„Погиб поэт — невольник чести“ В который раз такой конец! Как будто было неизвестно Талант в России — не жилец. Да, был талант, талант высокий, Так оценил ХХ век. Каким он был твой сын Высоцкий, Певец, артист и человек? Будь ты проклят, день вчерашний — 25 июля! Может это все неправда, Может, просто обманули? У таланта век недолог, А у гения — подавно. Он ведь жил совсем недавно, А теперь висит некролог. Добрый бог, обманут только Иль тебя уговорили? Он обязан жить был долго. Что ж вы, черти натворили?! Нет, володя, не верю, ты не мог умереть! Это бред! Это ложь! Это зла круговерть! Под огнем, над обрывом ты боролся за нас. — Где вы, волки? — кричал, мы твердили, — Сейчас… Нам потери знакомы: Пушкин, Хармс, Гумилев, Пастернак и Платонов, Мандельштам и Рубцов, Маяковский, Есенин, друг твой — Вася Шукшин. Был Михоэлс расстрелян. список незавершим. Из столетья в столетье вас хоронят тайком, Высылают, поносят, песню бьют каблуком. Список тянется дальше, и спасти не смогли. Виктор Хара и Галич — вот предтечи твои. Евтушенко не влезет на трон твой пустой. Он пытался уже… правда трон был другой. Весь иззябший, простывший и в ненастье ты пел, Постоять на краю — нас прости — не успел… Если сердце большое, — боль свирепствует в нем, Значит, боремся, бьемся, значит, любим, живем! Мы клянемся: продолжим все отрезки пути, Кто-то все-таки должен через пули пройти. Л. С. Б. Как мало постоял он „На краю“, Как зыбко в этом тексте слово „Мало“. Ему бы петь, хрипеть бы песнь свою О том, что всем нам и ему мешало. Как сжат, Как горек, страшен некролог, Как тесно в нем земле, боям, Шекспиру, Бессмысленным словам: о, как я мог Вонзить в наш быт разящую рапиру? Куда ж, куда ж вы, кони, занесли? Ведь только в песне вас кнутом стегали, А вы по краешку по самому земли Рванули, и его не удержали! На струнах замерли бессмертные стихи, Оделись в траур все деревья леса. Он спит! и сны его легки, Его баюкают Москва, Париж, Одесса. С. Романьков Не называйте его бардом, Он был поэтом по природе, Меньшого потеряли брата Всенародного володю. Остались улицы Высоцкого, Осталось племя в „Лев и страус“, От Черного и до Охотского Страна неспетая осталась. Все, что осталось от Высоцкого, Его кино и телесерии Хранит от года високосного Людское сердце милосердное. Вокруг тебя за свежим дерном Растет толпа вечно живая, Так ты хотел, чтоб не актером, Чтобы поэтом называли. Правее входа на Ваганьково Могила вырыта вакантная, Покрыла Гамлета таганского Землей есенинской лопата. Дождь тушит свечи восковые… Все, что осталось от Высоцкого Магнитофонной расфасовкою Уносят, как бинты, живые. Ты жил, играл и пел с усмешкою, Любовь российская и рана, Ты в черной рамке не уместишься, Тесны тебе людские рамки. С такой душевной перегрузкою Ты пел Хлопушу и Шекспира, Ты говорил о нашем, русском Так, что щипало и щемило. Писцы останутся писцами В бумагах тленных и мелованых. Певцы останутся певцами В народном вздохе миллионном. А. Вознесенский Обложили его, обложили… Не отдавайте гения, немочи! Россия, растерзанная от подлости, Знает, кто он, и знает, чей он Врубите Высоцкого! Врубите Высоцкого настоящего, Где хрипы, и родина, и горести, Где восемнадцать лет нам товарищем Был человек отчаянной совести. Земля святая, его хранящая, Запомнит эту любовь без измен. Врубите Высоцкого настоящего! Немногим дано подниматься с колен! Ты жил, играл и пал с усмешкою, Любовь российская и рана, Ты в черной рамке не уместишься, Тесны тебе людские рамки. Твой последний сон не запрятали На престижное Новодевичье. Там Христос окружен Пилатами, Там победы нет, одни ничьи. Там Макарыча зажали меж сановников Не истопите баньку вы… Ты туда не ходи на новенького, Спи среди своих на Ваганьково. Я к тебе приду просто-запросто, Не потребует ВОХР пропуска Уроню слезу — будь слеза пропуском На могильный холм брошу горсть песка. Не могу понять я больше Что за странная нынче пора? Почему о твоей кончине Мы узнали „из-за бугра“? Не Америка плачет — Россия! Русь рыдает о кончине своей. В кровь изранены души босые Самых лучших ее сыновей. А. Вознесенский |
