– Но у тебя Боганы… – Дрю пропустил его вопрос мимо ушей. – Ну, тогда в понедельник. С самого утра. Позавтракаешь в Гарвард-клубе?

– Я приду. И постараюсь хорошо себя вести.

– Вот спасибо, – сухо съязвил Дрю. – Тогда в восемь. Я закажу вертолет на шесть тридцать.

– Проведешь выходные на Биг-Рам?

– Там малость прохладнее, к тому же, говорят, подходит отличный шторм. Лучшей обстановки для размышлений не найдешь. А я читаю сейчас замечательную биографию Ивлина Во. – Эта мысль, видимо, доставила ему удовольствие. – Засяду в своем коттедже, почитаю и все обдумаю. Возможно, даже к лучшему, что мы встречаемся в понедельник. У меня будет время все переварить. Может, набросаю план… дело-то скользкое.

– Какое дело, Дрю?

– Я все тебе выложу в понедельник. К тому времени смогу сказать больше.

– Хорошо, Дрю.

– Благослови и храни тебя Господь, сын мой. – Он всегда ощущал легкий холодок, когда Дрю Саммерхэйз призывал на него божье благословение. Звучало так, будто Дрю верит, что Бен в нем сильно нуждается. Дрю уже скрылся в дверях и его голос донесся из коридора: – Привет Элизабет.

Покончив с Лиамом и Кэрол, Дрискилл заметил, что окно его кабинета забрызгано дождем, далеко внизу навесы уличных кафе раздувались от ветра и народ из-за столиков спасался внутри. Натянуло тучи. Он забросил в портфель то, что собирался почитать на выходных, потянулся за своим плащом от Блэквотча и навязанным ему Элизабет огромным, как у швейцара, зонтом. Выйдя на улицу, он обнаружил, что от сырости прохладнее не стало. Остановился купить сигар у «Джэй-энд-Ар», потом решил, что духоты в подземке ему не выдержать. На Парк-роу он дождался такси, благодаря судьбу за великанский зонт. Стемнело необычно рано, и такси, с шипением разбрызгивая лужи, светили зажженными фарами. Наконец одно остановилось, и он отсыревшим кулем упал внутрь. На дорогу до верхнего Ист-Сайда ушел час. В открытое окно машины на лицо временами плескала дождевая вода. Он очень старался не думать о Дрю и не гадать, что стряслось в Вашингтоне. Но от этих мыслей спасения не было.

Приемник был настроен на приуроченное к окончанию работы ток-шоу. Ведущий мусолил тему дня:

«Перед лицом поразившего Мексику землетрясения подобный вопрос кажется циничным. И все же, как оно повлияет на усилия президента Боннера достигнуть успешного компромисса, который покончил бы с гражданской войной? Нам приходится думать о безопасности страны: Мексика – не Индия. А в результате землетрясения начались грабежи, правительство принимает ответные меры, а американцы, попавшие между двух огней, гибнут. О, вызов по первой линии… слушаю, вы в эфире…»

Болтовне конца не предвиделось. Дрискилл заново осознал, в какую кашу угодил Чарли. Таксист приглушил звук и оглянулся через плечо.

– Представляете, у кого там родственники? У моей жены двоюродная сестра работает в Аризоне, так она без ума от страха за семью. Говорит, мы должны что-то сделать, но, вы же понимаете, что тут сделаешь? Верно?

Бен прошел в чугунные кованые ворота, выходившие на улицу, отпер тяжелую дверь и шагнул в переднюю на первом этаже своего четырехэтажного дома. Сунув зонт в медную стойку, прошел по коридору в кухню и тщательно соорудил себе водку с тоником, добавив много льда и много лайма. Пустой дом полнился чуть слышными шумами. Урчание холодильника и поставленного на малую мощность кондиционера, гудение осушающей установки, тихая музыка из настроенного на программу классики радиоприемника, тиканье дедушкиных ходиков на первой площадке лестницы. Он мечтал, чтобы Элизабет вернулась на выходные домой, но жена, если он не перепутал ее расписание, находилась сейчас в пути. Кажется, в Калифорнию, чтобы держать руку на пульсе выборов. Или еще куда-то. Он скучал. Он всегда по ней скучал.

Он вынес стакан в задний дворик, где над головой возвышались три дерева, и стоял, глядя, как дождь просачивается сквозь якобы водонепроницаемый навес. Присев за один из металлических столиков, он закрыл глаза, стараясь оставить позади прожитый день. Звук капель убаюкивал. Дрю сейчас в вертолете, направляется к своему коттеджу. Элизабет где-то далеко, следит за политиками и ломает голову, как объяснить их действия европейцам. Черт, жаль, что пришлось отложить разговор с Дрю. Неловко вышло. К тому же тонкие щупальца тревоги тянулись из Вашингтона. Сперва его выбили из колеи материалы в «Таймс», потом приглашение Дрю поболтать: Бен чувствовал, как потихоньку нарастает напряжение.

Звонки телефона пробились в сознание, и он вернулся в кухню, чтобы взять трубку. На экране маленького телевизора мелькала рекламная атака Хэзлитта: что-то о землетрясении и его результатах. Быстро же они успели! Ему пришло в голову, что звонит Элизабет. Но это оказалась не она, а Эллери Ларкспур.

– Бен, тебя слышно, как из-под воды!

– Недалеко от истины, Ларки. – Вот и звонок из Вашингтона, которого он так боялся. А дождавшись, испытал чуть ли не облегчение. – У нас дождь льет. Чем могу помочь?

– У тебя что-нибудь запланировано на выходные? Охота на лис, полеты на дельтаплане?..

– К вам не собирался, если ты об этом. И на все ваши вопросы ответов не знаю. Нет, я не знаю, что делать Чарли. Нет, у меня ничего нет на Хэзлитта. Правда ли, что он внебрачный сын Элвиса? Может, да, а может – нет. Информации недостаточно. Что-нибудь еще?

– Ты себя недооцениваешь. Однако я уважаю и понимаю твое нежелание болтать. Потому, бога ради, избавь меня от скулежа. – Ларкспур говорил выразительно, по-британски грассируя. Он был выпускником Роудса и многим колдовским приемам в отношениях с общественностью научился у английских наставников.

Прошло немало времени, но английская манера речи еще сквозила в выговоре уроженца Саванны. Он был большим поклонником своего земляка, поэта и певца Джимми Мерсера. Именно Эллери Ларкспур убедил Чарли Боннера выбрать классический номер Мерсера «Тихий, тихий, тихий вечер» музыкальной темой своей кампании. Он даже немного походил на виденные Беном фотографии Мерсера: лоб с залысиной, несколько зачесанных назад волосков, любопытные озорные глаза, сигарета в одной руке, бокал с бурбоном в другой и костюмы с лондонской Сэвил-роу.

Бен слушал Ларки с улыбкой. Водка с тоником показалась ему водянистой, и, внимая описанию всех ужасов разворачивавшейся президентской предвыборной кампании, он добавил в стакан еще капельку водки и много тоника, подбросил кубики льда. На коже выступила испарина. Дело не в жаре, это все от сырости.

– Давай к делу, Ларки. Что тебе нужно?

– Ну, дело в Дрю. Признаться, наш друг Дрю меня малость беспокоит. В нашу последнюю встречу он мне показался чуточку нездоровым, чуточку одряхлевшим.

– Ему за девяносто, если ты не забыл.

– Нет, не только это. Неуверенным. Опасливым. Не так быстро схватывал. Он звонил мне сегодня днем, сказал, что хочет поговорить… Но, мол, с этим можно подождать, пока я появлюсь в Нью-Йорке. Кажется, сообщение о землетрясении выбило его из колеи. Ну так вот, я здесь, в Вашингтоне, и предвыборная кампания больше походит на суд Линча… Я совсем закрутился с этими репортерами. Все равно что защищать умирающего…

– Так плохо?

– Ну, мы еще выкарабкаемся.

– Мне не обязательно морочить голову.

– Извини. Профессиональная привычка. Развивается со временем. Словом, Дрю… Я просто хотел, чтобы ты обратил внимание. Лучше бы он жил в городе, как все нормальные люди – не нравится мне, что он там совсем один на своем Биг-Рам. И еще от мыса Гаттерас надвигается сильнейший шторм. Просто черт знает как штормит. Он там без всякой помощи – а если отключат электричество, а он споткнется на лестнице или поскользнется в ванной? Назови меня старой наседкой…

– Ты и есть наседка.

– Я так и знал, что на твое здравое суждение можно положиться.

– На самом деле мне тоже неспокойно – этот шторм заставил меня задуматься. Я не так уж уверен, что мне хотелось бы оказаться там одному в такую погоду. Элизабет со мной, понятно, нет, так что чудесно провести с ней выходной не светит…