Чем ближе подходили негры, тем большее беспокойство охватывало город. Из уст в уста передавались различные нелепые слухи. Сторонники рабовладения, стремясь запугать добросердечных жителей города, не останавливались перед клеветой. Они опубликовали в газетах, что в Иту, Сорокабе и в небольших поселках по пути негры нападали на жилые дома, грабили лавки и склады, убивали и насиловали.

Выступления аболиционистов, которые отрицали это и утверждали, что, наоборот, негры падают от голода и усталости, но не покушаются на чужую собственность, не могли успокоить население.

Власти провинции приняли свои меры: послали отряды под командованием младших лейтенантов Вандерлея и Гаспарино Карнейро Леана с приказом во что бы то ни стало рассеять беглых рабов в окрестностях Сан-Пауло. Младший лейтенант Вандерлей, сочувствовавший аболиционистам, постарался опоздать, поэтому он упустил возможность напасть на колонну оборванцев, что вполне отвечало его желаниям. Посчастливилось и его товарищу Гаспарино Карнейро Леану, не менее благородному офицеру, – он не встретил негров. Получив приказ ждать беглых рабов в окрестностях Котии, поскольку они должны были обойти Сан-Пауло стороной, как делали это, встречая на своем пути другие города, Леан ломал голову над тем, как, повинуясь велению сердца, не нарушить при этом приказа своего начальства. Он разбил со своим отрядом бивак и принялся ждать.

В Сантос имперское правительство направило саперный батальон под командованием майора дона Жоакима Балтазара да Силвейра. В одно ясное жаркое утро какая-то шхуна вошла в порт и стала на якорь неподалеку от здания таможни. Послышались звуки рожков, раздался барабанный бой. Что бы это могло означать? Население Сантоса, в то время небольшого, беспокойного города, всполошилось – новости здесь распространялись с молниеносной быстротой. Не прошло и получаса, как все уже были в курсе замыслов центральных властей. Когда несколько позже отряд высадился и продефилировал к казармам, почти все жители города высыпали на улицу, с любопытством и настороженностью разглядывая бравых солдат.

Аболиционисты Сантоса проводили собрание за собранием. Пансион Брандины был переполнен каиафами; многие прибыли из Сан-Пауло. У всех возникал один вопрос: что же делать? Дон Жоаким Балтазар да Силвейра, как храбрый, честный офицер, считал своим долгом до конца выполнить то, чего хотело правительство. А хотело оно ни много ни мало, как разрушения Жабакуары, ибо само это слово в те времена считалось опаснейшим: оно означало свободу. Что же делать? Что делать? Вот тогда-то Америко Мартине вспомнил, что он учился в офицерской школе вместе с доном Жоакимом Балтазаром. Не могло быть ничего естественнее посещения старого товарища…

К этому сводилась последняя надежда аболиционистов Сантоса.

В тот же день после обеда Мартине явился в казарму и велел доложить о себе. Через несколько мгновений в дверях собственной персоной показался командир саперного батальона. Они обнялись и иод руку направились в комнаты майора, где мало-помалу беседа перешла на щекотливый вопрос. Когда командир рассказал о возложенной на него миссии, Америко Мартине взволнованно спросил:

– И ты все это сделаешь?

– Сделаю, – ответил офицер с такой решимостью, что надежды аболициониста сразу рухнули.

– Не может быть…

– Почему? Не понимаю…

Америко Мартине осмотрелся по сторонам, подошел к двери кабинета, выходившей в коридор, и закрыл ее. Потом, стоя перед старым другом, протянул руки и спросил его с необыкновенной мягкостью, задушевностью, восторженностью, которые не вязались с обликом этого атлетически сложенного человека:

– Но, Кинвиньо, знаешь ли ты в самом деле, что собой представляет Жабакуара?

В эту минуту майор понял все: Америко Мартине – аболиционист и пришел, чтобы склонить его на свою сторону. Офицер обнял Мартинса и рассмеялся, но, вспомнив, что он военный и находится при исполнении служебных обязанностей, нахмурился и ничего не ответил. Америко Мартине пробыл у майора еще несколько минут, беседуя о разных пустяках, потом, почувствовав себя неловко, стал прощаться. Майор не удерживал его и вежливо проводил до двери. В нем появилась какая-то отчужденность. Мартине вышел и поспешно зашагал по узким улицам, насыщенным запахом моря, который ветер доносил с побережья.

В тот же вечер состоялось заседание «Освободительного общества». Было решено, что негры должны покинуть киломбо и снова укрыться у каиаф: в жилых домах, на фермах, в бедных лачугах. Но ни в коем случае не следовало уничтожать Жабакуару.

Над городом нависла удушливая жара; в зале, где собрались аболиционисты, нечем было дышать, и они вынуждены были беседовать у открытых окон, хотя и здесь не чувствовалось прохлады. Шафрановая луна безжизненно висела в неподвижном воздухе. От порта доносился запах гниющих водорослей.

Всех угнетало предчувствие неминуемой беды. Шавиер Пиньейро вышел на балкон и стал вглядываться в тускло освещенный луной город. В домах были раскрыты окна и двери. Жители вынесли матрацы на улицу и спали там, обливаясь липким потом, который увлажнял простыни. В мертвенном свете фонарей прошел отряд полиции. Сержант вызывающе и злобно крикнул:

– Мы идем в горы, подождем там негров. Ручаюсь, им не сносить головы!

Полицейские расхохотались.

Аболиционисты встревожились. Полиция Сантоса пользовалась дурной славой, поэтому-то ее и послали в горы, к перевалам, чтобы дать бой колонне. Зная великодушные чувства армии, губернатор провинции никогда не доверил бы ей такой миссии. Отряды пехоты, кавалерии и саперных войск, должно быть, расположатся лагерем у подножья и примут участие в разгроме невольников, только когда над этим как следует потрудятся лесные капитаны и полиция…

В городе снова воцарилась тишина. Аболиционисты стали выходить группами. Тиан, который иногда выполнял обязанности привратника, остался потушить лампы и запереть двери на засов. Последними около трех часов ночи вышли Шавьер Пиньейро, Америко Мартине и Жулио Маурисио. В это время на углу появилось несколько молодых журналистов, закончивших работу по выпуску очередного номера «Диарио де Сантос». Один из них, Гастон Буке, тут же объявил:

– Батальон майора Жоакима Балтазара неожиданно выступил по направлению к Каскейро!

Никто из аболиционистов этого не ожидал. Батальон вышел ночью, очевидно, чтобы не двигаться в жару, но ведь войска обычно перевозились специальными поездами. Хотя для оптимизма и не было особых причин, все же аболиционисты разошлись не очень встревоженные. Небо со стороны моря начало бледнеть. Чтобы не наступать на спящих, которые расположились на тротуаре, они зашагали по мостовой.

Саперный батальон действительно получил приказ перехватить беглых негров у подножья гор. Так как перебросить отряд специальным поездом не удалось, командир решил преодолеть эти две с лишним лиги походным порядком.

Это была приятная прогулка. Батальон выступил через несколько часов после выхода отряда полиции. На восходе солнца саперы подходили к мосту у Каскейро. В воздухе со стороны мангровых зарослей уже веяло горячим дыханием норд-веста. Корни деревьев были обнажены, и по ним ползали крабики. Как всегда после отлива, слышалось потрескивание высыхающей почвы. Большие ярко-желтые цветы тянулись к солнцу.

Вскоре поднялся ветер. Телеграфные провода пели, как арфы. Из расположенных вдоль шоссе таверн выходили кайсары[48] в широкополых шляпах и настороженно наблюдали за прохождением батальона. Некоторые предпочли спрятаться за изгородями, опасаясь, как бы их не забрали в солдаты.

Когда батальон по крытому с перилами мосту перешел реку, жара стала просто невыносимой. Командир приказал сделать привал, чтобы солдаты могли утолить жажду. Две негритянки предложили им кувшины с водой и латунные кружки. Коровы, пасшиеся поблизости, подняли головы и недоверчиво посмотрели на солдат, потом снова уткнулись мордами в траву. На изгороди выгона сидела стая ану, птицы издавали пронзительные крики. После короткого отдыха солдаты двинулись дальше. Они пересекли топь, где во время дождей стада быков целыми часами не могли выбраться из трясины, бывало, что приходилось даже оставлять здесь увязшее животное. В таких случаях погонщики тут же прирезали его, внутренности бросали собакам, а мясо отдавали кому придется. Окрестное население всегда дожидалось этих подачек, и, когда дорогу размывало дождями и по ней должен был пройти скот, многие мечтали о том, чтобы быки попали в беду.