— Что?

— Смотреть ей вслед, — прошептала женщина. — Если только Дедушка Белый Медведь не задерет ее, вы еще свидитесь.

Он собирался спросить ее, откуда она узнала об этом. Но вместо этого он прищурился и спросил:

— Ты тоже видишь Сны?

— Да, молодой дурень. Тебе предстоит испытание. Запомни это. — Она подмигнула ему, потом дернула его за рукав и направила его вперед. И он пошел — быстрой, скользящей походкой охотника.

От сгорающего мамонтового навоза поднимался дымок. Первые рассветные лучи бросали на него свои отсветы. Дым поднимался высоко в небо, и там легкий ветерок развеивал его без следа. Сизые тени отступали прочь, задерживаясь на склонах сугробов. Кричащий Петухом суетливо расхаживал по лагерю, готовясь к дальнему пути. Он видел, как уходят на юг люди Бегущего-в-Свете.

Пляшущая Лиса затянула потуже шнурок своей парки и закрепила тюк с поклажей на кожаной ленте, опоясывающей ее лоб. Она тайком бросила взгляд вдогонку Свету. Дойдя до вершины гребня, он обернулся, солнечный луч блеснул в покрывающей его плечи волчьей шкуре. Нагнувшись, он положил на дороге большой камень.

Он оставляет ей знак!

Комок застрял у нее в горле. Если б она смела ослушаться…

— Хватит глядеть на него, — услышала она за спиной голос Кричащего Петухом. — Не то вовсе лишишься глаз.

Она в ярости обернулась:

— Я же ничего такого не сделала!

— Вот и хорошо. И впредь не делай.

Он мрачно хмыкнул и достал из своего узла маленький ларчик из ивовой коры. Она узнала его: здесь хранились ее волосы и кое-что еще; благодаря этой-то коробочке он и держал во власти ее душу. Он потряс им перед ее глазами, бросив яростный взор вслед Бегущему-в-Свете, потом вновь обернулся к Лисе. На иссохшем лице его читался гнев.

— Ты бы лучше побольше думала обо мне, женщина!

— О чем хочу, о том и буду думать, муженек, — дрожащим голосом, отведя глаза, ответила она. — Душа моя в твоей власти, но не мои мысли.

Он обхватил ее руками и тряхнул так, что ей показалось, он сломает ей шею.

— Хочешь по-худому?

— Нет, я…

— Ну так дождешься! — Он толкнул ее в спину и пошел прочь.

Пляшущая Лиса оправила кожаную перевязь на лбу и последовала за ним. Кричащий Петухом прошел сквозь ряды людей и встал во главе процессии. Она опустила глаза, чтобы не видеть укоризненных взглядов, и приняла подчеркнуто равнодушный вид.

Спутники Кричащего Петухом стали подниматься вверх по продуваемому ветром склону холма. Они держались все вместе, одной колонной, — усталые люди, которым некуда было идти. Истощенные, измученные, в изношенных одеждах из шкур карибу, они шагали под нестихающими ударами ветра. Некоторые украдкой бросали через плечо взгляд на удаляющийся отряд Бегущего-в-Свете.

Пляшущая Лиса в последний раз взглянула на Мамонтовый Лагерь, место, где так переменилась ее жизнь. Ее любовь должна была остыть навеки, с тех пор как она стала женой Кричащего Петухом. Отец отдал ее в уплату за услуги, как старую попону. Когда он умер, она не оплакивала его.

Слишком многое пришлось ей изгнать из своей жизни, как зайчонка из норы. Слишком много надежд и страстей умерло здесь, под бурыми мамонтовыми шкурами. Теперь она уходила отсюда — уходила замужней, отданной во власть Кричащему Петухом. Каждую ночь нависал он над ней, раздвигал ее ноги, пронзал ее своей плотью, а после, прихрамывая, уходил прочь. Благодарение Звездному Народу, он управлялся быстро. Краска стыда залила ее щеки.

Скоро от лагеря ничего не останется. Мамонтовые шкуры быстро сгниют, костяной каркас рассохнется и рассыплется на части с приходом Долгого Света. Телесные выделения людей насытят жуков и мух; души мертвых уйдут отсюда, а плоть их съедят вороны и чайки. Может, и пробегающий мимо волк не побрезгует их останками. Звери растащат кости, в черепах поселятся мыши. Некоторые из обломков смоет талой водой, другие занесет землей, и под конец все зарастет осокой и полынью, и ничто не напомнит о Народе Водка.

— Только моя боль останется навсегда, — всхлипнула она.

Каждый шаг доставлял ей боль. Она ступала широко, чтобы не раздражать те места на своем теле, где остались ссадины от вчерашних побоев мужа. Волосатая шкура карибу мучительно натирала кожу на груди.

Она метнула тяжелый взгляд на прямую спину Кричащего Петухом. Ненависть на мгновение заглушила даже боль. «Хочешь, чтобы я думала о тебе, старик? Ну ладно». Она ощущала такую ненависть, какой прежде и представить себе не могла. Она уже не чувствовала своего измученного тела, забыла и про голод, и про ссадины. «Я ненавижу тебя, Кричащий Петухом», — снова и снова повторяла она про себя.

Через несколько часов они достигли горного кряжа, на который можно было вскарабкаться только ползком. Поднявшись на вершину, Лиса поглядела вниз, на окружающие земли. Отец Солнце сверкал далеко на горизонте; его редкие лучи, пробивающиеся сквозь облака, бросали причудливые отсветы на белую, продутую ветрами равнину.

— Идем! — приказал Кричащий Петухом, и она почувствовала, как он схватил ее за руку.

Она вздохнула и стала спускаться вниз по скользким камням. У подножия этой огромной вулканической гряды лежали сугробы метров в пять высотой. Снег ослепительно блестел на солнце. Она достала из сумки и натянула на глаза кожаную повязку с разрезом — защиту от солнечных лучей.

Впереди расхаживал среди сугробов Вороний Ловчий, похожий на черную мошку на куске сала. Он ворошил каждый сугроб, чтобы убедиться, что под ним не прячется мамонт или Дедушка Белый Медведь. Убеждала их Обрубленная Ветвь не забивать ездовых собак — но голод оказался сильнее здравого смысла. А теперь, без собак, они бессильны перед хищниками. Всем им вместе едва ли удастся совладать с голодным медведем!

С каждым шагом пустота в груди Пляшущей Лисы росла. Чем дальше она была от Бегущего-в-Свете, тем больше ее тянуло к нему. Когда они жили в одном лагере, она, по крайней мере, могла случайно обменяться с ним несколькими фразами, нежно прикоснуться к его руке. Но здесь у нее не было никакого утешения, никакой защиты от сурового нрава ее мужа.

Спустя несколько часов Облачная Мать постепенно развернула над ними свое темно-серое покрывало. Сперва Ветряная Женщина лишь нежно поглаживала одежду Лисы, но к тому времени, когда Отец Солнце проделал половину своего пути над горизонтом, порывы ветра что есть мочи хлестали ее, заходясь в непрестанном вое. Струи снега, снесенного ветром с окрестных сугробов, били по лицу, как заледенелые костяные осколки.

Ее ненависть кипела, мысли ее то улетали к Бегущему-в-Свете, то снова возвращались к Кричащему Петухом. «Ему принадлежит моя душа!»

«Я защищу тебя», — прозвучал в ее ушах полный отчаяния голос Света.

Она легко вздохнула. Больше Кричащий Петухом не поднимет на нее руку. Память о прикосновении его плоти вызывала у нее тошноту.

Она увидела, как старый шаман откашлялся и харкнул на снег.

— Не могу, — прошептала она, — не могу я оставаться с тобой, старик. Подумать противно, что твой гнилой рот еще раз коснется моей кожи, что твои крючковатые пальцы будут ласкать мое тело. Уж лучше смерть!

Она огляделась, чувствуя, как сердце ее превращается в камень. Она сжала губы и задумалась.

Буря бушевала на равнине, кристаллики льда застывали в волосах и на коже, и все-таки они продолжали путь. Когда весь отряд спустился с горы, Пляшущая Лиса замедлила шаги и стала отставать от других, пока не оказалась в хвосте колонны. Она отошла в сторону, будто бы по нужде. Сердце ее колотилось что есть мочи. Другие, как подобает, отвернулись от нее.

Она села на корточки среди сугробов; колени ее дрожали. Отряд уходил все дальше и наконец исчез из виду в снежных круговоротах. Только следы, исчезающие на глазах, отпечатались в снегу.

Собравшись с силами, она кинулась к большому сугробу и спряталась за ним. То и дело испуганно озираясь — вдруг ее хватятся? — она стала карабкаться вверх по склону гряды.