– Ты не спишь? – В дверях появляется обритая голова Дэмиена. – Мы собираемся пойти в «Брасье». Хочешь, присоединяйся.
– Нет, спасибо. Я буду спать.
Она надеется, что это правда.
22
Тарн
Сон налетает, как торнадо – подхватывает, уносит в глубокую черную воронку, окружает вспышками картин, которые слишком обрывочны, чтобы их можно было назвать снами, – и опять выбрасывает на поверхность. Она лежит в темноте: сердце колотится, глаза широко открыты.
Судя по часам, поспать удалось всего сорок пять минут.
Снизу не доносится ни звука. Кейс вспоминает, что они пошли в «Брасье». Любимый ресторан Дэмиена – недалеко отсюда, на Хай-стрит.
Она встает, надевает джинсы и свитер и босиком ковыляет вниз по ступенькам. Ей кажется, что она восьмидесятилетняя старуха. Эффект отсутствия души вышел за рамки метафор; это уже грань физического коллапса.
Заглянув в спальню Дэмиена, она обнаруживает там Маринин багаж фирмы «Луи Виттон» с повторяющимися монограммами – серьезная и жуткая вещь, на которую у нее сильнейшая аллергия. Два новеньких чемодана раскрыты; оттуда через край выплескивается черная «Прада». Серебристое покрывало отброшено в угол, на смятых простынях лежит камуфляжный костюм с рисунком, который, если она правильно помнит, называется «тарн». Кейс выучила названия всех этих узоров, когда работала на фирме, проектирующей одежду для скейтбордистов. Самый красивый из них – южноамериканский, составленный из розово-лиловых экспрессионистских мазков и похожий на закатный неземной пейзаж. Откуда пришел узор «тарн»? Из Германии или из России? Кейс не может вспомнить. У этого слова есть еще одно значение, что-то из словаря Эдгара По. Мертвые озера?
В ванной она старается не глядеть на свое отражение, опасаясь чудовищ, которые могли подняться на поверхность из-за серотонинового голода. Быстро принять душ, вытереться, одеться. Аккуратно расправить полотенце (Марина развела настоящий свинарник). Кейс морщит нос, увидев на полках горы разнообразной косметики. Среди пестрых этикеток попадается нечто из другой оперы – первоклассный калифорнийский мелатонин, который в Англии без рецепта не продают. Кейс глотает полдюжины крупных бежевых капсул, запивает их водопроводной водой, у которой странный лондонский привкус, и бредет обратно, наверх, изо всех сил притворяясь, что смертельно устала (это правда) и что мгновенно уснет, лишь только доберется до дивана (это вряд ли).
Но к ее последующему удивлению сон все же приходит – неглубокий и щадяще пустой, хотя из-за ватной мелатониновой стены все же доносятся какие-то звуки.
Открыв глаза, Кейс опять видит в дверях бритую голову Дэмиена. На нем застегнутый под самое горло камуфляж – тот, что лежал в спальне.
– Прости, не хотел тебя будить. Просто решил проверить, – говорит он тихо, почти шепотом.
Кейс смотрит на часы. Семь утра.
– Ничего, я уже проснулась.
– А Марина еще нет. Она любит поспать. Хочешь, сходим куда-нибудь? Выпьем кофе, поговорим. Только тихо, чтобы ее не разбудить.
– Дай мне пять минут.
Бритая голова исчезает.
«Флек-тарн». Вот как это называется. Словно капельки шоколада, разбрызганные поверх конфетти цвета прошлогодней листвы.
* * *
Кофе здесь стоит дороже, если пить его за столиком. Навынос платишь меньше. В Токио, наверное, такие же порядки. У Кейс не было времени, чтобы узнать.
На улице дождь; Дэмиен надел под камуфляж черный свитер с капюшоном. Этот капюшон он не снимает даже за столиком клонированного «Старбакса». Кейс ему благодарна: бритый череп сбивает ее с толку. Сколько она помнит, он всегда носил черные волосы до плеч, разделенные прямым пробором. Своеобразная антиприческа.
Прямо как в старые добрые времена: они сидят в привычной кофейне напротив станции Камден-таун, в промокшей одежде, с большими бумажными стаканами, рассчитанными на несколько порций.
– Про отца ничего не слышно? – Карие глаза Дэмиена блестят из-под черного капюшона.
– Никаких следов. Моя мать уверена, что он погиб. Они у себя на Гавайях получают от него сообщения – на кассетах, где записан белый шум.
– Черт, западло, – говорит Дэмиен с таким простым и неприкрытым участием, что ей хочется его обнять. – Представляю, как тяжко.
Она кивает, отхлебывает кофе из стаканчика.
– Еще проблемы со страховкой. Но это, наверное, вопрос времени.
– Ты сама веришь, что он погиб?
– Я с самого начала не сомневалась. Не знаю почему.
В ярко освещенной урбанистической пещере пахнет кофе, уютно шипит пар, посетители стоят в очереди у стойки. А за окнами сеет дождь и снуют целеустремленные пешеходы.
– Так ты работаешь на «Синего муравья»? – Дэмиен снял для них несколько рекламных роликов; Кейс слышала, что Бигенд был в восторге от его работы. – В Токио тоже?
Она отворачивается от окна.
– Они меня вызвали, чтобы определить, годится ли новая эмблема. – Кейс называет имя фирмы, и Дэмиен кивает. – А потом все повернулось неожиданно...
– Как я понимаю, не лучшим образом.
– Да, не лучшим. Ты не спросил, зачем я поменяла замки.
– В самом деле, зачем?
– Потому что приходили гости. Незваные. Когда меня не было дома.
– Кто-то взломал замок?
– Нет, замки были целы и даже заперты. И вообще ничего не сломано. Может, у кого-то остался ключ?
– Вряд ли. Я с такими вещами не шучу. Поменял замки сразу после ремонта.
– Еще они ковырялись в твоем компьютере. – Она вспоминает, как Бун проверял ее «Айбук».
– А что толку в нем ковыряться? У тебя есть подозрения, кто это мог быть?
В его голосе больше любопытства, чем возмущения. Вернее, вообще нет возмущения. Кейс сразу заметила бы, она хорошо его знает. Дэмиен испытывает к людям какой-то абстрактный интерес: его занимают поступки, а не причины.
Кейс рассказывает про Доротею, прожженную куртку и азиатских шлюх. Про то, как она поменяла замок, как второй раз встретилась с Доротеей. Про рисунок Мишлена и про куклу, подвешенную к дверной ручке.
– Постой, постой. Ты ведь об этом никому не говоришь!
– Не говорю.
– А кто еще знает?
– Ну... ты. Потом еще пара близких друзей. Три-четыре бывших парня, которым я сдуру рассказала. Один психотерапевт. И еще два психолога.
– А зачем ты летала в Токио?
– Бигенд хочет найти автора фрагментов.
Кейс внимательно следит за выражением его лица. Дэмиен принадлежит к людям, на которых магия фрагментов не действует. Наверное, это связано с его профессией: не зритель, а создатель, сам делает фильмы.
– Зачем ему?
– Трудно сказать. Он полагает, что за этим стоит что-то новое, очень большое. И хочет захватить это в самом начале.
– Значит, у тебя новый контракт с «Синим муравьем»?
– Нет, Бигенд называет это партнерством. Лично с ним. И есть еще один человек, американец по имени Бун Чу. Консультант по безопасности компьютеров.
– Бунчу?
– Два разных слова. Бун Чу.
– И что, уже есть успехи?
– Пока только досада. Думаю, если бы не временная разница, которая все притупляет, у меня уже развилась бы паранойя.
Кейс вкратце рассказывает о своих токийских приключениях, сосредоточившись на Буне и мнимых итальянцах и опустив подробности насчет Таки и Капюшончика.
– Ну ты даешь! Что, скорлупу ему расколола?
– Да нет! Я его боднула, разбила лицо.
– Я это и имел в виду. Здесь так говорят. По крайней мере раньше говорили. Удивительно! Не думал, что ты на такое способна.
– Я и сама не думала.
Вокруг сидят люди с мокрыми, небрежно сложенными зонтами. Болтают, читают газеты. Какой-то уроженец Глазго с умопомрачительным акцентом заказывает четверной кофе. Дэмиен и Кейс одновременно улыбаются.
– Ну а у тебя что происходит? – спрашивает она. – По уши погрузился в проект? И в своего продюсера?
– Угу. Иногда думаю, лучше было переспать с ее отцом. Старый новый русский, из первой волны. Поднялся на мародерстве, обирая труп советской экономики. Конечно, это временная ситуация, долго не продлится. По валовому национальному доходу Россия до сих пор шла вровень с Голландией, но теперь ситуация изменилась. Новые русские выползают на свет: официально регистрируют фирмы, исправно платят налоги. Они поняли, что так можно заработать еще больше. Путин ведь не случайно говорит о себе, что он юрист. Он и ведет себя, как юрист. Однако отец Марины – представитель старой школы. Именно это нам сейчас и нужно. Отогнать от раскопок местную милицию, договориться с людьми, которые отвечают за землю...