Дрожь охватила ее.

— Я никогда не желал тебе зла, — напомнил он. — Я любил тебя больше всего на свете… кроме, может быть, Народа.

Она обернулась. Он был рядом с ней, его руки обнимали ее, горячие, нежные… Он ласково провел пальцем по ее подбородку. Пламя вспыхнуло в ее теле.

— Я… я никогда тебя не полюблю! Никогда. Ты насиловал меня… использовал меня для своего наслаждения, как какую-то… какую-то… Ты привел меня к Кричащему Петухом, швырнул к его ногам, опозорил перед всем Народом. Я ведь от тебя и убежала.

— Я знаю. — Он сказал это так искренне. Она резко оттолкнула его:

— Знаешь? — Гнев душил ее. Картины прошлого воскресали в ее памяти. — А что ты знаешь? Что ты знаешь о моей жизни с Кричащим Петухом, о моем отчаянии? А знаешь ли ты, что чувствовали мы со Старухой Кого-ток, убегая из лагеря Бараньей Глотки?

— Видения… — Глаза его наполнились неизмеримой горечью. — Повторяю, я никогда не причиню тебе вреда. Но я видел. Видел твою Силу, Лиса. Настанет день, когда твое слово будет законом. Не сейчас, а потом, после… В моих видениях ты — могущественнейшая среди Народа, а я…

— А еще насмехаешься над Снами Бегущего-в-Свете, — воскликнула она, покачав головой.

— Разве у него бывали видения о тебе? Она опустила глаза, перебирая испачканными в земле пальцами.

— Нет, его Сны…

— А я видел в своих грезах тебя. Мы были с тобой вместе. В моих видениях ты была другой — сильнее, чем ныне. И мой долг — наставить тебя на верный путь. Помочь тебе стать тем, чем ты рождена быть.

— Я хочу быть самой собой, — бросила она, — а не тем чем тебе угодно меня воображать.

Он покачал головой и горько искривил губы:

— Я люблю тебя. Я мог бы тебя пожалеть. Но я не вправе. У тебя есть свое предназначение — как и у меня. Так или иначе, мы будем с тобой вместе, будем могущественны, судьба Народа будет в наших руках. И тогда ты полюбишь меня и поймешь, что я для тебя сделал.

Она хотела ответить — и оборвала себя, поймав его бешеный от страсти взгляд.

— Ты сумасшедший.

Он не сводил с нее своих безумных глаз.

— Может быть… Но запомни: я люблю тебя, я клянусь тебе в этом. Гнев мой — на Других, что изгнали нас из родных земель. А к тебе я испытываю лишь нежность. Я плачу от боли при мысли о том, что тебе предстоит. Когда ты придешь ко мне…

— Я никогда к тебе не приду! — бросила она. — Скорее я брошусь на шею какому-нибудь Другому, чем… Он нахмурился:

— Нет! Не говори так! Ты… ты моя. Моя, слышишь? За что, ты думаешь, я борюсь? Чтобы ты попала в лапы к Другим? Я хочу, чтобы ты оставалась чистой… чистой и незапятнанной… для моего семени. Придет день — мы с тобой, величайшие среди Народа, дадим начало новому племени, которое…

Она отшатнулась.

— Сумасшедший, — опять прошептала она. Он глядел на нее и качал головой.

— Нет, — ответил он. — Ты не видишь. Я вижу, я. Дитя в твоем чреве… мое дитя! — Губы его искривила какая-то жалкая улыбка, на глазах выступили слезы. Он нежно протянул к ней руку, пытаясь коснуться ее. — Я вижу нашего сына!

— Нет! — вскрикнула она. Она опрометью бросилась по дорожке через пригорок, бросив сумку с кореньями. Только когда Зеленая Вода заключила ее в свои крепкие объятия, она остановилась, все еще продолжая дрожать.

— Что случилось?

— Вороний Ловчий… — попыталась объяснить она. Слишком уж была она испугана. — Он совсем помешался.

— Успокойся. Пока ты с нами, он тебе зла не причинит, — ободряюще похлопала ее по плечу Зеленая Вода

Пляшущая Лиса испуганно обернулась, но взгляд ее не встретил ничего, кроме колеблемой ветром осоки и полыни, покрывающей склон холма.

— Почему всегда мы? — воздел к небу руки Издающий Клич, поглядев на горстку людей, громко спорящих на расстоянии полета копья от него. Старики гневно тыкали искривленными пальцами в юнцов, которые в ответ лишь сжимали копья и упрямо качали головами. Споры захватили весь лагерь. То, что сделал Вороний Ловчий, взбудоражило каждого.

А в чумах на террасе царила тревога. Женщины мастерили одежду, с тревогой глядя на своих спорящих мужей. Дети не носились с криками между чумов, не играли с собаками.

Издающий Клич, качая головой, разглядывал кварцевую заготовку наконечника. Его опытный взгляд чуял в нем какую-то не правильность. Он долго примерялся к наконечнику, потом прислонил его край к подставке из песчаника, готовясь отсечь зазубрины.

— Сперва Бегущий-в-Свете со своим Сном… Теперь Вороний Ловчий вздумал охотиться на Других вместо мамонтов и карибу! — бормотал он под треск своего инструмента. — А нам страдать!

Поющий Волк из угла поглядел на него. Он вырезал узор на мамонтовом бивне, искусно инкрустируя кусочками резной кости рукоятку атлатла. Смеющаяся Заря латала его обувь. В ней — это уже было заметно — росла новая жизнь.

— Как сказала Цапля, мир меняется, — заметил он. —Ничто не вечно.

— Вороний Ловчий и Бегущий-в-Свете раскололи Народ изнутри.

Зеленая Вода задумчиво наклонила голову:

— А с кем быть нам? Бегущий-в-Свете всех нас спас — привел к Цапле. Нельзя это забывать. — Она стала втирать круглым булыжником смесь мозгов и мочи в кожу: из шкур таких молодых оленей делают нижнюю одежду, она должна быть мягкой, теплой и легкой. Живот ее округлился — она, также как Смеющаяся Заря, ждала дитя.

Рядом с ней сидела Пляшущая Лиса. Она тоже мастерила одежду. Волосы ее спадали черной волной. Она молчала — только слушала других.

— Думаю, мы не должны бы его бросать, — согласился Издающий Клич. — Я, конечно, мог бы поступить иначе…

— Оно и видно, — заметила Зеленая Вода.

— Отчего же?

— Да послушай, как ты говоришь об этом: «Мы должны бы… нам стоило бы…». — Она тепло улыбнулась ему, и он как-то повеселел.

— А почему, как вы думаете, — с удивлением спросил Поющий Волк, — Кричащий Петухом до сих пор молчит?

Издающий Клич пожал плечами:

— Как будто выжидает чего-то. Пляшущая Лиса громко хмыкнула.

— Вы же помните, что говорила о нем Цапля. И Обрубленная Ветвь тоже, — произнесла Смеющаяся Заря, разглядывая только что изготовленный мокасин. — Он не видит Снов. А уж Цапля знает. Может, он ждет, что какой-нибудь ветер надует ему Сон.

— Цапля верит в сон Бегущего-в-Свете, — заметил Издающий Клич. Он удовлетворенно ощупал пальцем наконечник. Ну вот, теперь все в порядке.

— Но люди говорят — она ведьма… — прошептала Смеющаяся Заря.

— Нам она ничего худого не сделала. Она нас кормила, только благодаря ей мы и выжили. Нет, она хорошая старуха. И Сновидица. Настоящая Сновидица. Помнишь, как она вызвала карибу пением?

— А помнишь, как Бегущий-в-Свете сам вызывал карибу?

— Да. — Издающий Клич склонился над заготовкой, точно выверенными ударами отсекая от нее мелкие пластинки. — Хороший там камень… Здесь такого не сыщешь.

Пляшущая Лиса подошла поближе, завороженная его работой.

— Эй! — прикрикнул на него Поющий Волк. — Поосторожнее! Ты весь чум засыпал своими обрезками Чего доброго, я сяду на них и загоню себе в зад занозу!

Издающий Клич раздосадованно оглянулся:

— С такими, как ты, никогда не сделаешь хорошего копья… но подожди немного, а? Скоро я кончу. Как только я закончу, ты же сам захочешь купить этот наконечник. Попытаешься всучить за него за него одну из твоих картинок…

— Что ж я могу поделать? Твои наконечники лучшие во всем Народе… Особенно эти новые, тонкие, что ты недавно придумал. Как быть — не оставлять же свою семью помирать с голоду. А картинки мои — вещие, они приносят удачу.

— Тогда не жалуйся, что летят обрезки! Как иначе обточишь наконечник?

— Я хочу этот наконечник, — решительно сказала Пляшущая Лиса. — Я дам за него две лисьи шкуры. Хорошие шкуры, из них можно сделать капюшон для парки или перчатки с прорезями для каждого пальца.

— Он твой, — ответил Издающий Клич, не без удовольствия покосившись на Поющего Волка, который только что-то пробормотал себе под нос и быстрее заработал своим резцом. — Сделай мне съемную рукоятку, и я, так уж и быть, уступлю тебе пару наконечников, — лениво заметил Издающий Клич.