Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Однако Рала, собрав последние силы, все же попыталась догнать его:

— Пом Рала!

Хаден злобно что-то прорычал и даже поморщился, когда она ухитрилась-таки схватить его за рубаху. Пронзительно вопя и царапаясь, она цеплялась ему за руки, за волосы и даже за лицо, пытаясь во что бы то ни стало обрести надежную опору. Перевернувшись на спину и приблизив к ней свое покрытое страшными шрамами лицо, Хаден вместе с ней погрузился под воду, готовясь нанести ей сокрушительный удар кулаком, но не успел:

Рала вдруг перестала сопротивляться и выпустила его руки, глядя на него широко раскрытыми от ужаса глазами.

Последний умоляющий вопль ее оборвался, и тело ее закачалось на волнах, точно кусок измочаленного морем плавника. А потом вдруг начало уменьшаться, ссыхаться и вскоре превратилось в пустой кожистый мешок, полный разрозненных бледно-желтых костей.

— Алмор, — проворчал одобрительно Хаден и вновь поплыл к ронскому берегу.

Вскоре он почувствовал прикосновение алмора — слабое приятное покалывание: демон, всплыв из неведомых глубин, точно окутал его теплым магическим одеялом, согревавшим и дававшим силы. Бесплотное тело алмора было похоже на густую молочно-белую жидкость, клубящуюся в морской воде, и Хаден видел, как легко его руки проходят сквозь эту желеобразную массу, которая поддерживает его, помогая плыть размеренно и спокойно.

Ничего, вместе они наверняка поймают этих ронцев, отыщут пропавший камень Малагона, а потом в течение всего следующего двоелуния будут наслаждаться болью и страданиями своих жертв!

* * *

Дождь наконец прекратился, и пока на улицах сохла грязь, над ними плыли тяжелые волны отвратительных испарений. Хуже всего было по утрам — отчего-то казалось, что даже солнце припекает сильнее, чем днем. По утрам Ханна особенно ненавидела грязные улицы Миддл-Форка: как бы осторожно она ни ступала, ее тщательно вымытые вечером башмаки мгновенно покрывались мерзкой жижей, а сама она буквально плавала в поту.

Проклиная себя за то, что забыла взять свои темные очки — Ханна прямо-таки видела, как они валяются на переднем сиденье ее машины, куда она их, как всегда, небрежно бросила, — она чувствовала, что уже выработала привычку постоянно щуриться. Конечно, темные очки свели бы на нет любые ее попытки слиться с местным населением; ее тут же арестовал бы первый же малакасийский патруль, но порой ей казалось, что игра все равно стоила бы свеч.

— По крайней мере, меня отвели бы в какое-нибудь темное место, — пробормотала она и прибавила со вздохом: — Нет, это все-таки было бы, наверное, еще хуже.

В то утро Ханна спешила назад, в дом Алена, расположенный в ближнем предместье Саутпорта, неся на плече большую пеньковую сумку, битком набитую всякой снедью — овощами, фруктами, свежим хлебом; еще оттуда выглядывали две большие бутыли с вином и почти целая туша неведомого животного, которое здесь называли «ганзель».

Ханна научила Черна — на свою голову! — игре «Камень, ножницы, бумага», и теперь он каждый день требовал поиграть с ним, особенно когда наступало время помочь ей по дому. Принести дров? Камень ломает ножницы. Купить продукты к завтраку? Бумага накрывает камень. Выгрести золу из плиты? Ножницы режут бумагу.

Черн превратился в настоящего виртуоза, в гениального знатока науки о камне-бумаге-ножницах, и каждый раз, когда он, выиграв, разражался совершенно нечеловеческим хохотом, у Ханны возникало ощущение, что это оперный бас, пьяный в стельку, пробует свои вокальные возможности на лестничной клетке.

Обойдя стайку маленьких уличных попрошаек, Ханна, ступая прямо по жидкой грязи, перешла на другую сторону улицы, свернула в переулок и срезала часть пути, пройдя позади нескольких крупных промышленных предприятий. Она вынырнула на главный бульвар всего в нескольких кварталах от дома Алена, пообещав себе, что потом непременно вернется и накормит голодных детей тем, что останется от завтрака. Но сейчас ей больше всего хотелось снова оказаться в доме Алена Джаспера. Старик успел уже немало поведать ей об Элдарне, о его населении, об истории, и все же ей не терпелось узнать как можно больше, особенно если она хочет отыскать Стивена и вернуться с ним вместе в Айдахо-Спрингс.

Хотя она чувствовала: Ален что-то от нее скрывает. Они жили у него уже довольно давно — с того вечера, когда Черн на руках принес старика из таверны «Миддл-Форк». Ханна вздрогнула, вспомнив, как жалобно тогда Ален молил, чтобы ему позволили умереть, а Хойт все пытался его утешить и твердил:

— Ничего, старина, если бы я выглядел так же, как ты, и так же вонял бы, мне, наверное, тоже хотелось бы умереть!

Но они догадались, что все гораздо серьезнее, когда Ален с отчаянием ответил Хойту:

— Нет, ты не понимаешь: он мне умереть не позволит!

— Кто не позволит? — спросил Хойт, теперь уже с тревогой. — Как тебя понимать? Скажи, Ален, что с тобой случилось.

— Конечно, где тебе меня понять! У тебя ведь и семьи-то нет, — проворчал Ален, вдруг рассердившись. — Только он меня ни за что не отпустит, он даже умереть мне не позволит, мерзавец, безумец проклятый! Вот я и потерял своего Джера, своего милого мальчика!

— Твоего сына? — спросил Хойт. — А что с ним случилось?

— Моего внука. Моего последнего внука. Он умер, а теперь и мне конец, конец всему моему роду. Возможно, где-то у каких-то моих дальних родственников еще есть дети, но это не считается. Все мои собственные дети мертвы.

— Но что с ними случилось? Они что, от чумы умерли или от какой-то еще болезни?

— Они умерли от старости. Но все они были моими детьми.

Ханна потянула Хойта за рукав.

— О чем он говорит? Он же совершенно пьян. Да мы от него ни одного разумного слова не добьемся, пока он не протрезвеет. Давай лучше уложим его в постель — только сперва эту вонючую одежду сожжем, ладно?

Хойт согласился с ней, но, когда он попытался объяснить Алену, что они сейчас уложат его в постель, тот вдруг стал вырываться и кричать:

— Не называйте меня Аленом! Мое имя Канту! Так меня и зовите! — И он крепко вцепился Хойту в локоть.

— Ну, хорошо... Канту. — Хойт опустился возле него на колени и с улыбкой попытался его успокоить. — Давай все расставим по местам и начнем сначала. Почему ты хочешь умереть?

— Мой Джер умер.

— Когда?

— А которое сейчас двоелуние? Старик явно утратил счет времени. Хойт тихонько выругался.

— Да уж середина осени миновала.

— Значит, прошлым летом, примерно двенадцать двоелуний назад... — Ален помахал рукой, точно желая подчеркнуть некоторую неопределенность этой даты, и Ханна сразу успокоилась, увидев столь понятный и знакомый жест. — Тогда-то я и пить начал.

Хойт с трудом сдержал изумленный возглас.

— Ты что же, двенадцать двоелуний подряд пьешь?

И снова последовал тот же неопределенный жест:

— Да, около того.

— То есть почти полтора года? — в ужасе прошептала Ханна, качая головой.

— И каждый день?

Наверное... — Он выпустил локоть Хойта. — Я рад тебя видеть, мальчик мой. Даже если это — в последний раз.

— Ты же сказал, что кто-то не позволит тебе умереть. — Хойт взял старика за руку.

— Ну да, он, этот гад вонючий, и не даст, — кивнул Ален.

— А кто этот «гад вонючий»? — попытался выяснить Хойт. — Кто не даст тебе умереть? И почему?

— Он — это Лессек.

— А кто такой Лессек? — осторожно спросила Ханна.

Ей не хотелось прерывать их разговор, хотя надежды на возвращение таяли в ее душе с каждым новым нелепым заявлением Алена.

Хойт вопросительно посмотрел на Черна, но тот лишь пожал плечами и покачал головой. И тогда, не глядя на Ханну, Хойт неохотно пояснил:

— Маг, ученый, колдун. Человек-легенда. В нашей истории он, безусловно, упоминается, да только жил он много двоелуний назад — с тех пор сменился не один десяток поколений. По-моему, Лессека считают основателем знаменитого университета в Горске и потрясающего научного сообщества при нем, которое называлось Сенат Лариона.

178
{"b":"101987","o":1}