– Мистер Дрискилл, должен сказать…

– Нет уж, позвольте мне закончить. На этом вы и сорветесь… Имейте в виду, я еще не понимаю, как все это складывается… но мы видим Дрю Саммерхэйза, ближайшего друга президента, человека, который распоряжался всеми его вложениями, когда тот ушел в политику, и президента в LVCO. Мы видим, как вы нашептываете Брэду Хокансену о каких-то проблемах в «Хартленд», то есть у Хэзлитта, – а Хэзлитт дерется с президентом за выдвижение. Я играю в «Соедини точки» и постоянно натыкаюсь на вас. Что, думается мне, превращает вас в основного игрока…

– Болтовня, друг мой…

– …в деле «Хартленд» и LVCO. Готов поспорить.

Саррабьян отошел к окну и встал, подбоченившись, глядя, как скачут и дурачатся клоуны, потешая его дочь и ее гостей.

– Какое простодушие, – задумчиво проговорил он. – Здесь обедали три последних президента. Я оказываю людям услуги. Оказываю услуги их братьям и сестрам, детям и племянникам. Вот вы, Бен, рассказали мне любопытную историю…

– Я думал, это все болтовня…

– Но вы ведь адвокат. Приходится полагать, что вы не опираетесь на догадки… на полет фантазии. Вообразить не могу, куда заведет ваш рассказ.

– О, я непременно найду доказательства. Я знаю, что вы связаны с «Хартленд» и LVCO. Не знаю, при чем тут президент….

– Я и президент связаны только потому, что владеем акциями одной компании? Господи, что за бред! – Он широко улыбнулся, отводя взгляд от картины детского веселья. – Так же законно, как охота на ведьм.

– Что ж, немало ведьм попало на костер. Вспомните: мы живем в век впечатлений – а не фактов. Не думаю, что Боннер сочтет это необоснованной охотой на ведьм. Тем более после того, как узнает, когда вы начали скупать акции LVCO и когда говорили с Брэдом Хокансеном. И еще прибавит к этому тот разговор с Саммерхэйзом, когда вас засняли вместе. Вы, мистер Саррабьян, – связующее звено между «Хартленд» и LVCO, а когда я буду знать больше, президенту это тоже покажется интересным.

– Право, о чем вы говорите? Что за игру со мной ведете? Что я должен думать?

– Я говорю о впечатлении. Газеты и телевидение придут в восторг от этой истории. «След Саррабьяна» – назовут ее они. А потом я намерен переговорить с президентом и, может быть, кое с кем из юстиции. Собственно, я слыхал, что министерство юстиции уже заинтересовалось вашими инвестициями…

– Вы даром тратите время, Дрискилл. Баллард Найлс ведь писал, что я связан с самой крупной собакой в стае и тем обеспечил свою безопасность. Уверяю вас, в этом он прав. Вы явились в мой дом, вы оскорбляете меня, говоря со мной как с обычным вором или биржевым шулером. С меня хватит…

– Мне казалось, ваши взгляды на жизнь предполагают, что все мы – воры и жулики. Разве не вы так говорили? А теперь кое-кто стал поговаривать, что президент как раз таков и есть… а он мой друг. И Саммерхэйз, лучший из всех известных мне людей, умер из-за этой истории… и след привел меня к вам. Я решил, что стоит приехать и предупредить вас. Возможно, еще не поздно спастись от последнего гибельного шага. Подумайте хоть о судебных издержках. И о потере лица! – Дрискилл передернул плечами. – Вы из тех, кто понимает, что такое «свой интерес». Если вы замешаны, то мой интерес в том, чтобы заставить вас поплатиться!

– Мы с вами общаемся на разной длине волны. Придется вам с этим смириться.

Дрискилл не слышал, как открылась дверь, увидел только, как чуть заметно кивнул Саррабьян.

– Мистер Дрискилл, меня ждут на дне рождения. Джефферс поможет вам выбраться из нашего лабиринта. Простите, что не провожаю, но я рад, что нам выпал случай побеседовать. Мне кажется, у вас сложилось совершенно ошибочное представление обо мне.

– Какое разочарование, – отозвался, вставая, Дрискилл. – Джефферс, я следую за вами.

– До свидания, Бен. Заглядывайте, – язвительно попрощался Саррабьян и вышел через балконную дверь на лужайку.

Маленькая девочка выскочила из стайки детей и бросилась к нему, размахивая руками.

Следуя за Джефферсом к прихожей, Дрискилл прошел мимо двери в бальный зал. Что-то заставило его остановиться и обратиться к дворецкому:

– Скажите, Джефферс, нельзя ли осмотреть бальный зал? Мистер Саррабьян собирался мне показать, но мы отвлеклись.

– Разумеется, сэр. Это прекрасный зал. Его снимали для «Архитектурного дайджеста», сэр.

Помещение было отделано белым с золотом и легкими штрихами царственной синевы. Футбольные ворота оказались бы здесь вполне кстати. Полировка инкрустированного паркета блестела на солнце. Вдоль стены со стороны Потомака тянулся ряд широких окон. День рождения был в разгаре. Дети визжали от смеха, глядя на клоуна в рыжем парике и огромных шлепанцах. Жена Саррабьяна, маленькая темноволосая женщина, помогала завести какую-то игру.

– А вот, – говорил Джефферс, – из-за чего мы попали в «Архитектурный дайджест». Копия французского дворца, жаль только, не помню, которого. Но все воспроизвели точь-в-точь.

Дрискилл обернулся. Напротив окон висел ряд зеркал в золоченых рамах. В них отражалось веселье на лужайке. Огромные зеркала почти невозможно было отличить от окон.

– Великолепный зеркальный зал, – похвалил Дрискилл.

Крокетный клуб «Рок-Крик» был в своем роде динозавром, пережитком традиций тридцатых годов, но на один день в году он снова становился центром притяжения. В былые дни группа писателей, лоббистов, финансистов и политиков собиралась поиграть в крокет в доме одного из членов клуба, в особняке над парком Рок-Крик. Чаще всего они напивались и падали, гоняясь за скатившимся с холма шаром, объедались и поносили «того типа из Белого дома», Франклина Делано Рузвельта. ФДР их пережил, пирушки лишились веселья, и крокет-клуб прекратил существование, пополнив число жертв войны. На место прежних пришли другие люди, находившие другие поводы надраться в кругу могущественных друзей.

Затем, когда в Белом доме сидел Никсон, клуб возродился, хотя слишком уж заурядный Никсон ни разу не попал в число приглашенных. Кое-кто из членов его администрации появлялся в клубе, пока волны Уотергейта не унесли их к другим берегам. Клуб продолжал прозябать в нешумные дни Форда и Картера и воспрянул к прежней роскоши с выходом на вашингтонскую сцену Рональда Рейгана. Тот иногда появлялся на ежегодных сборищах, по слухам, с одобрения астролога первой леди. Именно в годы Рейгана веселье перешло на новые рельсы и, как ни странно, приобрело более широкий масштаб.

Потом клуб перекупили Бергстромы – Вальтер и Инвикта Бергстром из Стокгольма. Их империя средств массовой информации включала в себя и синдикат, в котором работала Элизабет Дрискилл. Она вместе с Беном попала в число приглашенных на большие сборища. Бен, хотя до сих пор ни разу там не бывал и видел в самой идее таких развлечений символ всего, что представлялось ему наиболее отвратительным в закулисной жизни Вашингтона, решился теперь посетить вечернюю танцульку. Ему надо было поговорить с людьми, которых он почти наверняка застал бы в клубе.

Дом и его окрестности кишели представителями секретной службы. Мягкий свет струился сверху. Дрискилл миновал толпу и по мощеной плиткой дорожке обошел дом. Перед ним на газоне светилась большая оранжерея, и в памяти вспыхнула оранжерея Дрю, хлопающая на ветру под дождем дверь, и гравий, хрустящий под ногами, и мертвое тело старика. По краю газона и посреди него росли пышные кусты, над ними, ловя редкие дуновения ветерка, высились деревья. Красные, зеленые, синие китайские фонарики висели на шестах вокруг бассейна и кабинок, среди ветвей деревьев.

Здесь, кучками и перебегающими волнами, собралось, наверно, человек двести. Люди обступали ломившиеся под угощением столы, где прислуживали работники продуктовой компании, потом их относило к краю газона. По изгибам и завитушкам большого итальянского фонтана стекали струи пунша. Запасы шампанского «Перье-Жуэ» не иссякали, и, кроме того, по лужайке были разбросаны несколько полных баров. Общий стиль свадебного пира из сказки.