– Это происходит по двум причинам. Во-первых, женщины традиционно больше работают в сфере обслуживания, образования. А там заработки меньше. Во-вторых, многие из них трудятся неполный рабочий день.

– Но тут-то вы сделать ничего не можете. Не хочет человек работать по восемь часов в день – его право.

– А вы уверены, что именно «не хочет»? Может быть, не может? Потому что по-прежнему большая часть домашних забот лежит на плечах женщины.

– А как же вовлечение мужчин в домашний труд? Ведь шведский прогресс в этом деле известен всему миру.

– Прогресс есть, я не отрицаю. Например, за последние несколько лет женщины тратят на домашние дела почти на час меньше, чем раньше. Но все равно, например, работающие матери уделяют своим детям-школьникам времени в полтора раза больше, чем их отцы.

– Насколько мне удалось наблюдать во всех знакомых мне семействах, супруги делят домашнюю работу поровну. Или мне это только показалось?

– Нет, не показалось. Я думаю, дело в том, что вы знакомы по преимуществу с семьями преподавателей, ученых, во всяком случае, с людьми образованными. А социология показывает, что чем выше уровень образованности, тем равномернее распределяются домашние заботы между супругами. Но вы не забывайте, что Швеция до начала прошлого века была страной сельской, это наложило печать на менталитет, он был очень консервативным. Быстро переделать сознание каждого невозможно. А общие данные такие: женщина выполняет 60% работы по дому, мужчина – только 40.

– Не такие уж плохие данные.

– Ну да, лучше, чем в большинстве других стран. Но в карьерном росте женщины все еще сильно отстают. Смотрите, на первом курсе аспирантуры две трети студентов – девушки. Почти все они, окончив, начинают делать карьеру. И что же мы видим? Профессоров-женщин всего 20%.

– Пятая часть – тоже ведь немало.

– А почему не половина?

– Ну, как-то так уж повелось…

– Вот в этом-то все и дело. Повелось, что для мужчины делать карьеру – это нормально, а для женщины – это исключение. А мы, феминистки, не видим разницы.

Я рассказываю Биргитте о моем знакомом бизнесмене, который ищет женщину топ-менеджера.

– Да ну, бросьте, – говорит Биргитта, – это скорее такое политкорректное кокетничанье: мол, я такой прогрессивный, я тоже за гендерное равенство. На самом деле частный бизнес мало интересуется Актом о равных возможностях. Влиять на него мы почти не можем. В частном бизнесе вы редко встретите женщин на руководящих должностях, что сейчас уже широко распространено в государственных учреждениях. Там мало заботятся о равных гендерных возможностях. Да что долго говорить, посмотрите на список владельцев частных бизнесов. Вы увидите: подавляющее их большинство – мужчины. И у нас, феминисток, нет на них никаких рычагов воздействия.

Тут, я думаю, Биргитта слегка сгущает краски. Вот, например, Федеральный комитет по развитию бизнеса. В нем уже 13 лет работает секция в поддержку женского предпринимательства. Руководитель секции Шерстин Венненберг говорит:

– Мы пригласили специалистов, которые составили программы, помогающие женщине открыть свой бизнес. Они энергично ищут потенциальных бизнес-леди, то есть тех, кто хотел бы открыть свое предприятие, но не знает, с чего начать. Эти женщины приходят к нам в группы, получают начальные знания: в какой области выгоднее всего открыть бизнес, где взять кредит, как приобрести новые технологии, как правильно платить налоги, и многое другое. В эти же группы для новичков мы приглашаем и предпринимательниц с опытом работы в бизнесе. В результате сегодня среди тех, кто открывает свое дело, уже почти треть – женщины.

Однако привлечь женщину в бизнес – полдела. Нужно еще, чтобы она не отступила при первых же трудностях, а трудностей этих много. И вот в каждом муниципалитете открылась должность консультанта, который в течение первых пяти лет помогает женщинам вести свое дело, советует, как решать внезапно возникающие сложности.

Еще одно направление нашей секции – бизнес-образование для школьниц. Традиционно так сложилось, что по окончании школы или университета выпускницы сначала идут работать на службу, и только лет через 10–15 задумываются о собственном бизнесе. Мы же разработали программу «Как стать предпринимателем» для старшеклассниц. Мы очень заинтересованы, чтобы в бизнес пришли молодые девушки, хорошо образованные и энергичные.

Как вся эта практически уже официальная политика феминизма повлияла на менталитет мужчин? Об этом я спрашиваю Деннис Мальмберг, руководителя Программы женских исследований Упсальского университета. Она говорит:

– Мы много сделали, чтобы укоренить в сознании мужчин, что женщина – такой же человек, только другого пола. Это касается не только трудовых отношений, но и личной жизни. Например, мы добились отмены закона, запрещавшего аборты: женщина получила право распоряжаться своим телом по своему усмотрению. А в 1970-е годы мы боролись со «стокгольмским браком». Мы выступали против чересчур либеральных сексуальных отношений.

– Вот это неожиданность! – удивляюсь я. – А я-то считала, что феминистки – ярые защитницы свободной любви.

– Феминистки прежде всего защитницы интересов женщин. Вначале они, возможно, и поддерживали эту неограниченную свободу выбора сексуальных партнеров. Но на деле оказалось, что это преимущественно свобода для мужчин. Так сказать, социально легализованное разрешение менять партнерш столько раз, сколько захочешь.

– Так ведь легализованное разрешение-то для всех?

– На словах – да. Но на деле иначе. Женщины вовсе не так охотно меняют возлюбленных. Они больше склонны к моногамии. Не говоря уж о том, что, забеременев, женщина и вовсе теряет сексуальную привлекательность. А родившийся ребенок может остаться без отца. Где же здесь равенство? И феминистки энергично сопротивлялись такой «свободе»…

– Теперь о вашем вопросе, – продолжает Биргитта, – как феминистская деятельность повлияла на мужское сознание. Я думаю, что повлияла сильно. Наверное, в этом смысле Швеция по сравнению с другими странами действительно ушла вперед. Конечно, далеко не каждый швед сегодня приверженец женского равенства. Но чем выше интеллектуально развит человек, тем чаще он разделяет идеи феминизма.

Понятно и убедительно эти идеи позже мне излагает молодой профессор Сёдерторнского колледжа Патрик Акер.

Патрик производит впечатление классического интеллигента: вдумчивый взгляд, мягкие интонации, деликатные манеры. Он и впрямь интеллигент – по происхождению и по убеждению.

Родился в самом центре Стокгольма, в семье инженера. Хотел стать репортером, поступил на факультет журналистики. Но скоро понял, что его призвание не практическая журналистика, а наука. Сфера его исследований – роль СМИ в формировании общественного сознания.

Учась в аспирантуре, он познакомился с Льюис, тоже аспиранткой. В начале романа они жили порознь, встречались то у одного, то у другой. Но вскоре стало ясно, что надо снимать общую квартиру.

– Льюис, однако, не сразу на это согласилась, – вспоминает Патрик. – Она была очень увлечена наукой, а совместный быт требует внимания к хозяйству. Льюис опасалась, что это сильно оторвет ее от занятий. Убедил же я ее только тогда, когда прямо сказал: «Льюис, я истинный феминист. Я считаю, что женщина и мужчина должны одинаково развивать свою личность, раскрывать свои возможности. Я обещаю, что всячески буду тебе в этом помогать».

– Вы альтруист? – замечаю я.

– Я эгоист, – возражает он, – я думал не столько о ней, сколько о себе. Ну скажите, зачем мне идти по жизни с человеком, который по своему развитию ниже меня? Мне же это будет в тягость. А я хочу, чтобы мне с моей женщиной было интересно. Я вообще не понимаю, как можно жить с женой, с которой нельзя обсудить новую книгу, или фильм, или политическое событие – словом, поговорить на одном языке. Взаимопонимание, по-моему, то единственное, что соединяет двух людей и скрепляет их союз. Но, если один делает карьеру, а другая забросила свои деловые интересы ради дома, они неизбежно перестают понимать друг друга. У женщины вырабатывается комплекс неудачницы, а у мужчины комплекс вины перед ней.