал ее.

Платье очень шло Джини: узкое, из черного шелка, оно держалось на двух тоненьких бретельках, оставляя шею и плечи открытыми. Черный шелк платья подчеркивал матовую белизну кожи Джини. Паскаль любовался девушкой – такой чистой и хрупкой.

Золотистые волосы Джини убрала назад, и Паскаль увидел, что в ее ухе поблескивала маленькая сережка. Его сережка. Золотая капелька, белизна кожи и черное платье, похожее на тень. Паскаля вдруг пронзило воспоминание о ее светлых волосах, разметавшихся по полу, тогда, в Бейруте, у него в номере. Видение, правда, так же быстро исчезло, как и возникло, и Паскаль отвернулся. Он вспомнил о присланных Джини наручниках, туфле, черном шелковом чулке и пожалел, что Джина не брюнетка.

Однако он отогнал от себя эту мысль и обвел глазами зал. Время шло, а Эплйарда все еще не было. Джини вынула из сумки блокнот и, склонив голову, перелистывала страницы, не замечая, что за ней наблюдает Паскаль. Он внимательно рассматривал ее новую прическу. Светлые волосы Джини были убраны назад и закреплены в пучок непонятным, но гениальным образом. Паскалю хотелось протянуть руку через стол, вытащить заколки и увидеть, как волосы рассыплются по ее плечам. И вдруг он вспомнил, как точно так же наблюдал за ней всего четыре дня назад. По доброй воле он никогда бы не пришел в этот ресторан, но здесь тоже горели свечи и было вино, и им было хорошо вдвоем. По случаю вечеринки у Мэри Паскаль тоже приоделся, на нем был купленный недавно пиджак, белая рубашка и этот чертов галстук. Вот она, та самая сцена, которую так часто рисовал в своем воображении Паскаль, и что же в это время делает Джини? Копается в своем блокноте! Работает! Бывают ли хоть иногда моменты, когда она забывает о работе? Паскаль вздохнул. Джини подняла на него взгляд и улыбнулась.

– Извини. Он вот-вот должен появиться, в любую минуту. Я просто подумала, что пока мы ждем… – Она побарабанила пальцами по записной книжке. – Ты не будешь возражать, если мы пробежимся кое по каким деталям? Кажется, я во всем разобралась, но вдруг я что-то упустила?

Паскаль закурил.

– Прямо сейчас? Хотя почему бы и нет? Конечно. Ответы его были скупы, и Джини растерялась.

– Может, ты предпочел бы поговорить о Макмаллене? – неуверенно спросила она.

– Нет, нет. Эту тему мы обсудим завтра в самолете, по пути в Венецию. Скоро нам предстоит встретиться с Хоторном, вот на нем давай и сосредоточимся. Или хотя бы на Лиз.

Паскаль долил ей в бокал вина.

– Через минуту я скажу и про Лиз. Я обнаружила кое-что очень интересное… – Джини перевернула несколько страниц в блокноте. – Но сначала об этой Лорне Монро.