ЖИЗНЬ[66]

между строфами XXXVI и XXXVII

С тех пор я отдал сердце бедной маме,

И с жизнью жизнь у нас навек слилась:

Над скучной экономией, делами,

Сквозь холод, сумрак, будничную грязь,

Как солнца теплый луч была меж нами

Какая-то чарующая связь.

Все изменяет, все проходит мимо,

Но это лишь одно неистребимо.

Отец копейку каждую берег.

Среди упорных, медленных усилий

Карьеры тяжкой, холоден и строг.

А между тем, немногие любили,

Как он любил семью, но жить не мог

Без педантизма, маленьких насилий.

И пустяками мучил он себя,

Детей, жену — и это все любя.

Между строфами LVI и LVII

Воспоминаний солнце золотое

Гори над жизнью темною моей.

Великие, оставьте нас в покое,

(вар. Строфы «Не заслоняйте солнечных лучей», СIХ)

И маленькое, бедное, простое

Не спрячется от мировых скорбей,

Как Диоген в циническую бочку…

Для рифмы здесь поставлю-ка я точку.

между строфами ХСII и ХСIII

В унынье тусклого дневного света

Пустых парадных комнат строгий вид.

Все тот же суп и блюдо винегрета,

Все та же экономия царит.

Жизнь никакой любовью не согрета.

Доныне сердце злобою кипит…

А впрочем… для октав плохая тема

Классическая, мудрая система.

Увы! Таков наш просвещенный век,

Схоластики почтенное наследство

Для воспитанья трусов и калек

Давно уже испытанное средство.

Из рук Творца выходит человек

Несовершенным: педагоги с детства

Шлифуют нас, и люди, наконец

Становятся послушнее овец.

между строфами CV и СVI

Еще молю: мой труд благослови.

Невинных дум и простоты сердечной

Воспоминанья в сердце оживи.

Ты обещаешь отдых бесконечный,

Меня зовешь ты, полная любви;

Как мало я ценил ее, беспечный.

И лишь теперь, когда познал людей

Я понял глубину любви твоей.

Склоняю вновь на любящие руки

Я голову усталую мою,

Услышав вновь родных напевов звуки:

«Усни, мой мальчик, баюшки-баю».

Ах, после долгих дум, страстей и муки

Я только сохранил любовь твою.

Никто меня, как ты, не пожалеет;

Твой тихий образ надо мною веет.

вар. строфы CVI (зачеркн.)

Среди холодной вечной пустоты

Младенческая радость на мгновенье

В груди проснется — знаю, это ты.

И тихое твое благословенье

Нисходит в душу с горней высоты

И вечности < > дуновенье.

И к ней, своим покровом осеня,

Сквозь жизнь и смерть ты проведешь меня.

Теперь пора оставить мне октавы,

между строфами CVI и CVII

Хотя нас ждет еще далекий путь.

Из моды вышел эпос величавый,

И дряхлому Пегасу не вернуть

Классического века древней славы.

Крылатый конь мой должен отдохнуть:

Наездника он стал лениво слушать,

Я в стойлах дам ему овса покушать.

Мой стих — корабль, а не простой челнок;

Канаты нужны мне, смолы и пакли,

Чтоб к плаванью далекому я мог

На верфи приготовиться — не так ли?

О Муза, мы кой-где поправим слог,

Хоть рифмы, слава Богу, не иссякли.

Как Аргонавты, с нашим кораблем

В эпическую гавань мы войдем.

вм. ст. 1–2 строфы CVIII

Живу один, не вижу я людей,

И мне давно наскучили газеты;

Но счету круглому недостает

между строфами СIХ и СХ

Еще пяти октав. (Обозреватель,

Журнальный страж, столь низменный расчет

Ты обличи.) С тобою мне читатель

Расстаться жаль. Так, если к нам зайдет

И вечер молча просидит приятель,

По русскому обычаю, мы с ним

Прощаясь, целый час проговорим.

У двери начинается беседа,

И чем-то оба вдруг оживлены:

Отрывки поэтического бреда,

И сплетни о любовниках жены

Знакомого, и Гладстона победа,

Роман Зола — мы всем увлечены, —

Так я теперь болтаю на пороге,

С читателем прощаясь в эпилоге.