Пророков нет в отечестве моем,

А вот ушла теперь и совесть.

Он больше не споет нам ни о чем

И можно жить совсем не беспокоясь

Лишь он умел сказать, и спеть умел,

Что наших душ в ответ дрожали струны.

Аккорд его срывался и звенел,

Чтоб нас заставить мучаться и думать.

Он не допел, не досказал всего,

Что было пульсом и в душе звучало,

И сердце разорвалось от того,

Что слишком долго отдыха не знало.

Он больше на эстраду не взойдет,

Так просто, вместе с тем и так достойно.

Он умер! Да! И все же он поет,

И песни не дадут нам жить спокойно.

Прошло каких-то сорок лет

И два младенческих довеска…

Он был и вот его уж нет,

Как будто выключили свет

И темнота спустилась резко.

И погрузился мир во тьму,

Где обитают полутени,

Где хаос вяжет кутерьму,

Нанизывая на кайму

Нечистоплотности стремлений.

Но продолжаются века

И прождолжаться будут вечно

Пока забвенная река

Стремит свой бег издалека

В водоворотах бесконечных.

Пока вдруг поперек пути

С небес упавший волнорезом

Вонзится ангел во плоти

Не поднырнуть, не обойти

И судьбы вскроются надрезом.

Взгляд обретя зрачками внутрь,

Где все черно от унижений,

Где плесенью покрылась суть

И прессом осадилась муть

Отфильтровавшихся суждений.

Разрезом кесаревым стон

Наружу вырвется из чрева.

И совесть — вечный эшелон

Цивилизованных племен

Созреет отголоском гнева.

Всем, кто отмечен властью слов

И равнодушием зловещим

Им было тысячи голгоф,

Невинно сложенных голов

Свой счет предъявит человечность.

Объединится стук сердец

Проникновенностью могилы,

Привычною для наших мест

И возродится павший крест

Величием духовной силы.

И утвердится в мире стыд

За немоту и ущемленность,

Что светоч наш умолк и спит,

И на земле, где он зарыт,

Справляет тризну приземленность.

Пусть сорок дней — не сорок лет,

Нам память сохранит пришельца,

И не исчезнет в душах след

Целителя невзгод и бед

И слова русского умельца.

О певце ни стихов, ни заметок,

Не отыщешь в газетном столбце.

Мой редактор глотает таблетки

И вздыхает и мрачен в лице.

Не податься ль куда на вакантное?

Понимает, не глуп старина,

Почему у могилы в Ваганьково

Сорок суток дежурит страна.

Стыдно старому думать, что скоро

Каждый и без печати поймет,

Что не просто певца и актера

Так чистейше оплакал народ.

Мало ль их, что играют играючи,

Что поют и живут припеваючи?

Нет! Ушел надорвавшийся гений,

Раскаляющий наши сердца,

Поднимающий трусов с коленей

И бросающий в дрожь подлеца.

Как Шукшин, усмехнувшись с экрана,

Круто взмыл он в последний полет.

Может кто-то и лучше сыграет,

Но никто уже так не споет…

Уникальнейший голос России

Оборвался басовой струной.

Плачет лето дождями косыми,

Плачет осень багряной листвой.

На могиле венки и букеты

О народной любви кричат.

А газеты? Молчат газеты!

Телевизоры тоже молчат.

Брызни солнышко светом ярким,

Душу выстуди крик совы!

Воскресенский прекрасно рявкнул!

Женя, умница, где же вы?

Подлость в кресле сидит, улыбается

Славу, мужество — все поправ.

Неужели народ ошибается,

А дурак политический прав?

Мы стоим под чужими окнами,

Жадно слушаем, рот разинув

Как охрипшая совесть россии,

Не сдаваясь кричит о своем…

Она пришла и встала у березы,

Склонила голову на грудь,

В ее руках одна лишь роза,

И белая притом — не позабудь!

Прошла походкой тонкой, нежной,

Под взглядами толпы людской,

Со вздохом скорби неизбежной

Со взглядом, скованным тоской.

Народ пред нею расступился,

И замер весь поток живой.

И та далекая, чужая

Вдруг стала близкой и родной.

Ее печаль и наше горе

Хотелось вместе разделить.

(Хоть кто-нибудь бы догадался

Зонт от дождя над ней раскрыть).

Под проливным дождем стояла,

В глазах и слезы, и печаль,

В немой тоске не замечала,

Как мокла траурная шаль.

Умчалось время золотое

В беде и в радости вдвоем

Была и другом и женою

И музой доброю при нем.

Все в прошлом, как беда случилась?

Себе простить ты не смогла,

Как что-то в жизни упустила

И как его не сберегла.

Теперь ничто уж не исправишь,

Тех дней счастливых не вернуть,

Последний поцелуй, последний взгляд оставить,

Прощай, мой друг, не позабудь!