– Во время кампании, которую мы вели почти четыре года назад, перед предварительными выборами в Новой Англии, мне пришлось выступать в форте Тикондерога, и меня глубоко тронула история этого места. Последнее время я часто думаю о Тикондероге.

В 1775 году молодая нация делала первые шаги в борьбе за свободу. Америка тогда только складывалась. Весть о договорах в Лексингтоне и Конкорде застала полковника Эвана Аллена недалеко оттуда, и он понял, что пришло время войны за свободу – первого сражения против короля Георга. Пришло время «вооруженной черни», как их называли, подняться и показать себя с мушкетом и пикой – и Эван Аллен со своими парнями с Грин-Маунтинс сделал это.

В старой комнате прессы куривший толстую сигару, задравший ноги на исцарапанную крышку стола и следивший за выступлением по телевизору Уолтер Петерсон, который говаривал, что всю жизнь проработал в АП, ЮП и всяких прочих проклятых П…, обернулся к Майку Фултону из «Ньюсдэй» со словами:

– К чему это он, черт побери? Мне что, заново писать передовицу? Господи, эти политиканы!

Фултон только сказал:

– Слушай, – и кивнул на экран.

Президент продолжал:

– Эван Аллен знал, что война вот-вот начнется в открытую и что «красные мундиры» из Канады с большими силами движутся вдоль озера Шамплейн, чтобы поддержать королевский гарнизон форта Тикондерога, называвшегося в те времена Гибралтаром Америки. И как-то ранним утром Эван Аллен, в своем зеленом мундире с золотыми эполетами, вывел отряд из восьмидесяти человек, которые под прикрытием густого тумана переправились через озеро в маленьких лодках и нанесли первый удар в истории американской революции. И на берегу перед фортом он произнес слова, эхо которых сквозь время донеслось до нас, и в этот вечер они звучат все так же ново и звонко:

И когда взошло, наконец, солнце, Эван Аллен и его парни были хозяевами форта, и в своем дневнике он записал, что они пустили по кругу полную чашу – думаю, их всех мучила жажда – и выпили за успех Конгресса и за свободу Америки.

– Передайте-ка сюда полную чашу, – бросил Билл Стейнберг, продюсер «Вечерних новостей» Филлипа Кармайкла на Си-би-эс, одному из своих обозревателей. Они сидели в студии на Западной Пятьдесят седьмой улице Нью-Йорка. Стейнберг был хорош собой и полагал, что из него получился бы отличный президент. Честолюбие никому еще не мешало.

Президент улыбнулся собравшимся. Он, в прошлом футболист, и сам был красивым мужчиной. Квотербек в команде школы «Нотр-Дам». Он умел воодушевлять народ.

– Сегодня я воззвал к имени Эвана Аллена и вспомнил сражение при Тикондероге по веской причине. Сегодня я выступаю здесь перед вами, друзья мои, с известием, что на нас движется армия. Под покровом тумана. Только на сей раз армия эта скрывается в наших же рядах – и тем более смертоносна. На сей раз это тайная армия, сила нашего же тайного правительства… в котором собрались те, кто хотел бы заставить нас отступить от цели, забыв, что мы – величайшее, самое свободное и открытое общество в мире.

По рядам прошел легкий шорох – намек на беспокойство. Уолтер Петерсон в старой комнате прессы проглотил густое облако сигарного дыма и закашлялся.

– Что за чертовщина? Что он несет? Мне и впрямь придется переписывать передовицу… нутром чую.

– И я хочу заверить всех вас, – продолжал президент, – что вторая американская революция уже на подходе…

И ничто, в том числе и это тайное правительство, не устоит перед нашей решимостью спасти нацию. Я хочу напомнить вам, что Эвану Аллену приходилось сражаться не только с «красными мундирами», но и с изменой. И сегодня я должен говорить с вами об измене – об измене и о том, к чему она ведет. Сегодня… очень важный вечер.

Я прошу вас выслушать очень внимательно, потому что ваша жизнь, и жизнь ваших детей, и их детей зависит от того, как вы отзоветесь на мои слова.

В последние недели мне благодаря усилиям преданных слуг общества, таких как генеральный прокурор, стало известно, что некоторые из наших разведывательных служб ведут, как бы я выразился, собственную политику – внешнюю и внутреннюю, – независимую от политики избранных вами лидеров. Эти службы, распоряжающиеся средствами, в которых они не подотчетны… действующие без консультации с исполнительными и законодательными ветвями власти… действующие уже много лет по собственной инициативе… создали новый и серьезнейший прорыв безопасности в нашем разведывательном сообществе… Этот прорыв и хищения предназначены влиять на политические решения как в отношении Мексики, нашего южного соседа, так и в других частях света.

Энсон Дамерон шепнул:

– Похоже на то, что он собирается разворошить здоровенную кучу того самого. Ему в жизнь не отчистить ботинки – с этими ребятами шутки плохи.

Бренда Холлидей пожала плечами.

– По мне – получится хороший сюжет. Царство террора в Лэнгли? А что, звучит!

– Из соображений безопасности Америки, – отчетливо произнес президент, – я сейчас не могу выразиться более конкретно.

Однако сегодня я хочу донести до вас следующую мысль: слишком долго наша жизнь – ваша, моя, жизнь каждого из нас – зависела от тайного правительства, которое вы не избирали, которое невидимо, неподотчетно никому из нас и которое до сего момента держало в кулаке эту великую нацию. Слишком многие из нас сражались, слишком многие гибли за это тайное правительство, даже не зная о его существовании.

Что ж, пришла пора перестать сражаться и умирать за тайное правительство.

В зале стояла тишина, прерываемая только нервным покашливанием да перешептыванием, журналисты бросали друг на друга короткие взгляды, делали удивленные лица, поднимали брови. Все это было для них новостью.

Пудж Бьюкенен из «Чикаго сан таймс» нацарапал в блокноте: «Тонкий лед!» Он передал блокнот Салли Ледбеттер из Пи-би-эс. Та кивнула и написала ниже: «И уже треснул».

– Я подразумеваю тайное правительство, – говорил президент, – состоящее из сил в рядах сообщества, собирающего разведданные, а также среди военных и крупных промышленников. И будьте уверены – это не метафора. Я говорю о настоящем, живом, функционирующем тайном правительстве… Вот почему вы не получили заранее копий этой части моего выступления, вот почему никто в моей администрации не был предупрежден о теме речи, вот почему нельзя было допустить ни малейшей утечки информации… Тайное правительство слышит мои слова – и погребальный звон по себе – в эту самую минуту.

– Господи боже! – тихо выдохнул Фултон.

Президент с чувством продолжал:

– Это тайное правительство зависит от служб, которые ныне действуют в облаке непроницаемой секретности. Вы не знаете, чем они занимаются. Ваши выборные представители в Конгрессе не знают, что затевают эти службы. И, поверьте мне, ваш президент только начал открывать истину. Они превратились в мародеров, использующих внутреннюю и международную политику к собственной выгоде и в пользу тех, кто их поддерживает и обеспечивает. Сегодня я не стану отделываться общими словами и намеками. Позвольте мне сообщить вам, как я – с вашей помощью – намерен действовать. Еще вчера я особым распоряжением прекратил существование Центрального разведывательного управления. Власть этого старого разведывательного сообщества должна быть разрушена и выставлена напоказ. Частично этому послужит опубликование бюджетов подобных служб: Национальной службы разведки, Независимой ревизионной комиссии и других. Но позвольте мне пока вернуться к конкретному вопросу.

Дамерон вполне внятно произнес:

– Ни хрена себе – ушам не верю!

Холлидей отозвалась:

– Честно говоря, по-моему, он не шутит, Энсон.

В комнате прессы Уолтер Петерсон откатил назад кресло и стукнул подошвами об пол.