– Торн, я не понимаю, почему ты так рассердился! Какое это имеет значение, что у тебя не было имени, когда ты был мальчиком? Ты – рыцарь короля, и один из самых доверенных людей Эдуарда! И в этом, без всякого сомнения, нет никакого стыда!

Его улыбка стала жесткой.

– А, теперь мы говорим о стыде! Ну, тогда позволь мне спросить, милая. Ты что, будешь отрицать, что испытывала ко мне презрение, когда мы венчались, да и до нашей свадьбы? Ты станешь отрицать, что родилась от принца и принцессы и что ты испытывала чувство стыда за то, что король заставил тебя выйти замуж за бастарда, – бастарда, у которого в детстве не было даже имени?

Каждое слово было словно удар кинжала, который с каждым разом ранил все глубже и глубже. Шана вспомнила, как много раз так необдуманно ранила Торна, желая нанести ему обиду, лишить его гордости и чувства собственного достоинства, сделать так же, как поступили с ней.

Не вызывало сомнения, что она добилась этого. Но девушка не испытывала радости, ликования, обнаружив эту долгожданную победу. Она испытывала только стыд, глубокий жгучий стыд за то, что была такой жестокой, не задумываясь, раня графа.

Шана встала с твердым намерением уйти отсюда подальше. Перед глазами стоял туман, и единственное, что она хорошо видела, так это плотно сжатые, жесткие губы Торна.

– Как я могу это забыть, когда ты постоянно мне напоминаешь об этом? – ее голос дрожал, и чувствовалось, что она готова расплакаться. – Да, я сказала много такого, о чем сейчас сожалею, но я говорила в гневе, не думая так на самом деле. Ты охотно веришь в то, что я плохо думаю о тебе и считаю тебя низким человеком. Но когда я искренне говорила всю правду, ты предпочел не верить мне. Поэтому это не я обидела тебя, а ты меня.

Торн еще плотнее сжал губы. Даже сейчас, когда она смиренно стояла перед ним, в ней чувствовалась такая же королевская гордость. Она была такой же недосягаемой, как и всегда.

– Если я не ошибаюсь, ты хочешь сказать, принцесса, что внезапно почувствовала, что я достоин тебя?

Дрожащими губами, с душевным трепетом она сказала всю правду, ту правду, которая была единственной.

– Это ты считал себя недостойным, Торн, не я, – произнесла Шана покачав головой.

Граф мысленно выругался.

– Мы не в игры играем, принцесса. Ты позволишь мне поверить, что наш брак – не такое уж тяжелое для тебя бремя?

– Да, – прошептала она.

Заскрежетав зубами, Торн с трудом встал на ноги, не обращая, внимания на свой голый вид. Пронизывающая боль охватила все его тело, горяча кровь так долго сдерживаемым желанием, потребностью, освободиться от которой можно было только одним способом… Торн тосковал по женщине, которую он желал, по женщине, которая смогла бы избавить его от тяжести на сердце, от тяжелого бремени, от сильной и глубокой боли в его душе. Но нет, ему нужна не любая женщина, а только одна. Единственная. Только та, у которой глаза – серебристые огоньки, а волосы – пламя. ЕДИНСТВЕННАЯ. ШАНА.

От страсти его голос стал более хриплым, чем обычно.

– Если я попрошу тебя добровольно прийти ко мне, тебя, мою жену, ты повинуешься мне?

Он смотрел на нее светящимися глазами, поймав ее взгляд и лишив мужества. И она поняла, что у нее нет времени на раздумья… И нет причины.

– Да, – Шана словно издалека услышала свой голос.

– Тогда докажи мне это, жена.

ТОГДА ДОКАЖИ МНЕ ЭТО, ЖЕНА.

Это прозвучало так просто, но на самом деле это было нелегко. Лицо Торна стало похожим на маску, отлитую из металла. Шана почувствовала в нем что-то пугающее и одновременно очень возбуждающее. Но по своей неопытности она не поняла, что это.

Это была страсть, чисто мужская, пылкая, естественная и безудержная. И неожиданно от его горящих глаз ее пульс начал сильно стучать. Шана затрепетала от мысли, что этот мужчина, этот бесстрашный воин может так желать ее.

Девушка сделала шаг вперед и очутилась между его крепкими, широко расставленными для равновесия ногами. Сердце в груди гулко стучало. Едва дыша, она положила руки ему на грудь, наслаждаясь тем, как его темные волосы покалывали ее ладонь. Затем другая ладонь утонула в его густых волосах. Набравшись смелости, Шана зажмурила глаза, поднялась на цыпочки и прижалась губами к его губам.

Какую-то долю секунды его рот оставался закрытым и жестким под ее трепещущими губами. Инстинктивно она разомкнула свои губы, языком медленно знакомясь с формой его рта. Затем внезапно граф схватил ее своими мощными, сильными руками, и Шана уже не помнила своего поцелуя, а чувствовала только его горячий, обжигающий, яростный, отчаянный, рожденный страстью, требовательный поцелуй.

Девушка ощутила боль, гнев, обиду Торна, поняла, что он готов был взорваться, смакуя вкус ее губ, проникая в ее рот и доставляя ей сладкое блаженство. И она охотно ответила ему, отчего у него из груди вырвался глубокий стон.

Граф отпустил ее, но только для того, чтобы своим горящим взором посмотреть ей в глаза. Его пальцы скользили по ее шее, спускались ниже, сознательно задерживаясь на трепещущихся холмиках ее грудей. От этой ласки принцесса почувствовала, что задыхается.

– Я сделал тебя своей невестой, – спокойно сказал Торн. – Затем я сделал тебя своей женой, – его глаза потемнели. – Теперь… теперь я сделаю тебя настоящей женщиной.

В его выражении лица и в голосе был намек, значение которого она понимала безошибочно. Шана ощутила сладкое томление в своих сокровенных местах. Воспоминания о том, как он глубоко и сильно погружался в нее, вызвало у девушки жгучее, волнующее желание.

Ее руки прижались к его груди, покрытой густым темным пушком.

– Торн, – задыхаясь, проговорила она, – ты еще не поправился…

– Тогда ты должна помочь мне, милая.

Эти слова были возбуждающими и дразнящими. Она затаила дыхание при виде его неожиданного смеющегося взгляда, который мелькнул у него в глазах. Его руки уже лежали на кружевах ее платья, а через мгновение граф положил в сторону ее одеяние. Теперь Шана была такая же обнаженная, как и он. У нее перехватило дыхание, когда Торн притянул ее к себе и обнаружил, что раненая нога мешает осуществить его намерения. Граф рассмеялся. Они вместе упали на соломенную подстилку. Шана, помня о его ране, повернулась так, чтобы не упасть на него, и легла на бок. Опираясь на локоть, Торн быстро приподнялся, жадно рассматривая нежное женское податливое тело, которое лежало рядом, полностью доступное ему. У графа стало сухо во рту, словно в безводных пустынях Святой земли. Он схватил ее руку и поднес к своим губам.

Поймав глаза Шаны своим взглядом, он вдруг перестал смеяться.

– Я не спал с леди Элис, – почти грубо сказал он. – И не спал с девушкой из Лэнгли.

У Шаны екнуло сердце. Она слегка поглаживала его колючую небритую щеку, почти незаметно лаская его. Ее глаза были прикованы к его глазам, а губы расплылись в улыбке, обнажив красивые белоснежные зубы.

– Правда?

Торн опустил голову. Их губы почти соприкасались. Он помолчал, и его дыхание совпало с ее.

– Правда, – поклялся он глухим, грубоватым, пронизанным желанием голосом. – Господи, как я мог? Я ни о ком больше не думал, кроме тебя, с тех пор, как мы поженились. Я думал о тебе и больше ни о ком, Шана, всегда.

Его заявление подействовало на нее, как терпкое сладкое вино. Торн был не из тех мужчин, которые говорят ласковые слова, он мог добиться своего гораздо проще. Он был таким мужчиной, который возьмет то, что ему причитается, как должное. Принцесса ощутила, как ее охватили чувства, словно каскадом полились солнечные лучи.

Торн снова принялся ласкать ее. Его рот жадно завладел ее губами, и поцелуй теперь был властный и требовательный, нежный и опаляющий.

– А теперь ласкай меня, жена. Ласкай так, как все эти долгие ночи я мечтал об этом.

Он притянул ее ладони к своему животу, ее пальцы ощутили горячую кожу, которая стала трепетать от прикосновения ее рук. Девушка почувствовала упругие, шелковистые завитки волос под своими руками. Сначала ее движения были неуверенными, почти неловкими. Шане никогда не приходило в голову, что можно так ласкать мужчину, и никогда она не думала, что ей этого захочется.