Только ценой неимоверных усилий я удержала себя от того, чтобы начать звонить по каким-нибудь горячим линиям психологической помощи.

К тому времени, когда солнце выглянуло из-за горизонта, моя карточка «Виза» была исчерпана, а сама я чувствовала себе полной идиоткой. И такое происходило со мной не впервые. За многие годы я собрала такое количество доставленного по почте барахла, что могла бы открыть собственный бизнес. Ох уж эти хитроумные маркетологи, специализирующиеся по незанятым сегментам рынка! Нужно издать какой-то закон, запрещающий телевещание после двух ночи.

Я обернула свою ногу в пластик и приняла душ, сочтя, что моей утренней зарядке придется подождать, пока я не понравлюсь. Или пока не прибудет мой «Ab Crunsher» (доставка в течение четырех — шести недель). Я напялила старые джинсы и рубашку поло, потому что моя хорошая одежда все еще была в химчистке, и отправилась на работу.

Пока ехала в машине, все думала о нашем деле, о двух убитых женщинах, и о Пряничном человеке. А затем я сделала нечто, чего раньше при расследовании дел никогда не делала. Я дала себе обещание.

— Больше никто не погибнет, — произнесла я вслух, сидя за рулем своей машины. — Ты никого больше не изловишь, а я тебя изловлю.

Даже если сама при этом погибну.

Он просто вне себя!

В бешенстве он шагает взад и вперед по своему подвалу, прижимая тряпку к своему кровоточащему лицу и лишь время от времени останавливаясь, чтобы пнуть труп ногой.

Сука! Вшивая сука!

Захват проходит идеально. Он подъезжает и притормаживает рядом с ней, спрашивает дорогу, даже предлагая бесплатное мороженое за помощь. Когда она берет рожок, он хватает ее за руку и втыкает иглу. Никаких свидетелей. Никакой борьбы. Никакого визга. Показательное похищение, просто как по нотам.

Затем он быстро связывает ее в своем подвале и ждет, пока она придет в себя.

Но она приходит в себя слишком быстро. Он как раз готовил себе бутерброд, и тут вдруг она бежит вверх по лестнице, вся голая и обезумевшая.

Он хватает ее, стараясь повалить и придавить к полу, но она царапает ему когтями прямо по глазам. Он теряет выдержку и бьет ее наотмашь, отчего она кубарем скатывается по ступеням.

И ломает свою вшивую шею.

Такая потеря! Все потраченное время, все скрупулезное планирование насмарку! Она умирает, даже не узнав, кто он такой и за что он ее карает.

Чарлз снова пинает ее, потом уходит, чтобы заняться своим лицом. Глаза жжет как огнем, уродливый красный след пересекает роговицу. Тут требуется настоящее лечение, но о том, чтобы обратиться к врачу, не может быть и речи. Следы от драки — это следы от драки. Последуют вопросы, и его запомнят.

Он обходится йодом и марлевыми салфетками. Позднее он купит в магазине глазную мазь. Но сначала ему необходимо провернуть несколько вещей.

Досада снедает его, и лицо чертовски болит, поэтому у Чарлза нет никакого желания калечить и осквернять тело. Сейчас ему уж точно не до секса. Но ему надо поддерживать репутацию. Это также необходимо и для второй части его плана. Сначала у него не получается добиться эрекции. Но тут ему помогает Джек. Он представляет себе ее лицо, когда она обнаружит этот труп. Представляет, как она будет орать, лежа у него в подвале, когда он будет делать над ней все это.

Представляет, как он будет в ее теле. В теле Джек.

Он кончает, рыча от удовлетворения. Затем приступает к дальнейшему.

Они, несомненно, взяли на заметку его способ избавления от трупов и наверняка установили наблюдение за всеми ночными магазинчиками. Но у него на уме кое-что другое. Нечто дерзкое, оригинальное.

Сначала он отрезает кисть руки, что его поцарапала. Дело не в том, что под ногтями у нее ДНК-улики — он ведь уже и так оставил образчики своей ДНК вместе со спермой, и не это его заботит. Он не хочет привлекать внимание полиции к тому факту, что она его расцарапала. Несколько дней ему придется поносить на лице эту повязку, так что незачем снабжать их дополнительной информацией о себе.

Покончив с кистью, он начинает расчленять остальное тело. Он орудует на пластиковом полотнище мясницким ножом и кусачками.

Когда заканчивает, то складывает все подходящие по размеру части в пятидесятигаллоновый[26] термос-холодильник. Остается еще порядочное количество ошметков, кровавой каши, которую он выносит во двор и там от нее избавляется.

Дело в том, что на пустыре у него за домом есть канализационный люк. Он сбрасывает туда отходы уже годами, подкармливая крыс. С помощью мясницкого крюка с Т-образной ручкой он приподнимает крышку и сбрасывает с полотнища в канализацию все мелкие отходы.

Он прислушивается к мягким всплескам в темноте, за которыми следует восторженный визг толпы грызунов.

— Пора подкрепиться, — хихикает он.

Он принимает душ — быстро, но тщательно, — используя зубную щетку, чтобы извлечь кровь из-под ногтей, старательно избегая задеть повязку. Затем двадцать минут уходят на то, чтобы удалить все шиты с рекламой мороженого по бокам фургона и заменить их на вывески, где написано «Мастерская Мэла, сантехнические работы» вместе с вымышленным телефонным номером.

Он также запасся трехфутовым металлическим плунжерным насосом, который подобрал на свалке машин и который приделывает к крыше. После наступления темноты фургон с мороженым подозрителен, тогда как водопроводчик может приезжать и уезжать в любое время.

Закончив к двум часам ночи, он отшлифовывает свое заявление для прессы. Ему есть много чего сказать, но если заявление будет слишком длинным, его покажут в новостях не целиком. Он хочет сделать его лаконичным и чтобы оно было помешено на первой странице. Отпечатав окончательный вариант, он кладет его в конверт вместе с отрезанными частями тела Терезы Меткаф, которые специально сохранил.

На дворе холодная ночь, и в своем тяжелом, объемном пальто и шляпе он чувствует себя анонимом. Сначала он выгружает термос под какими-то мешками с мусором в узком, глухом переулке, который заприметил и выбрал уже некоторое время назад.

Затем делает остановку у круглосуточного кафе и берет себе чашку кофе. Просидев над ней достаточно долгое время, чтобы сделаться неприметным для окружающих, он направляется в туалет и с помощью клейкой ленты прикрепляет конверт с посланием за унитазным бачком, надев предварительно перчатки, чтобы не наследить.

Все так же, в перчатках, он покидает закусочную, идет к ближайшей телефонной будке и набирает номер газеты «Чикаго трибюн».

— Говорит Пряничный человек, — сообщает он сидящему на телефоне молодому сотруднику, — и я собираюсь сделать вас знаменитыми.

В течение следующих сорока минут он околачивается вокруг, пока какой-то человек быстрым шагом, явно в напряженной спешке, не заходит в забегаловку и не выходит оттуда две минуты спустя с конвертом.

Скоро начнут прибывать копы. Может быть, даже Джек собственной персоной. Он остается и из окна углового бара наблюдает за завораживающим зрелищем на противоположной стороне улицы.

Там суматоха уже разгорается во всю: четыре патрульные полицейские машины, пять теленовостных микроавтобусов, десятки самозабвенных зевак.

Джек среди них нет.

Он нервничает, ерзает на месте, растягивает свое пиво вплоть до закрытия, недоумевая, почему Джек не показывается. Ее жирного напарника тоже не видно. Может, несколько частей, отчлененных от тела, и какое-то там письмо еще не повод, чтобы вырвать их из сладкого сна. В четыре часа утра всех выставляют из бара, и он решает в этом удостовериться просто так, для себя.

Он паркуется аж в трех кварталах от дома Джек, не будучи уверен, насколько близко расположилась ее группа охраны. Потом быстро движется к дому пешком, засунув руки в карманы и опустив голову — с таким видом, будто полностью поглощен своими делами.

На улице Джек он засекает ее команду: они припарковались примерно в квартале от дома. Машина с тонированными стеклами — так, чтобы нельзя было заглянуть снаружи. Но он все равно их вычисляет: поскольку на улице холодно, они включили печку и мотор работает. Чарлз видит выхлоп еще за сотню ярдов, меняет траекторию, поворачивает обратно и возвращается тем же путем, что пришел.