Чтобы помочь вам принять решение, я в подтверждение чистоты своих намерений сообщаю имя, которое значится в записной книжке Гуиди на странице от 20 мая в строке 23.00: Сильвано Брамбилла, кавалер Сильвано Брамбилла.
Знаю, что вы думаете. Вы думаете, Брамбилла — слишком распространенная в Милане фамилия, чтобы оказаться настоящей, что кавалер Брамбилла — шарж, имя нарицательное. Согласен, но его подпись я видел своими глазами, и она запала мне в память. Видел в куче бумаг, скопившихся на столе у Джулиано, на бланке с логотипом какой-то телефонной компании, головной офис которой находится в Тринидаде и Тобаго. Кавалер Брамбилла не мог не запомниться, потому что тогда я улыбнулся при мысли, что на одном листе бумаги сошлись две крайности: Милан, воплощенная доморощенность, и экзотика дальних стран — какое-то ризотто с шафраном, сервированное под пальмами на тропическом пляже.
А потом в разговоре Лаянок я еще раз услышал это имя, такое привычное для слуха. Всего две-три реплики, ничего особенного:
— Джулиано, ты случаем не рассердил кавалера Брамбиллу?
— Да вроде нет.
— Отлично, потому что сегодня у нас с ним важный разговор.
Вот, господин судья, это мой вклад в расследование.
Однако теперь мне придется задать вам один вопрос, хоть я и не могу рассчитывать, что вы ответите откровенно.
Кто этот человек в желтой рубашке с засученными рукавами, которого мы с Элоди встретили два раза всего за несколько часов?
Игра случая, который забавляется, подкидывая совпадения, чтобы тайные замыслы провидения показались нам достойными доверия? Начавшаяся мания преследования? Агент в штатском, следующий за мной по пятам? Кто это? Скажите мне вы, господин судья.
* * *
Дата: Пятница 4 июня 17.24
От кого: [email protected]
Кому: [email protected]
Тема: Вся правда
Ты прав, на колебания времени не осталось. Но едва я успеваю на чем-то остановиться, тут же выясняются факты, которые заставляют усомниться, а правильно ли я поступаю, заставляют думать, будто ты не говоришь всей правды. Сперва убийство Гуиди, а теперь — два дня назад — фотография. Поначалу я не хотела говорить тебе, но если мы и вправду должны заключить пакт, лучше, чтобы не было недомолвок.
На прошлой неделе хозяин твоей миланской квартиры через своего адвоката просил снять арест с комнаты: пока она пустует, он несет убытки. Естественно, мы уже произвели там обыск на следующий день после убийства Лаянки и ничего не нашли, поэтому я поручила двум судебным исполнителям упаковать вещи и доставить в прокуратуру: комната теперь свободна на радость хозяину.
Не то чтобы я особенно рассчитывала на эти коробки, но когда их принесли в мой кабинет, я подумала, что вещи, которые окружали тебя в последние месяцы, помогут мне лучше тебя узнать.
Ничего особенного там не было. Джинсы, какими торгуют китайцы на рынке, две-три майки из универмага, два свитера, где акрила больше, чем шерсти, и синяя шелковая пижама, купленная в центре, в дорогом магазине, — она как раз отлично подходит для обитателя лофта, когда он время от времени (но, похоже, не так уж часто, ведь пижама совсем новая) ночует с женщиной, с которой познакомился недавно. Ничего, что на самом деле говорило бы о тебе.
Тогда я принялась за самую большую коробку, с книгами, и задумалась. Вот передо мной тридцать семь книг, тридцать семь томов, с которыми ты не смог расстаться. Наверное, в твоей прежней квартире, роскошном лофте, было полно книжных шкафов и в них уже не оставалось пустого места. Могу вообразить жесткий взгляд и голос старика букиниста в тот день, когда ты пригласил его, чтобы продать все свое литературное имущество:
— К сожалению, синьор Барберис, за исключением пяти-шести изданий XVIII века, приобретенных у меня, все остальное — макулатура, которая ничего не стоит. Могу предложить триста евро за антикварные книги и сто за все прочие, только чтобы сделать вам одолжение и помочь освободить квартиру.
И ты согласился, а что тебе оставалось? Согласился, хотя за старинные книги в переплетах прекрасной сохранности и заплатил больше миллиона лир. Предложил букинисту прийти завтра и забрать все, а сам всю ночь напролет выбирал несколько книг, которые хотел оставить, с тем чтобы они уместились на единственной полке в твоей новой меблированной комнате. Тридцать семь книг, кое-что перечислю, как для протокола: «Бесплодная земля» Элиота, «Поворот винта» Генри Джеймса, «Авария» Дюрренматта, «Парфюмер» Зюскинда, «Рукопись, найденная в Сарагосе» Потоцкого и еще — Мартин Амис, книга Макграта с автографом, Борхес, Камю, Барт, Гарсия Маркес, Пессоа. И конечно, Сименон: «Человек, который смотрел на проходящие поезда», «Призраки шляпника» на итальянском, «Незнакомцы в доме» и «Мари из порта» по-французски, а на самом дне коробки — «Письмо моему судье». Неожиданное чтение для компьютерщика: малая толика того, что тебе хотелось бы изучать, не вырости ты рядом с Мирафьори? Свидетельства того, чем ты хотел бы стать?
Я их перелистала все, одну за другой, пытаясь найти там твои следы. Но ты не из тех, кто на полях записывает карандашом свои мысли, ты не подчеркиваешь фразы, не загибаешь уголки страниц. В лучшем случае оставишь открытку или фотографию, которая служила закладкой. Я нашла их немало, все присланы твоими родными — из Лоано, Линьяно-Саббьядоро, Чериале, Каттолики, — открытки, на которых родительская гордость заставила их вывести: «доктору» Луке Барберису. А потом фотографии. Снимал, видимо, ты — сурок, вывеска старого французского кафе, разноцветные рыбацкие шхуны на якоре где-то в порту Северного моря. И наконец, снимок, заложенный посередине «Фрагментов любовного дискурса». Фото, снятое автоматом, которых полным-полно в Луна-парках: они щелкают все подряд, потом билетеры предлагают тебе фото на выходе из аттракциона. На снимке двое, закутанные в пальто, мужчина и женщина, они тесно прижались друг к другу, и вагончик вот-вот полетит с самого крутого спуска американских горок. Но обнялись они не только от страха: головы сдвинуты, щека касается щеки, и понятно, что американские горки не единственное их совместное приключение. Двое на снимке — любовники, мужчина — ты, а женщина — Стелла Биффи, подруга Джулиано Лаянки.
Почему ты ничего не сказал? Почему, когда рассказывал о какой-то девушке, которую ты делил с другим, так и не назвал ее имени?
Боялся, что подумают, будто ты убил из ревности? Или хотел ее защитить? Ты последний рыцарь? Молчать, чтобы не компрометировать женщину, — это из романов XIX века, которые так нравились твоему деду.
Естественно, мне ничего не оставалось, как снова вызвать ее на допрос.
Она пришла сегодня утром.
Я показала ей снимок.
— Синьорина Биффи, к какому периоду относится эта фотография?
Она рассмотрела фото, потом ответила:
— Это конец ноября. Два года назад.
— Сколько времени продолжалась ваша связь с Лукой Барберисом?
— Приблизительно четыре месяца.
— Вы не могли бы точнее указать срок?
— Впервые мы виделись наедине в начале октября, а расстались накануне дня моего рождения, то есть 16 января.
— Это он вас оставил?
— Нет, я. Романы на стороне не для меня — очень скоро ложь убивает все хорошее, что в них есть.
— Что же тогда заставило вас изменить Джулиано Лаянке?
— Да все то же: его безразличие, потребность быть любимой, иллюзия большой любви. Словом, все, про что обычно пишут в женских журналах.
— Значит, сильное чувство?
— С Лукой мне было очень хорошо. Но сейчас, когда я оглядываюсь назад, мне трудно сказать, любила ли я его по-настоящему или мне просто так казалось. Во всяком случае, я была в него влюблена, если вы это имеете в виду.
— А потом?
— А потом отношения развиваются и требуют простора, света, ясности. Одной только близости оказалось уже недостаточно, видеться украдкой стоило усилий, и трудности ускорили развязку.
