Как я беспомощен и слеп —
Непознаваемых судеб…
Ты был игрушкою случайной
И жажду мстить, но не могу
Я беззащитному врагу.
Нет виноватых! Гнев бесплоден…
Снимите цепь с него… Старик,
Ты был в несчастиях велик —
Иди… прощаю, ты свободен…
(Занавес).
ЧЕТВЕРТОЕ ДЕЙСТВИЕ
Картина тринадцатая
Терраса над морем. Лунная ночь. Пир.
Сильвио
между ст. 4 и 5 Ты убаюкиваешь горе
первого монолога Обманом сладостным, но все ж
Сильвио («На что И в ослепительном уборе,
певец…») И в блеске красоты — мне ненавистна
ложь.[46]
Беатриче
после ст. 2 Пока хоть капля есть в бокале золотом,
реплики Мы выпьем все — до дна, потом, без
Беатриче («Ко сожаленья,
мне!..» и т. д.) С безумным смехом опьяненья
О землю кубок разобьем!..[47]
Сильвио
Я твой… Прижми меня к твоей груди сильней,
Руками нежными властительно обвей…
О, только бы убить сознанье роковое:
Не думать, не желать, не помнить ничего,
И, в одиночестве, у сердца своего
Почувствовать на миг хоть что-нибудь живое.
Вот так.
(Обнимает ее).
Пускай вся жизнь — неуловимый сон,
Пускай весь мир — ничтожное виденье —
Я докажу себе, что есть один закон,
Одна лишь правда — наслажденье!
(После минутного раздумья отталкивает Беатриче).
Обман, и здесь обман! Оставь меня, уйди…
Потухла страсть; в душе лишь ужас без предела…
Мне показалось вдруг, что я прижал к груди
Холодное, как лед, безжизненное тело…
Увы! погибнет красота,
И кудри выпадут, и череп обнажится…
Где ныне вешних роз свежей твои уста —
Там щель беззубая ввалившегося рта
Бессмысленной, немой улыбкой искривится.
Оставь меня! Прочь, все уйдите прочь!
За пышной трапезой, сияющей огнями,
Мне кажутся теперь все гости — мертвецами,
И давит грудь, как склеп, томительная ночь.[48]
Сильвио
вм. ст. 4 Скорей, безумцы, пир кощунственный прервите!
реплики
Сильвио:
«Довольно!
Факелы…»[49]
Базилио
после ремарки: Мой час теперь настал.
«Гости Не в наслажденьях смысл и цель существованья,
уходят…» Не все погибло, есть великий идеал.
и перед Он мог бы утолить души твоей страданья,
монологом Не все разрушены сомненьем алтари…
Базилио: Но, сын мой, жаждешь ли ты Бога?
«Умом
бесстрастным…»
и т. д.
Сильвио
Говори.
после ст. 4 Сильвио
реплики
Сильвио: Наука даст ли ключ к разгадке мировой,
«Скажи, Пойму ли я, что там, за призрачной вселенной,
достигну За всеми формами, за дымкой жизни тленной?
ли…»
между ст. 4 Сильвио
и 5 монолога И, если истина навеки мне чужда, —
Сильвио: Зачем о ней грущу, и если все, что стражду,
«Если Лишь детский бред, зачем мучительную жажду
так…» Не в силах я убить ничем и никогда?
Зачем Творец не скрыл, что мысли есть граница,
Зачем на волю рвусь, как пойманная птица?
Клотальдо
Между Предай всю мудрость ложную проклятью,
репликой Забудь все книги — дух твой омертвелый
Клотальдо: Обвеется теплом и благодатью —
«Наука — ложь…» Из сумрака избушки закоптелой,
и т. д. u С нагретой солнцем ржи на ниве зрелой
монологом Трудись — и все печали ты забудешь,
Сильвио: Как птица вольная под кровом неба,
«О пусть в груди Трудись — и горд, как бог, и счастлив будешь
моей…». Ты каждой крошкой трудового хлеба…
Вернись к земле! Здоровие, природа
И тяжкий труд — иного нет исхода!
Сильвио
Бороться с нищетой, изнемогать, трудиться,
Потом, когда бедняк в сырой земле сгниет,
Удобрив чернозем, из почвы хлеб родится,
Из хлеба — жизнь людей, но люди возвратиться
Должны к сырой земле, — и снова хлеб взрастет:
Из жизни — смерть, из смерти — жизни
всходы, —
Таков круговорот бессмысленной природы.
Но если б знал его счастливый твой мужик,
Но если б он свое ничтожество увидел
И не был бы так груб, невежествен и дик, —
Он проклял бы судьбу, он жизнь бы ненавидел.
Так вот твой идеал? Отречься от всего,
Уснуть животным сном, убить в себе рассудок,
Весь век в поту, в грязи работать для того,
Чтоб завтра чем-нибудь наполнить лишь желудок.
между ст. 4 и 5
этого же Ведь жизни внутренней незримые богатства,
монолога Сокровища ума, следы наук, искусств, —
Сильвио Их истребить нельзя, и я во имя братства
(«О пусть в Отречься не могу от прежних дум и чувств.
груди моей…» В деревне, за сохой, я в нищенской одежде,
и т. д.) Останусь богачом, изнеженном как прежде,
С народом не сольюсь в неведомой глуши.
Я сброшу горностай, забуду трон, величье,
Но что все внешние ничтожные отличья
Пред этим внутренним неравенством души!
Идти в народ шутом в наряде маскарадном…
Но сам мужик мое стремление к добру
Сурово заклеймит укором беспощадным,
Как недостойную игру.
Мечту для бедных быть товарищем и братом,
Бежать из городов, в полях найти приют,
Нужду, и черствый хлеб, и деревенский труд —
Ты можешь сделать все утонченным развратом.
Наружностью бедняк — ты клад душевных сил,
Ты роскошь внутренних неравенств сохранил,
А между тем в глазах глупцов ты вдохновенный
Апостол-труженик, могучий и смиренный.
И вот, не жертвуя, не тратя ничего,
Твой праздный ум пленен роскошною забавой,
И беспредельного тщеславья твоего
Ты жажду утолил легко добытой славой.
Так прихотливый сибарит
Суровой пищею искусно раздражает
Уснувший, дряхлый аппетит
И на мужицкий хлеб все пряности меняет.
между Пора покончить с шуткой глупой,
ст. 4 и 5 Пора мне вырваться из пут:
монолога Честней совсем не жить, чем тупо
Сильвио: И подло жить, как все живут.
«Теперь мы,
скорбь…»
между ст. Зачем же медлю я? Не ты ли,
16 и 17 того же Надежда, вновь зажглась? Умри,
монолога Умри навеки: до зари
Я буду горсть холодной пыли.
И я ведь знаю: чуть отдам
Всю душу — страсти и желаньям,
Как разрушать начну их сам
Неумолимым отрицаньем.
И снова веру мысль убьет,
Исчезнет воли напряженье,
И мне всю душу обольет
Смертельным холодом сомненье.
Нет, жить нельзя; так дикий конь
Из-под узды на волю рвется,
И весь он трепет, весь огонь,
Как будто вихрем унесется —
Но всадник опытный вонзит
Ему в бока стальные шпоры,
И никнет грива, меркнут взоры,
И кнут он терпит, и дрожит…
между ст. 20 и 21 того же монолога
Жду от них я чего-то, мучительно жду,
И зовут меня волны: «Приди к нам, приди,
Та же скорбь, как твоя, в нашей вольной груди»[50]
