Торжественная минута приближалась. Внезапно оркестр, до того игравший под сурдинку и готовившийся вступить в полную мощь, оглушительно заиграл марш «Да здравствует Вождь!».

Все зрители как один поднялись с мест и разразились криками и аплодисментами. В ложе президента находились он сам (его высокая сухощавая фигура возвышалась над всеми остальными), Клара Харрис, дочь нью-йоркского сенатора, ее брат и жених майор Ратбоун. Президент Линкольн подошел к бортику ложи, показывая, что принимает приветствие и благодарит за него. Он улыбнулся и помахал рукой. Когда наконец шум стих, все заняли места, сам Линкольн сел в глубине ложи в свою качалку и теперь был укрыт от множества глаз тяжелыми драпировками.

Менеджер театра вышел на середину сцены и поднял руки, призывая к тишине.

– Леди и джентльмены! Театр Форда имеет удовольствие представить вам пьесу мистера Тома Тэйлора «Наш американский кузен» с участием лучшей актрисы театра блистательной мисс Лоры Кин.

Он ушел за кулисы, и занавес взвился, знаменуя начало исторической драмы, которой было суждено затмить тривиальную комедию на сцене.

Все случилось так быстро, что публика в зрительном зале была полностью ошарашена и парализована последовавшими событиями. Многие сначала решили, что то, что произошло, было частью спектакля.

Лора Кин только что произнесла свою реплику, вызвавшую у зрителей взрыв смеха. Майра, все время представления вертевшая головой, чтобы разглядеть, что делается в президентской ложе и в тайной надежде увидеть «его», снова повернула голову. К ее изумлению, молодой человек с темными пышными волосами и длинными развевающимися усами стоял у бортика президентской ложи, размахивая кинжалом и восклицая «Sic semper tyrannis!».[2]

Миссис Линкольн и мисс Харрис вскрикнули, а майор Ратбоун прыгнул и схватил незнакомца. Неизвестный полоснул его кинжалом по руке, оттолкнул с почти невероятной ловкостью и быстротой, дающимися только долгой практикой и тренировками, перепрыгнул через балюстраду с явным намерением легко опуститься на сцену. Но, когда он отталкивался от перил, шпора на его сапоге запуталась в одном из флагов, и он тяжело плюхнулся, ударившись о край сцены и раздробив при этом ногу. В то время как зрители, актеры и вспомогательный персонал пребывали в оцепенении и молчании, так и не услышав рокового выстрела и все еще не осмыслив произошедшего, убийца поднялся и, волоча раздробленную ногу, скрылся со сцены.

В одну ночь город Вашингтон перешел от эйфории и восторга празднества к состоянию национального траура. Полковник Каллахан проводил дочерей до дома, находившегося на окраине города, и тотчас же вернулся обратно. Он присутствовал при выпуске военным министром Стэнтоном последнего бюллетеня о состоянии здоровья президента, так отчаянно, но тщетно боровшегося за жизнь.

«Президент Линкольн скончался сегодня утром в семь часов двадцать две минуты».

Стэнтон продолжал: «Джентльмены, наши источники информации не бездействовали в эти ужасные часы после того, как прошлой ночью в президента выстрелили в театре Форда. Нам стало известно, что убийство президента Линкольна было только частью разветвленного заговора, ставившего целью убить вице-президента Джонсона, государственного секретаря Сьюарда, генерала Гранта и других членов кабинета и погрузить Соединенные Штаты в состояние анархии. Идея заговора зародилась в ущербном мозгу известного вашингтонского актера Джона Уилкса Бута, лично выстрелившего в голову президенту.

В два часа ночи секретными службами военного министерства были задержаны заговорщики в местном пансионе некоей миссис Мэри Саррет… Джон Уилкс Бут и его правая рука Дэвид Хэролд пока что сумели скрыться, переправившись через реку Потомак, но даю вам слово, что они недолго останутся на свободе».

Военный министр сдержал слово, и через одиннадцать дней, двадцать шестого апреля, подразделение из двадцати восьми солдат под командой Конджера выследило Бута в заброшенном амбаре на ферме мистера Гаррета. Они окружили амбар и предъявили ультиматум двум беглецам, предложив им сдаться. Хэролд согласился. Но Бут до конца вел себя вызывающе. Даже после того как по приказу Конджера амбар был подожжен, он стоял в открытой двери, размахивая пистолетом. Потом сержант Бостон Корбетт совершил то, что позже некоторыми было сочтено актом милосердия: он вскинул винтовку, прицелился и выстрелил убийце в голову.

В июле того же года полковник Патрик Каллахан объявил своей семье:

– Официально вам сообщаю, что меня, Фила Шеридана и Джорджа Кастера переводят в Техас. Я буду служить под началом Кастера в Мичиганском кавалерийском полку.

Уэнди и Сьюзен пришли в ужас.

– Техас! – воскликнула старшая из сестер. – Техас – такое убогое место. И все там первобытное. Там нет ничего, кроме пустыни и дикарей.

– На этот счет ты права. Там мили и мили нетронутой пустыни, где летом обычно температура долгие дни не опускается ниже сорока градусов. К тому же Техас изобилует свирепыми индейцами. Теперь недостаточно держать в узде апачей, сиу, команчей и шайеннов. Нам придется еще иметь дело и с мексиканцами. Армейские разведчики в Мехико-Сити сообщают, что император Максимилиан страдает мегаломанией и мечтает о восстановлении мексиканского владычества в Техасе.

– Все это просто ужасно, – пожаловалась Сьюзен. – Для меня смерть милее, чем переезд в Техас.

Майра молчала. Каллахан посмотрел на свояченицу Тилли Ньюстром:

– А ты что скажешь, Тилли?

Она вздохнула:

– Мне жаль, Патрик, но я не могу сопровождать вас туда. Моя кузина Мод и ее две девочки переезжают сюда из Нью-Йорка. Мод в прошлом месяце потеряла на войне мужа. Если мы с ней объединим свои средства, то у нас будет славный дом.

Каллахан кивнул и теперь молча переводил взгляд с Уэнди на Сьюзен.

– Если я полностью обеспечу вашу с Мод жизнь, согласишься ли ты оставить у себя в Мэриленде Уэнди, Сьюзен и Майру?

В глазах тетушки Тилли заблестели слезы, и она заломила руки.

– Соглашусь? Да ты и не представляешь, каким облегчением это будет для меня! Эти девочки мне как собственные дочери, и, если бы я позволила им уехать в эти дикие края, сердце мое обливалось бы кровью.

Уэнди и Сьюзен едва удержались, чтобы не заплясать от радости, и принялись по очереди обнимать тетку и отца.

– О! Спасибо, папочка! Спасибо, тетя Тилли!

Майра продолжала хранить молчание, пока наконец полковник Каллахан не обратил к ней взгляд в ожидании ответа.

– Ну, юная леди, а у тебя есть что сказать?

Майра откашлялась и ответила своим обычным небрежным тоном:

– О, я не оставлю тебя, папочка. В конце концов кто-то должен присматривать за тобой. Как говорит тетя Тилли, мужчины так беспомощны, если рядом нет заботливой женской руки, чтобы содержать их дом в порядке и создавать им нормальные условия жизни. Откровенно говоря, мысль отправиться в такое отдаленное место, как Техас, представляется мне очень заманчивой. Это так экзотично. И там бескрайние открытые пространства, по которым можно скакать на Дьяволе. А индейцы! О нет! Я ни за что на свете не упущу такой возможности. Когда мы отправляемся?

– Мы должны отбыть через две недели.

– В таком случае мне надо купить кое-что из одежды, например, костюм для верховой езды. Мне кажется маловероятным, что женская одежда в Техасе изобилует пуговицами, бантами и оборками. Мне понадобятся рабочие штаны, рубашки и сапоги и одна из этих мексиканских шляп – сомбреро с широкими полями.

В ту ночь три сестры, завернувшись в широкие ночные рубашки и укутавшись в шали, сидели, скрестив ноги, на постели Майры, погруженные в девичью болтовню. Каким-то образом скорый отъезд Майры сблизил их больше, чем вся их предшествующая жизнь.

– Я никогда не думала, что смогу тебе это сказать, постреленок, – начала Уэнди, – но, похоже, я буду ужасно скучать по тебе.

– Я тоже.

Сьюзен придвинулась ближе и обхватила Майру за плечи.