Дата: Вторник 29 июня 18.38

От кого: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: Как я попал в Амстердам?

Как я попал в Амстердам? Сейчас расскажу, господин судья.

Все случилось в понедельник вечером на прошлой неделе, я имею в виду тот день, когда я лишился карточки. Закончив смену в баре, Марике пришла ко мне. Прежде чем открыть, я заскочил в ванную сполоснуть лицо и попробовал привести себя в человеческий вид — да уж какое там. Физиономия у меня была измочаленная, будто тряпка, сто раз прокрученная в стиральной машине, словно за несколько часов кожа сморщилась, как у стариков, которых показывают в новостях, когда в доме престарелых берут у них интервью по случаю столетнего юбилея.

Я пытался вести себя как ни в чем не бывало, хоть и знал, что надолго меня не хватит, пытался притворяться, зная, что именно увижу за дверью: веселое, улыбающееся лицо женщины, которая счастлива быть со мной.

Господин судья, как можно быть со мной счастливым? Я вечно недоумевал, почему Стелла так рада видеть меня, но еще больше недоумеваю сегодня, сейчас, когда убил человека.

Как бы то ни было, комедия не удалась.

— Что с тобой?

— Да ничего, просто погода такая, вот я и скис: вечно пасмурно, лето, а холодно не по сезону…

— Не по сезону для тебя, ты с юга, а у нас в это время всегда так.

— Ты права.

Молчание. Минута, две, пять. Подавленное, неловкое молчание, заполненное только мурлыканьем Кандида, который наконец-то привык к Марике и теперь пришел, чтобы его приласкали.

— Мне кажется, ты что-то скрываешь.

— Точно.

И я рассказал все, с самого начала, с того момента, когда стоял на вершине, и до сегодняшнего дня, когда очутился на дне.

А вы, господин судья, что бы вы сделали, если бы ваш друг, ваш Энрико, сказал: «Я убил человека»?

Нет, простите, это неудачное сравнение. Вы знаете Энрико, вы его любите, убежден, что вы попытаетесь понять его и, может, даже защитить. Но Марике-то совсем другое дело, для нее я всего-навсего чужой человек, с которым она переспала, разделила толику отчаянной нежности, вроде потерпевших кораблекрушение. Да окажись я на ее месте, собрал бы вещички и с перепугу удрал. А вот поди ж ты.

Марике приласкала меня, поцеловала и уже была готова думать и действовать, как умеют одни женщины. Пока я твердил, словно пономарь, «это конец», она искала выход.

— Сейчас нужно поесть. — И вытащила из холодильника кусок сыру и палку лиловой колбасы, попробовать которую у меня до сих пор недоставало мужества.

— Денег я тебе дать не могу.

— А я и не прошу.

— А я и не говорю, что ты просишь, я говорю, что деньги нужны, без них никак.

— Я же сказал, это конец. Ты совсем не обязана мне помогать, никто не обязан мне помогать.

— Дурость какая-то. Я не даю тебе денег, потому что у меня их нет. Все деньги в почтовых облигациях, нужно их продавать…

— Ни в коем случае. Это твоя жизнь, твой бар. И вдруг она прямо на месте нашла решение, самое простое, самое очевидное. Так же невозмутимо, как если бы сказала: «поехали куда-нибудь в воскресенье» или «пора идти за продуктами».

— Наличных у меня нет, но я помогу тебе подзаработать, чтобы хватило месяца на два—на три. А там посмотрим.

Я поднял на нее глаза, но без интереса — я уже поставил на всем крест. Она продолжала:

— В Амстердаме есть театры, где выступают любители. Спектакли порно, то есть секс живьем. Называется «Шоу эксгибиционистов». На самом деле многие — бывшие профессионалы, которые там подрабатывают, но зрители принимают их за обычных людей, у которых хватает смелости заниматься сексом при всем честном народе, смелости, которой им самим не хватает. Можно выйти в маске, тем более что они там смотрят не на лицо. Наоборот, если ты в маске, они могут воображать, что это их консультант по инвестициям или соседка по дому, это возбуждает. В таких заведениях платят довольно прилично, конечно, не как в Каза Россо или в каком-нибудь известном театре, но работа пристойная, а главное, ничего у тебя не спрашивают, ни документов, ни как твоя фамилия…

Короче говоря, я не очень-то поверил и вдобавок почувствовал замешательство, растерянность, на меня нашел смех. Сказать по правде, я даже сразу не понял, а когда до меня дошло, спросил:

— Это я-то на сцене, четыре-пять раз? Как ты себе это представляешь?

— От любителей таких результатов не требуют. Пару раз хватит за глаза, и потом, тебе не надо даже сдерживаться, можешь кончать: два завершенных половых акта в течение часа тебе под силу, правда? — Она состроила мину, как будто собиралась подмигнуть, и добавила: — По-моему, ты с этим неплохо справлялся в последнее время, можешь мне верить, тут у меня есть кое-какой опыт.

И она таки заставила меня улыбнуться. Неужели и правда достаточно похвалить мужчине его снасть, чтобы он воспрянул духом?

Однако я тут же заволновался:

— А с кем придется выступать?

— С двумя восемнадцатилетними лесбиянками и собакой овчаркой.

Я вытаращился.

— Да со мной, балда. Можно подумать, я тебе позволю заниматься любовью с другой.

Она, конечно, не ревновала, она ведь ездила отдыхать с женой своего партнера, с которым они совокуплялись по пять раз на дню. Просто она хотела, чтобы я чувствовал себя любимым. Проявление нежности.

— Дуду вчера сказал, чтобы я отгуляла свой отпуск, сколько мне там полагается, иначе мне его не видать до октября. Получается десять дней. Едем в Амстердам: десять выступлений, и ты немного поправишь свои дела, по крайней мере денежные.

— Ты уже выступала в этих заведениях?

— Нет. Когда я бросила, то поклялась, что больше не дам себя трахать кому попало.

Снова нежность, снова она говорила, что я для нее особенный, а не первый встречный.

— Ну? — спросила она, глядя мне в глаза.

Что можно ответить женщине, которая готова принародно тебе отдаваться, снова сверкать голой попой, только чтобы выручить из беды?

— Ладно, я попробую.

— Вот и молодец, правильно, завтра начнем тренироваться.

— Разве за эти дни мы уже не натренировались?

— Ты прекрасно знаешь, что это совсем не то. Мы делали для себя, но спектакль-то для других, для зрителей. Я должна тебя научить, как держаться, чтобы публике было видно, что мы не притворяемся, как убирать волосы с лица, когда я встану перед тобой на колени. Объяснить, сколько на что нужно времени, когда пора менять положение.

— А трудно научиться?

— Да, непросто, но не забывай, мы будем там как любители, особого мастерства никто и не требует. Во всяком случае, лучше поскорей начать практиковаться.

— Тогда сегодня?

— Сегодня нет. Сегодня был трудный день. Сегодня будем любить.

Она захотела любить преступника, отчаявшегося и без гроша в кармане. Это опять-таки комплекс сестры милосердия?

Тренировки продолжались три дня. Тем временем Марике обзвонила друзей в Амстердаме и договорилась о выступлении. Думаю, она к тому же умудрилась повысить наш гонорар, но поскольку говорила она по-нидерландски, я не понял.

Кандида я отнес к Марике домой, и ее кошка сразу прониклась к нему симпатией.

— Соседка будет носить им еду каждый день, не бойся. Свою я ей оставляю уже не в первый раз.

25-го мы приехали в город и назавтра дали первое представление.

Хотите, чтобы я продолжал, господин судья? Хотите знать все? Или думаете, что мое описание и без того достаточно натуралистично?

По правде говоря, мне немного стыдно, наверное, стыднее рассказывать все это вам, чем выступать перед публикой. Но с другой стороны, мне хочется рассказать вам все, у меня впечатление, что вы на самом деле начинаете понимать меня и что теперь невозможно скрывать от вас что бы то ни было.

Давайте так. Отсюда начинается самая трудная, самая интимная часть, о ней невозможно рассказывать экивоками. Выбирайте сами, читать или не читать.