– Хорошо бы вы с ней наконец согласовали расписание – к слову, насчет «разошлись, как в море корабли». Я точно знаю, что ей бы этого хотелось. – Бен услышал, как Ларкспур отхлебнул бурбон.
– И мне бы хотелось. По правде сказать, нынче вечером немного тоскливо.
– Бенджамин, она вернется через день-два.
– Я знаю, Ларки.
– Не звони мне, я сам позвоню. – Их давняя маленькая игра.
Сидя в одиночестве на промокшем дворике, Дрискилл осознал, что короткая дремота основательно его взбодрила. Взяв телефон, он набрал номер Дрю. Дожидаясь ответа, размышлял о его отличном шотландском виски и о том, как приятно выпить в компании старшего партнера. Ответа не было. Возможно, Дрю тоже задремал.
Он прибрал кухню, поднялся наверх, побросал в дорожный чемоданчик какую-то одежду. Зачем ждать до утра понедельника? С тем же успехом можно подъехать сегодня, просто на случай, если он понадобится Дрю во время шторма. Он набрал номер Элизабет в квартире у Дюпон-серкл в Вашингтоне. Отозвался автоответчик, и Бен дождался гудка.
– Это твой горестно оплакиваемый муж Бен – помнишь такого? Я уезжаю на выходные к Дрю. Сейчас пятница, девятый час. Я уже на выходе. Звякни нам, если сумеешь – ты же знаешь, Дрю будет счастлив с тобой поговорить. Я бы и сам не отказался. Целую, милая.
Ему хотелось смягчить впечатление от их последнего разговора. В размолвку тот не перешел, но Бен дал ясно понять, как устал от жизни без нее, от одиноких выходных и всего прочего. Она пообещала, что они все это обсудят. И на прощание они обменялись коротким поцелуем, больше напоминавшим рукопожатие.
Едва выехав на скоростную трассу к Лонг-Айленду, он ощутил усилившийся дождь и порывы ветра, бившего в борта машины с силой кузнечного молота. Шторм, надвигавшийся от Гаттераса, был явно недалеко.
Ветер все более отчаянно бросался на тяжелый «Бьюик Роудмастер», быстро кативший по мокрой автостраде. Лучи фар отскакивали от тяжелой пелены дождя. Шквалы грозили сорвать со стекла дворники. Самая подходящая ночь для подобных поездок, мысль об ожидающих в конце пути каминах и пухлой набивной мебели разогнала тоску. Если Дрю уже лег, он приготовит себе выпить и почитает, пока не уснет, в какой-нибудь из гостевых комнат. Дождь заставлял держать скорость ниже привычной, зато на дороге почти не было движения. Может, он еще успеет выпить на сон грядущий вместе с Дрю, поговорить немного и получить хотя бы общее представление. Можно даже о политике поболтать. Так или иначе, впереди все выходные.
По дороге Бен слушал программу обмена мнениями с радиослушателями: ничего другого найти не удалось. Ведущий – консервативных политических взглядов – искусно играл на предрассудках и нетерпимости слушателей. Все до единого видели в президенте Боннере пример морального разложения, разъедавшего общество. Один говорил, что президент Боннер недостаточно заботится о защите страны от неких неопределенных сил за границей, что в конце концов его призовут к ответу и заставят расплатиться. В устах говорящего это звучало как личная угроза. «Спасибо, Эдди из Бруклина. Уверен, вы выразили мысли, которые разделяют большинство из нас». И так далее, и тому подобное. Узнай своего врага.
В последнее время это превратилось в общенациональную радиоигру. Бен никак не мог уразуметь, почему на радио так редко попадаются ведущие умеренных или более либеральных взглядов. Он как-то сказал Элизабет, что, по его мнению, это делается ради «хорошей программы» – чтобы разозлить слушателей, чтоб им назавтра было о чем поспорить. Элизабет возразила, что, во-первых, люди все еще предпочитают обсуждать назавтра глупые шуточки Дэвида Леттермана, а во-вторых, просто консерваторы чаще оказываются крикливыми и злобными фанатиками. «Консерваторы хотят оградить народ от, – писала она в одной из своих статей пару месяцев назад, – в то время как либералы хотят подвигнуть народ на».
Политическое равнодушие Бена Дрискилла к либеральным взглядам, которых он придерживался прежде, проистекало из того факта, что большая часть того, что он когда-то поддерживал, ушла в песок, была испорчена коррупцией, пропала из-за невнимания или, наоборот, из-за избытка внимания. Повсюду распространилось кредо, совершенно противоположное тому, которое с самыми лучшими намерениями намеревались распространить люди его поколения. Никто больше не отвечал за свои поступки. Всегда находился способ уйти от ответа, выставив себя жертвой. Во всем, что вам не нравится в вашей жизни, виноват кто-то другой. «Не моя вина» – клич, звучащий на каждом углу. И Бен полагал, что либералы вроде него несут за это свою долю ответственности – и немалую. В последнее время он начал относиться к либеральным догмам молодости так, как в юности относился к церковным догмам. Он их отвергал. Унаследованная мудрость, несокрушимая, неизменная доктрина… Он бы сказал, что доктрина, неизменная доктрина, полная убежденность в своей правоте – только для дураков. Дрю Саммерхэйз как учитель отвечал за политическое образование и Бена Дрискилла, и Эллери Ларкспура. Один был его учеником в стенах фирмы, второй – в извилистых коридорах Демократической партии. Дрю всегда стремился извлечь из ситуации наилучшее из возможного. Лучшее для нации, лучшее для большинства. Линдон Джонсон, мастер в искусстве ловить удачу, сказал как-то, что Дрю Саммерхэйз – единственный из известных ему людей, кто может сравниться с Сэмом Рэйберном в понимании истинной природы и целей политики. Из Бена Дрискилла ему удалось извлечь не так уж мало, однако Дрю всегда говорил, что его высшее достижение – Эллери Ларкспур, самый способный из учеников.
Паром из Гринпорта на Шелтер-Айленд как раз загружался. Машина Бена оказалась шестой в очереди – обычная машина, обычный водитель. Их плотно упаковали на палубе, и паренек, собиравший плату за проезд, не присматривался к лицам, а прятал голову под капюшоном анорака. Шторм разыгрался вовсю, волны прокатывались под медленно тащившимся к туманным огням на той стороне паромом. Никто ни на кого не обращал внимания. Все только и думали, как бы добраться домой, задраить люки и не высовываться. Паром загремел о деревянную пристань, встал у причала, разгрузился, принял пару машин, направлявшихся на материк, и поспешно скрылся в ночи.
Бен повернул влево, огибая бакалейный магазин и заправку, мимо полей для гольфа, направляясь к оконечности островка. Ветер на острове был сильнее. Два деревца повалило бурей, и вершины их на несколько футов высовывались на проезжую часть сразу за поворотом. Бен чувствовал себя, как тот мужчина в рекламе покрышек, которым вы можете доверить свою семью. За его спиной в ветреной мгле иногда вспыхивали фары. Лужи жидкой грязи разлились по дороге, и с откоса на пассажирской стороне стекали ручейки.
Фары высветили впереди низкую дамбу. С горбатой спины островка он спустился на уровень моря. Узкая полоска суши, соединявшая Шелтер-Айленд с Биг-Рам, казалось, вот-вот скроется под волнами. Она, как всегда, была замусорена ракушками. Природа в действии. Чайки, во множестве селившиеся в окрестностях, задали работу своим птичьим мозгам, как только люди выстроили дамбу. Нырнув и подхватив раковину клювом, они резко взмывали в небо и с крутого пике бомбардировали дорогу, с поразительной точностью попадая ракушками на твердое покрытие. Ракушки разбивались, открывая мягкое мясо моллюска, и чайки, опустившись, его расклевывали. Из подобных наблюдений всегда можно извлечь урок.
Ночью чаек не было, но ракушки хрустели под покрышками. Машина взметнула из-под колес фонтаны воды, а потом дорога начала подниматься на холм, к гостинице «Баранья голова». Огни за полосами дождя манили к себе, но осталось всего несколько минут до дома Дрю.
Свернув за темный изгиб дороги, которую обступили кусты и деревья, Бен увидел двойные столбы ворот, не закрывавшихся со Второй мировой. Створки ворот, словно в сцене из «Гражданина Кейна», заросли вьюнками и травой, обвившими решетку и скрывшими их до верхней перекладины. Черный асфальт дорожки влажно блеснул в свете фар, а впереди вырос дом: три этажа, остроконечная крыша с каминными трубами и огни в нескольких окнах жилого этажа. Дрю всегда называл его своей «хижиной». Свет горел и под крышей пристройки, в которой он оставлял машину.
