Самые быстрые из греттанов уже настигали их; Гарек слышал их голодное ворчание, заглушённое топотом копыт Ренны. Молясь в душе, чтобы Ренна сумела сохранить прежнюю скорость без его направляющей руки, он чуть повернулся в седле и выстрелил в здоровенного самца, который, злобно щелкая зубами, почти нагонял Ренну. Стрела попала чудовищу в шею, но это, похоже, не произвело на него никакого впечатления; он даже ничуть не замедлил бег. Гарек снова выстрелил, и эта стрела вонзилась греттану прямо в горло — но и дважды раненный, греттан продолжал неутомимо преследовать лошадь, уже начинавшую уставать.

Ренна вела себя поистине героически, стараясь уйти от погони, но Гарек уже чувствовал, как она понемногу начинает замедлять бег. Небольшой греттан, зайдя с фланга, прыгнул и ухитрился задеть кобылу лапой. Ренна пронзительно заржала, но скорости не сбавила, хотя кровь так и хлынула из раны у нее в плече.

Гнев волной поднялся в душе Гарека, на какое-то время полностью заглушив страх. Он поискал впереди какую-нибудь низко растущую ветку, но, не увидев ни одной, привстал в стременах, повернулся почти на девяносто градусов и выстрелил в того греттана, что ранил Ренну. Стрела вонзилась рычащему монстру в голову, чуть выше глаза. И Гарек в душе возблагодарил богов за то, что взял с собой большой лук, а не малый, с каким обычно охотился в лесу; из малого лука ему бы ни за что не удалось пробить прочный череп этой твари.

Стрела, глубоко войдя в голову греттана, заставила его остановиться посредине прыжка и замертво рухнуть на землю. Четыре греттана, бежавших позади, вдруг прекратили преследование и набросились на еще дергавшееся тело, страшными клыками и когтями разрывая его на куски. Отмахиваясь друг от друга окровавленными лапами, эти чудовища-каннибалы дрались за лучшее место у истерзанного трупа своего сородича!

Однако два греттана по-прежнему гнались за Ренной, и Гарека охватило отчаяние: он боялся, что они не успеют достигнуть скалистого обрыва над омутом.

И тут обрыв вдруг открылся перед ним — всего шагах в двухстах, за деревьями.

Поросшие мохом валуны были еще мокры от утренней росы; среди них вилась узенькая тропинка, ведущая на край обрыва, нависшего над самым глубоким местом. Огромный греттан, у которого из горла так и торчали стрелы, выпущенные в него Гареком, прыгнул, ухитрившись сорвать лапой одну из седельных сумок. На тропу выпали два кролика и фазан в пышном ожерелье из перьев, и второй греттан, чуть поменьше, остановился, чтобы воспользоваться столь неожиданным угощением. Однако раненый самец преследования не прекратил.

Когда Ренна вылетела на край обрыва, хищник бежал почти вровень с нею, готовясь снова прыгнуть. Гарек выхватил из-за пояса охотничий нож, чтобы вонзить его греттану в грудь, если он все же настигнет их, и постарался направить Ренну точно по той узкой тропке, что вела к обрыву; греттану пришлось догонять их, прыгая по мокрым валунам.

Затея удалась! Хищник поскользнулся и на мгновение потерял равновесие, но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы Ренна выиграла несколько шагов.

Оглянувшись, Гарек увидел, что греттан, оправившись от падения, снова мчится за ними по тропе. Теперь времени уже не будет, чтобы, осторожно лавируя среди скал, спуститься к воде.

— Придется нам прыгать, Ренни! — крикнул Гарек кобыле, и та, похоже, отлично его поняла.

Опустив голову и ни на миг не замедляя бега, она вылетела на край утеса и, собрав все силы, прыгнула вниз. Греттан, упорно ее преследовавший, тоже прыгнул, на какое-то мгновение словно зависнув над омутом.

Омут Данаи возник из-за того, что несколько крупных подводных скал у северного берега реки Эстрад, где течение лениво поворачивало на юг, как бы преграждали воде путь, заставляя ее отступать и образуя небольшой водоворот. В итоге вода выбила в этом месте глубокий и широкий, от берега до берега, омут.

В ярком утреннем свете эти подводные скалы виднелись, как ржаво-коричневое неясное пятно, и Гареку на мгновение стало страшно: он опасался, что перепуганная Ренна прыгнет слишком далеко, и тогда они приземлятся прямо на весьма негостеприимные острые камни у противоположного берега.

Но когда они уже летели вниз, он понял, что прыжок оказался слабее, чем он думал, и хорошо бы им не угодить на те скалы, что торчат из воды прямо под ними. Гарек отчаянно замахал руками и ногами, пытаясь соскочить с Ренны и прыгнуть в воду как можно дальше от нее. Он все еще надеялся, что успеет сделать это, когда они уже ударились о воду. И хотя ему казалось, что полет их длился минуты, удар оказался настолько силен, что у него перехватило дыхание, и он сразу погрузился очень глубоко в воду, почти на самое дно.

Вынырнув и хватая ртом воздух, Гарек тут же поплыл к северному берегу. Впереди он сразу увидел Ренну, которая значительно его обогнала; судя по всему, она пережила этот прыжок без особых повреждений. А вот про себя он бы этого не сказал: сильно болела грудь, и, похоже, было серьезно повреждено правое колено.

«Расслабься, — приказал себе Гарек, — теперь все будет хорошо, так что расслабься и постарайся успокоиться».

Он позволил себе некоторое время плыть по течению, стараясь наладить дыхание, а потом, приподнявшись над водой, увидел, что греттан с трудом выбирается из воды на южный берег реки; две стрелы по-прежнему торчали у него из шеи. Выбравшись, зверь повернулся мордой к реке и несколько раз проревел — от этого жуткого рева у Гарека просто кровь в жилах застыла, хотя было уже ясно: они — слава всем богам Северных лесов! — выбрались-таки из этой страшной переделки.

Ренна уже бегала по берегу, поджидая хозяина. Увидев плывущего Гарека, она понимающе, как человек, кивнула ему головой и, изящно перебирая ногами, спустилась к воде. Уцепившись за ее гриву и стараясь щадить поврежденные ребра и правое колено, Гарек вместе с нею поплыл через реку к далекому северному берегу.

Алмор молча ждал на южном берегу реки Эстрад. Он видел, как тот юноша бежал через лес, преследуемый стаей отвратительных черных хищников, которые теперь, рыча и скаля покрытые кровавой пеной пасти, возвращались назад ни с чем. Потом некоторые греттаны остановились, чтобы напиться из мелкого лесного озерца, а остальные двинулись дальше, к окровавленным останкам растерзанного ими оленя. Голод сводил алмора с ума. Та неведомая, мудрая и могущественная сила, что всегда управляла им, еще утром призвала его для выполнения одной, вполне понятной ему задачи. Да, охота скоро начнется, но сперва алмору было необходимо как следует подкрепиться, а заодно и собрать сведения об окружающем лесе.

Самый крупный из греттанов, огромный самец, который чуть было не нагнал того юношу, грубо растолкал остальных и, подойдя к озерцу, принялся жадно пить. Две выпущенные молодым охотником стрелы глубоко вонзились ему в шею, и было ясно, что он все равно вскоре подохнет от потери крови. Его сородичи, понимая это, ждали поблизости, не решаясь напасть на него, пока он совсем не ослабел. Но алмор ждать не стал.

Скользнув в воду, он как бы расплылся, трепеща мерцающей неярким светом плотью, и растаял, совершенно исчезнув из виду. А через мгновение огромный греттан вдруг дернулся, словно по телу его прошла судорога, потом застыл, как изваяние, и замертво рухнул на берег реки.

Пока остальные хищники готовились прыгнуть на упавшего вожака, чтобы его прикончить, греттан-самец снова открыл глаза, и шкура его вдруг начала быстро светлеть, а огромная туша сперва раздулась, а потом мгновенно съежилась. И от этого великана осталась лишь жалкая оболочка пепельного цвета: его в один миг досуха высосал изголодавшийся алмор. На берегу валялись лишь стрелы Гарека, несколько крупных костей да сморщенная шкура, которая уже начинала разлагаться.