Единственный мужчина, которого я когда-либо любила, был мой бывший муж Алан. Когда уходил он, боль была настоящая, физическая. Прошло пятнадцать лет, но я до сих пор опасаюсь предоставить кому-нибудь такую же власть над своим сердцем.

Я задумчиво глядела в наполовину опустошенный бокал в своей руке. Когда Жаклин Стренг вышла замуж за Алана Дэниелса, она превратилась в Джек Дэниелс.[8] С тех пор люди часто дарили мне бутылки с этой штукой; каждый, вероятно считал это очень остроумным. Волей-неволей у меня выработался к ней вкус — иными словами, я открыла свой личный погребок.

Проглотив одним махом остатки коктейля, я собралась уже сделать себе новый, когда заметила свое отражение в дверце микроволновки. Зрелище самой себя, сидящей в обеденной нише крохотной кухни, с красными от бессонницы глазами и тонкими жидкими волосенками, порождало мысли о финалистке всеамериканского конкурса «Мисс Непруха».

Я знала множество копов, которые пили. Они пили в одиночку, пили на работе, пили, просыпаясь, и пили, чтобы уснуть. Среди служителей органов правопорядка процент алкоголиков был выше, чем среди представителей любой другой профессии. На них приходилось также больше разводов и самоубийств.

Из всей этой статистики единственное, куда я не возражала внести свой вклад, были разводы.

Поэтому я сняла блейзер и наплечную кобуру, сменила юбку и блузку на джинсы со свитером и вышла поразведать, как там светская жизнь в Чикаго.

Я жила на углу Эддисон-стрит и Рейсин-стрит, в той части города, что называлась Ригливилль. Арендная плата была умеренной, потому что нигде в округе невозможно было припарковаться, особенно с тех пор, как организации юных скаутов стали сдавать свои помещения под ночные азартные игры. Но у меня был полицейский значок, так что любая площадка возле пожарного крана и любая территория с запрещенной парковкой были для меня свободны.

Как и ожидалось, в районе бурлила жизнь. Здесь было штук сорок с лишним баров, и в любое время, какое ни возьми, на каждый квадратный метр приходилось не меньше десятка студентов питейно-зрелого возраста, слоняющихся из одного заведения в другое. Все это здорово, если тебе за двадцать. Но зрелая женщина вроде меня выглядит чужеродным телом в этих ультрамодных, сверхсовременных клубах, где фундамент сотрясает музыка в стиле «техно», а фирменные напитки носят название «Кричащие оргазмы» и «Отсоси!».

Дон однажды затащил меня в такой бар, под названием «Египто», где единственный свет поступал от нескольких сотен вытянувшихся по стенам лампочек «Lava», и заказал мне эликсир под названием «Крепкий член». Я заметила, что для такого имени дерет он слабовато. Но Дон не засмеялся. Разумеется, мне следовало это предвидеть.

Так что для женщины преклонных лет Ригливилль оставлял только два варианта: бар в отеле «Вестминстер» либо «Бильярд у Джо».

В «Вестминстере» я была только однажды. Это оказалось такое место, куда старые люди стекались умирать с музыкой. Из развлечений в тот вечер был Дарио, маленький нескладный человечек в подтяжках, с электроаккордеоном. Он исполнял дисковерсию песни «Когда святые маршируют», а тем временем подагрические старички лихо отплясывали польку. Я, конечно, тоже чувствовала себя немолодой, но все же не настолько.

Поэтому я решила вопрос в пользу «Бильярда у Джо». Там было хорошее и дешевое пиво и некая демократичная обшарпанность, которой избегали яппи. Когда я толкнула туда дверь, то не была сбита с ног танцевальной музыкой в индустриальном стиле. Слышались только клацанье бильярдных шаров да смех или крепкое словцо время от времени.

Местечко как раз по мне.

Я подошла к бару и, положив руки на усеянную ожогами от сигарет стойку, поставила ногу на медный брус. Толстый бармен принял у меня заказ на пиво, что обошлось мне аж в целых два бакса, вместе с чаевыми.

Я забрала со стойки бутылку и обвела глазами тускло освещенное, плавающее в дыму помещение, пытаясь отыскать свободный стол.

Все двенадцать были заняты, и за всеми, кроме двух, было по два игрока.

Из этих одиночных один был занят пожилым чернокожим мужчиной, который вел жаркую дискуссию с самим собой. У второго стоял лысый тип в джинсах и белой спортивной майке. Он был несколькими годами моложе меня и выглядел смутно знакомым.

Я сняла с ближайшей подставки кий и направилась к нему.

Лысый парень, склонившись над столом, двигал кием по круто выгнутым большому и указательному пальцам, с предельной сосредоточенностью уставившись на биток.

— Это может прозвучать как заигрывание, но не встречались ли мы с вами раньше?

Не поднимая глаз, он произвел удар, загнав в боковую лузу три шара. Затем выпрямился и, прищурившись, посмотрел на меня, и тут я внезапно его узнала.

— Вы арестовывали меня шесть лет назад.

Вот вам одна из опасностей, подстерегающих копа. Люди, которых, как вам кажется, вы помните по университету, оказываются уголовниками.

— Финеас Траутт, правильно? Такое имя не скоро забудешь.

Он кивнул.

— А в вашем имени есть что-то связанное с выпивкой. Детектив Хосе Куэрво,[9] если не ошибаюсь?

Лицо его было непроницаемо, и я не могла разобрать, шутит он или нет.

— Джек Дэниелс. Только теперь я лейтенант.

От меня не ускользнул бессознательный язык его тела. Голубые глаза смотрели спокойно и твердо, и поза была самая непринужденная. Нет, я не ощущала с его стороны ничего угрожающего, но вместе с тем ясно почувствовала, что пистолет оставила дома.

— Прежде у вас были каштановые волосы, — заметила я. — Длинные, забранные в хвост.

— Химиотерапия. Рак поджелудочной железы. — Он кивнул подбородком в сторону моего кия: — Вы умеете пользоваться этой штукой или держите ее из каких-нибудь фрейдистских соображений?

Это прозвучало вызовом, и на меня нашло нечто бесшабашное. Я живо вспомнила ту облаву, поскольку это был самый легкий арест в моей полицейской карьере. Дело имело полицейский код 818 — бандитская драка, происходящая в текущий момент. Когда мы прибыли на место, Финеас, не дожидаясь приказания, бухнулся на колени и сплел руки на затылке. Вокруг него, раскиданные, валялись без сознания четверо хулиганов, нуждающиеся в медицинской помощи. Фин заявил, что на него напали, но поскольку он был среди них единственным, у кого ничего не было сломано, нам пришлось забрать его в участок.

— Проигравший расставляет шары и покупает пиво.

— Вполне справедливо, — согласилась я.

Мы играли в восьмерку,[10] «заказной» ее вариант. Он выигрывал у меня в среднем в два раза чаще, так что я оплачивала большую часть напитков. Мы почти не разговаривали, но молчание было дружеским и вполне коммуникабельным, а состязание — добродушным.

К восьмой игре алкоголь начал меня забирать, поэтому я перешла на диетическую колу. Фин — он предпочитал, чтобы его называли именно так, — придерживался пива, и, похоже, оно нисколько на него не действовало. Даже когда я протрезвела, он все равно продолжал меня обставлять.

Мне даже нравился такой расклад: был стимул играть лучше.

День перешел в ночь, и бар «У Джо» начал постепенно наполняться. У всех столов образовались очереди, вынуждая нас уступить занимаемую территорию.

Я подумывала спросить Фина, не хочет ли он чашку кофе, но решила, что это прозвучит слишком уж, как приглашение к свиданию, а мне не хотелось создавать ложного впечатления. Вместо этого я просто протянула руку.

— Спасибо за игру.

Его ответное пожатие было теплым, сухим.

— Спасибо, лейтенант. Приятно было поучаствовать в хорошем состязании. Быть может, нам удастся повторить?

— Чертовски верно, — улыбнулась я. — Только в следующий раз готовьте бумажник, потому что большую часть пива придется ставить вам.

Он коротко улыбнулся, и мы разошлись, каждый в свою сторону. Я взяла себе на заметку проверить наиболее крупные судебные предписания в отношении Траутта. Если он за что-либо находился в розыске, я, положа руку на сердце, не знала, как поступлю. Мне нравился этот парень, пусть даже у него и имелась уголовная биография. В последнее время я редко проникалась к кому-либо симпатией. «Смогла бы я арестовать партнера по бильярду, тем паче умирающего от рака?» — спрашивала я себя. К сожалению, да, смогла бы.