Ему едва хватало сил на гнев. Выходит, Бегущий-в-Свете удостоился чести сам увести Народ на ту сторону Ледника. Выиграл. Глаза Вороньего Ловчего слезились на ветру. Он все пытался вглядеться в огромную ледяную глыбу, скрытую клубящимся туманом и низкими тучами. Он упустил возможность повести их за собой с Белой Шкурой. Это больно — но не все еще кончено. Сила Шкуры проведет его через эту ужасную дыру. А уж там, по ту сторону Ледника, он станет настоящим вождем.

Он с надеждой глядел на Шкуру: он понимал, что она значит для него в будущем. Он нежно трогал ее, он наслаждался ее тщательно выделанной поверхностью. Какая мягкая! Кто бы ни выделывал ее, это был настоящий мастер. Даже кончиками своих наполовину обмороженных пальцев он чувствовал Силу — как будто током било его от меха.

— С тобой, — говорил он, обращаясь к Шкуре, — я стану величайшим человеком в Народе. Ни у кого не будет больше жен, чем у Вороньего Ловчего. Никто не будет сильнее меня. Никто не осмелится со мной спорить. Ты дашь мне все это, и еще многое другое.

Порыв ледяного ветра обжег его. Он едва удержался на ногах. Желудок его свела судорога от подмороженных ягод. Нагнувшись, он зачерпнул горсть снега и проглотил ее. Когда она с трудом прошла через его горло и проникла в измученный голодом желудок, по коже у него пошли мурашки.

Крякнув, он опять взвалил на плечи тяжелую Шкуру. Она весит как взрослый мужчина… Он медленно двинулся к реке по краю долины. Мускулы его рук и ног напряглись, он сгибался под непосильной ношей. Почему этот четырежды проклятый Мамонтовый Народ не мог найти себе тотема полегче? Он едва взглянул на кости Кричащего Петухом, лежавшие на камнях наполовину утопая в снегу. Череп лежал на боку, его пустые глазницы были забиты снегом. Грызуны объели кости в носовом проходе гнездились личинки мух. На черепе еще болтались остатки кожи, седые пряди блестели на снегу.

Вороний Ловчий вздрогнул: взгляд пустых глазниц странно задел его. Где-то в глубине души он услышал резкий смех: это Кричащий Петухом смеялся над ним.

Он пошел прочь.

Следы людей постепенно заносило снегом, но народу шло столько, что даже слепой различил бы их. Вороний Ловчий кашлянул, сгибаясь под тяжестью Шкуры. Кажется ему или она действительно становится все тяжелее? Сперва, после того как он покинул лагерь Других, он отдыхал всего три или четыре раза в день, а теперь приходилось каждый час садиться на снег и опускать ношу. Ему тяжело дышалось, пустой желудок бурчал. Силы его были на исходе, голод и жажда томили его.

— Но Сила со мной! — напомнил он себе, чувствуя, как жизненная мощь приходит к нему при каждом прикосновении к Шкуре. — Моя Сила!

Он мрачно засмеялся, представив себе выражение лица Бегущего-в-Свете, когда он явится с лагерь со своим необыкновенным даром. Дрожащими пальцами он извлек из дорожного мешка осколок камня, отрезал кусок кожи от мешка и стал жевать его. Пища. Она даст ему силы идти дальше. Все, что ему надо, — добраться до лагеря Народа. А там уж его преимущество будет очевидно! Они угостят его лучшими кусками мяса, положат к его ногам горячую, дымящуюся печень. Они дадут ему самых сочных ягод, протянут ему полный рог отвара из черного мха.

Разжевав кусок кожи, он встал, взвалил свою ношу на плечи и пошел по тропе Народа. Ветер все усиливался, как будто дыхание Ветряной Женщины проносилось по всей земле с далекого севера. Вороний Ловчий остановился и принюхался. Карибу! Он отложил Шкуру в сторону, осторожно опустив ее на чистый снег. Его желудок бурчал от одной мысли о свежем мясе, рот его наполнился слюной от предвкушения.

Он был безоружен, и ему приходилось действовать со всей возможной хитростью и осторожностью. Принюхиваясь к ветру, он петлял, по сторонам у него оставались занесенные снегом морены, на востоке дорога спускалась в широкую долину Большой Реки. За спиной у него лежала в сугробах Белая Шкура. На фоне грязного снега она казалась еще белее.

Вороний Ловчий вскарабкался на вершину валуна и увидел старого оленя. Один его глаз был затянут бельмом. Он стоял согнув голову, выставив вперед левую ногу.

В брюхе Вороньего Ловчего забурчало. Старый карибу, изгнанный молодыми самцами… Именно потому охотники Народа и не добрались до него. А сейчас ему осталось ждать, когда его съедят волки… или Вороний Ловчий.

Он крался среди скал, не сводя глаз с животного. Даже старый олень может пронзить рогами человека.

Вороний Ловчий взобрался на скалу. Отсюда он мог без помех прыгнуть сверху на оленя, не страшась, что тот его заметит.

Карибу тихо фыркнул и двинулся в наветренную сторону, озираясь здоровым глазом. Вороний Ловчий вдруг замер: он заметил, что этот олень, как Кричащий Петухом, слеп на левый глаз. Он бросился вперед, неосторожно задев ногой камень. Тот с шумом покатился вниз по откосу.

Старый олень закинул голову и настороженно поднял уши. Животное пустилось рысью, принюхиваясь.

Молча проклиная себя за оплошность, Вороний Ловчий крался следом. Солнце уже садилось. Олень ковылял впереди — никак его было не догнать. Но вот он скрылся среди холмов. Обледенелые скалы поднимались все выше. Лучшего места, чтобы подстеречь старого зверя, не найти! Можно забросать его сверху камнями.

Вороний Ловчий облизал губы. Охотничий азарт захватил его. Уж если он будет сыт, Белая Шкура… Белая Шкура! Вороний Ловчий поглядел через плечо на дорогу, по которой он только что пришел.

Старый олень ковылял припадая на хромую ногу, время от времени останавливаясь, чтобы принюхаться к ветру и оглянуться своим здоровым глазом. Животному осталось жить недолго: его ребра просвечивали, видна была даже тазовая кость.

Пища. Без большого труда он выследил славную добычу. Безоружный человек на лучшую и рассчитывать не может!

А Белая Шкура, оставленная за спиной, все томила и тянула к себе. «Что если я недостоин? — спрашивал он себя. — Вдруг придет волк и сожрет ее? Что если Белая Шкура думает, что я ее бросил?»

Он хищно смотрел на старого оленя, забежавшего в теснину между двумя каменными скалами. Вороний Ловчий рассчитал направление удара. Сейчас он кинет тяжелый камень — и оленю конец… Обычно такие намытые водой долины кончаются тупиком, забитым крупными камнями.

А что если Белая Шкура действует ему во вред? Если она была вражеской уловкой — чтобы опозорить его, обесчестить? Сила испарилась — покинула его. Пляшущая Лиса никогда не будет ему принадлежать. Он никогда не встанет во главе Народа. Они засмеют его: вот человек, отрекшийся от власти, потому что не вынес голода!

Долго смотрел он на старого оленя, идущего по тропе. Его тело сотрясалось в голодных конвульсиях. Он воображал себе жирное мясо, теплую печень, красную кровь…

Страх за Белую Шкуру все больше жег его. Что если, пока он стоит здесь и думает о том, чтобы набить желудок, волк уже гложет мягкую Шкуру? Что если какой-нибудь медведь нашел ее и рвет на части? Он содрогнулся, поглядев на оленя, снова исчезнувшего в глубине теснины.

Тяжелой поступью пошел Вороний Ловчий обратно по тропе.

— Шкура сохранит меня, — шептал он. — Белая Шкура — это моя Сила. Пока со мной Белая Шкура — со мной ничего не случится. Это Сила — и это моя судьба.

Он на дрожащих ногах побежал вперед, желая убедиться, что Шкура в целости и сохранности. Поскользнувшись, он поранил локоть, боль обожгла руку. Несколько мгновений он без движения лежал на земле.

— Белая Шкура… — сжав зубы, прошептал он, усилием воли заставляя себя встать на ноги. Чувство уверенности вновь пришло к нему. Он не сводил глаз со снега, ища свои следы. Он упал, как оказалось, прямо в один из следов, оставленных Народом. Он выбрался из ямы и, с трудом повернувшись, побежал вперед. Истощенные ноги еле держали его.

Найдя Шкуру, он радостно закричал и стал раскапывать засыпавший ее снег. Что-то шепча себе под нос, он гладил ее онемевшими пальцами. Это услаждало его, как близость с женщиной.

— Ты цела… — повторял он. — Цела… цела… Я достоин тебя.