– Жизнь моя после этого лучше, разумеется, не стала. Меня теперь уже открыто избегали, при моем появлении ребята шушукались, смеялись. Передать это ощущение одиночества, отринутости очень трудно. Но, поверьте, это – ад.

– Однажды я познакомилась со шведкой, она была немного старше меня. И я в нее влюбилась. Роман наш бурно развивался. Скоро она предложила вступить с ней в официальный союз, в Швеции это возможно. И мы уехали в Стокгольм.

– Только тут я почувствовала себя свободной от своих комплексов. Только тут перестала стесняться своей сексуальной ориентации. Завела друзей, включилась в активную социальную жизнь гей-сообщества. Тут же началась и моя успешная карьера.

Сейчас Андреа – преподаватель кафедры политологии Гётеборгского университета. Коллеги и студенты осведомлены о ее принадлежности к секс-меньшинству, но относятся к этому спокойно, я бы даже сказала «без знака», то есть не хорошо и не плохо. Просто как к данности.

Я думаю, здесь срабатывают два принципа шведской жизни: толерантность и равенство. С одной стороны, люди терпимы ко всякой инакости, непохожести. С другой – свято соблюдаются права каждого гражданина страны. Ну и, может, еще одна черта шведского характера – неагрессивность: да, это не так, как я привык, не так, как привыкло все мое окружение. Но пусть будeт. Я к этому отношусь спокойно.

Я думаю, что большую роль тут сыграло и либеральное шведское законодательство. В 1995 году был принят закон, позволяющий заключать официальный брак между двумя людьми одного пола. А с 2003 года разрешено даже усыновление партнерами ребенка – либо от одного из биологических родителей, либо со стороны. Мужчины почти в два раза больше пользуются правом законодательного бракосочетания, чем женщины (за год зарегистрировано 1400 пар геев и 775 пар лесбиянок). А женщины в три раза чаще прибегают к усыновлению ребенка (95 и 29 случаев).

Но продолжу исповедь Андреа:

– Я была очень счастлива со своей подругой. Я мечтала, что теперь, избавившись от своих комплексов, смогу целиком отдаться наукe. Я пропадала в библиотеках, работала над исследованиями, писала статьи. Партнерша же моя, как оказалось, была человеком совсем иного склада. Она предпочитала развлечения, путешествия, она искала новых впечатлений и встреч. И вот однажды она нашла себе другую подругу. И ушла от меня.

Андреа недолго страдала от одиночества: скоро и она встретила свою новую любовь. В этом ничего необычного нет. А вот жизнь ее бывшей подруги сложилась несколько неожиданно.

В новом союзе две бездетные женщины мечтали завести ребенка. При этом брать на воспитание чужого им тоже не хотелось, они мечтали, чтобы это был биологический ребенок. На одной гей-вечеринке они познакомились с двумя мужчинами. Рассказали им о своей проблеме. Мужчины сказали, что тоже хотели бы иметь ребенка, но, как вы понимаете, физиологически это невозможно. Они предложили вступить с девушками в сексуальную связь. Идея была хорошей, но, как оказалось, невыполнимой. Первых абсолютно не тянуло к женщинам. А вторые не могли себе представить в своей постели мужчину. И тогда решили прибегнуть к внутриутробному осеменению. Такие операции в Швеции осуществляются сегодня довольно часто.

Через девять месяцев родился чудный мальчик. У него оказалось не два, а четыре любящих родителя. Все четверо работают, и ребенок растет то в одной семье – с двумя папами, то в другой – с двумя мамами.

Ну а Андреа приходит на их семейные праздники со своей новой партнершей.

– Так здесь принято у натуралов, – говорит Андреа. – Не разрывать, а наоборот, поддерживать отношения со своими бывшими супругами. А чем мы, собственно, отличаемся от натуралов?

Я спрашиваю у Андреа, принимает ли она участие в гей-парадах, которые здесь регулярно проводятся.

– Нет, я против всяких демонстраций такого рода. Это же развлечение. А наша проблема слишком серьезна, чтобы превращать ее в дешевое шоу.

Мой знакомый, бизнесмен Карл Свенссон – владелец двух ресторанов и пяти кафе, – поделился со мной своей заботой. Вот уже месяц, как уволился его топ-менеджер, и он никак не может найти ему замену.

Он вздохнул, посмотрел на меня и шутливо предложил:

– Может, ты пойдешь на эту должность?

– Нет уж, – в тон ответила я. – Во-первых, я плохо разбираюсь в тонкостях кулинарии, а во-вторых, боюсь, я весьма посредственный менеджер.

– Зато у тебя есть одно неоспоримое преимущество, – опять улыбнулся он. – Ты – женщина.

Я сразу его поняла. Потому что уже знала об Актe о равных возможностях, который предписывает соблюдать пропорциональное соотношение работников обоего пола, в том числе и на руководящих должностях. За исполнением этого положения следит Государственный комитет равных возможностей; он состоит из активистов женских организаций, а также из руководителей предприятий.

– А что будет, если вы возьмете мужчину топ-менеджера?

– Да ничего не будет, если, конечно, не выяснится, что на эту должность претендовала женщина с теми же данными. Вот тогда это уже может быть квалифицировано как гендерная дискриминация. При скверном обороте дело может дойти и до суда.

Я и раньше слышала, что Швеция – страна «победившего феминизма» или еще «государственного феминизма». В Стокгольме мне стало ясно, что в значительной степени это мнение оправданно. Судите сами. Из 20 министров 12 – женщины (в России из 20 – только 2). В риксдаге депутатов-женщин 40% (в российской думе – 14).

Из 4 деканов Стокгольмского университета 2 – тоже «слабого пола». Кстати, с одной из них, Гудрун Дал, деканом факультета социальных наук, я познакомилась ближе и узнала историю ее назначения на высокую должность. Много лет она была заместителем декана, а ее муж – профессором того же факультета. Потом их брак распался, но они продолжали работать вместе. Когда умер декан, несколько человек подали заявления на конкурс, чтобы занять его место. В том числе и муж Гудрун, один из самых сильных профессоров. Но однажды ее вызвал к себе проректор и спросил, почему на эту должность не претендует она сама. Мягкая, безо всяких авторитарных замашек, Гудрун очень удивилась, но спорить не стала, заявление подала. И выиграла конкурс. Факультет, которым она руководит, считается в университете одним из самых успешных и дисциплинированных.

На тему равноправия полов я беседую с Биргиттой Ней, заведующей кафедрой женских исследований Стокгольмского университета.

– Я слышала, что в Швеции женщины полностью уравнялись в правах и возможностях с мужчинами, – начинаю я.

– Кто это вам сказал? – перебивает меня Биргитта. – В правах – да, мы этого добились. Но в возможностях – до этого еще очень далеко.

Первую победу феминизм (тогда еще суфражизм) одержал в Швеции в 1921 году: женщины получили право голоса на выборах в риксдаг и на членство в партиях. Это произошло на четыре года позже, чем в России. Вторая волна шведского феминизма докатилась до середины 1960-70-х: тогда наконец удалось облегчить женщине проблему ухода за детьми – были открыты детские сады. К этому времени они уже больше 40 лет успешно существовали в нашей стране.

Третья волна – требование поддержки женщин-политиков – принесла плоды в 1990-х, когда законодательная и исполнительная власти оказались почти наполовину в женских руках.

– Я могу назвать вам и еще несколько достижений феминизма, – говорит Биргитта Ней. – Именно по нашей инициативе кафедры женских исследований открылись почти во всех университетах Швеции. Мы добились и декретного отпуска в связи с рождением ребенка.

– Так чем же вы недовольны? – спрашиваю я Биргитту.

– Тем, что незавоеванных позиций еще очень много. Вот только один пример. Зарплата женщины в среднем отстает от мужской.

– Как же это получается, если закон предписывает выплачивать равную зарплату за равный труд, невзирая на пол?