– Я готов подчиняться вам, ваше высочество.

– Но я сомневаюсь, что он освободит вас, даже по моей просьбе. – Она сжала мою руку и, казалось, хотела, чтобы я запустил ладонь промеж ее грудей, но я не сделал этого. – Возможно, вам придется подождать, пока я не взойду на престол. Тогда вы будете благодарны мне. Премного благодарны, поскольку здесь ужасное место; и я возьму вас, и лягу с вами, и не отпущу, покуда вы не станете принадлежать мне целиком и полностью, а потом отвергну вас и пошлю за яйцом феникса. Вы принесете мне яйцо и будете умолять меня и ползать передо мной на коленях. – Она рыгнула. – Ползать на коленях и умолять, и в конце концов я приму вас обратно, и мы отправимся туда, где нас никто не знает, вечно молодые любовники.

– В глубине души вы добрая, – сказал я. – Думаю, я всегда знал это.

Она серьезно кивнула:

– Я хорошая женщина, сэр Эйбел. К счастью, меня окружают одни дурные люди, и потому я вправе обращаться с ними, как мне угодно. Помогите мне встать.

Я поднялся на ноги и помог подняться Моркане. Вряд ли ей удалось бы встать без моей помощи.

– Я думала, вы захотите узнать, каким образом я намерена добиться своей цели, – сказала она. – Теперь вы знаете. Отряхните мне задницу. Там наверняка налипла солома.

Я сделал вид, будто отряхиваю.

– Сильнее. И скажите, что я была плохой девочкой.

Вскоре она ушла – такой твердой поступью, что я решил бы, что она трезвая, когда бы не знал, каких усилий ей стоит сохранять равновесие.

Один из надзирателей вошел в камеру с тазом теплой воды, мылом и полотенцем. Я рассмеялся и велел унести все прочь. Он удалился, заперев за собой дверь.

Медленно тянулись часы. Все события и обстоятельства, о которых я размышлял тогда, изложены в этой книге и могли бы составить материал еще для дюжины таких же объемистых.

Наконец появились два тюремщика. Они обратились ко мне сквозь прутья двери, почтительно называя милордом, и спросили, не знаю ли я, что приключилось с Фиахом, описав мне внешность последнего. Они нашли сапоги, а также изодранную в клочья, окровавленную одежду и боялись, что это вещи пропавшего товарища, хотя и не были уверены.

– Фиах не разрешил мне занять эту камеру, – сказал я. – Вот и все, что вам нужно знать. Этого достаточно. Теперь оставьте меня в покое и займитесь своей работой.

Я уже собирался позвать Ури, когда они снова подошли к моей двери.

Они умоляли, льстили и под конец стали угрожать. Несомненно, мне не следовало нарываться на ссору, но я находился на грани помешательства от вынужденного бездействия и сказал им все, что я о них думаю.

Они ушли, но вскоре вернулись вместе с третьим надзирателем, отперли дверь и угрожающе двинулись на меня со своими увесистыми ключами. Рев волн раздался в моих ушах. Я сбил с ног первого, едва он успел замахнуться, вырвал у него ключ и двумя ударами сломал плечо второму и разбил голову третьему.

Все закончилось, едва успев начаться. (Вероятно, они поняли, что потерпели поражение, еще прежде, чем начали драку.) Двое, которые не потеряли сознание, пали передо мной ниц. Я поставил ногу на шею сначала одному, потом другому и заставил каждого признать себя моим рабом навеки – в каковой момент появилась Ури и со смехом напомнила мне, что они с Баки были принуждены к клятве точно таким же образом. Она явилась в своем собственном обличье: с парящими над головой волосами, похожими на языки пламени, с огненными желтыми глазами и с кожей цвета меди в плавильном тигеле. Вряд ли тюремщики услышали хоть одно слово из сказанных Ури; но вид красной эльфийской девушки с тонким мечом в одной руке и богато украшенными ножнами в другой поверг их в состояние, близкое к помешательству.

– Я забираю этот ключ, – заявил я. – Поскольку наш король счел нужным посадить меня в темницу, я намерен оставаться в камере все время, отлучаясь из нее лишь в случае необходимости. Я ожидаю от вас верной и усердной службы и предупреждаю, что ваш первый промах станет и последним. Теперь поднимите его, – я указал ключом на бесчувственное тело третьего надзирателя, – и унесите отсюда.

Сказать было легко, но нелегко сделать. Он был здоровенным тяжелым парнем, и надзиратель со сломанным плечом мало чем мог помочь своему товарищу. Я хотел поговорить с Ури и потому, с минуту понаблюдав за тщетными потугами тюремщика, у которого я отнял ключ, сам поднял с пола бесчувственное тело и отнес в караульную.

– Я принесла вам новый меч, – сказала Ури, когда мы возвращались обратно в камеру, – а вы даже не взглянули на него.

Я объяснил, что узникам не положено иметь меч.

– Вы можете спрятать его под кроватью.

– У меня нет кровати. Я сплю на полу, на соломе.

– Но вы можете поправить дело. Тюремщики, которых вы поколотили, притащат вам кровать по первому же вашему слову. Мы сможем спать на ней, и вам будет на чем сидеть.

Я сильно согнул клинок обеими руками и отпустил; он упруго выпрямился, прямой и прочный.

– Не порежьтесь.

– Я и не пытаюсь. Твоя работа?

– В смысле личная? Нет. Как насчет кровати?

– Я подумаю, но ты спать на ней не будешь. Я знаю, что я увижу рядом с собой по пробуждении.

Она хихикнула, и я внезапно почувствовал острую тоску по Эльфрису, по прозрачному морю и тихому лесу, где мы с Дизири бегали, кричали и кормили с руки бельчат.

В тесной камере было мало места, чтобы опробовать меч. Я вышел в коридор и принялся размахивать им, рубя воздух и нанося колющие удары между прутьями своей двери. Серебряная рукоятка, обтянутая белоснежной кожей, была простой, даже скромной; узкий клинок покрывали эльфриские письмена, слишком мелкие и неразборчивые, чтобы прочитать.

– Я думаю, это работа ледяных эльфов, – сказала Ури. – Кто бы его ни изготовил, он старинный, и я раздобыла его не там.

– Украла здесь?

Она искоса взглянула на меня:

– Мне не обязательно все красть. Вы уже видели такое?

Она вся задымилась и в считаные секунды стала меньше ростом и полнее против прежнего; светящаяся медная кожа потускнела и побледнела до персикового цвета, хотя соски по-прежнему оставались яркими, словно докрасна раскаленными.

– Видел, – сказал я, – и не поддался искушению. Ты хочешь сказать, что отдалась за меч?

– Ну ладно, я действительно его украла. – Она протянула мне ножны, украшенные драгоценными камнями. – Не скажу у кого. Вы заставите меня вернуть его владельцу.

– Если я могу заставить тебя вернуть меч, я могу заставить тебя признаться, откуда он у тебя.

– Не надо, прошу вас, господин. Прежний владелец меча никогда не узнает о пропаже. Никогда, честное слово. Он держал его в железном сундуке, обвязанном семью цепями с семью висячими замками. Вы мне верите?

– Нет.

– Тогда вы точно не поверите, что он бросил ключи в море, но именно так сказал мне один мой друг. Я дотянулась до меча из Эльфриса – вы знаете, как мы это делаем, – и утащила вниз. Владелец меча до конца своих дней будет думать, что клинок по-прежнему хранится в сундуке.

Я взял ножны и внимательно рассмотрел. Я ожидал увидеть бирюзу, янтарь и тому подобное, но увидел великолепные рубины, а синие камни оказались сапфирами.

– Мягкое дерево, господин, и тонкий слой позолоты.

Я кивнул и добавил:

– И отделка из белого золота по краям отверстия. Полагаю, сплав золота и серебра. Единственная деталь, которая сочетается с мечом. – Я вложил клинок в ножны. – Хотя сочетается хорошо.

– Ножны изготовили люди, я уверена. У вас вкус лучше, чем у нас.

Я взглянул на нее через плечо:

– Я никогда так не считал.

– Я тоже, господин, но здесь вы действительно превосходите нас.

– У меня нет перевязи, – сказал я, обращаясь больше к самому себе. – Король забрал.

– Вы можете засунуть меч за ремень, который сейчас на вас. Он не тяжелый.

– Пожалуй.

– Кроме того, я думала, вы спрячете его под нашим соломенным ложем. Я имею в виду, когда вы с ее высочеством еще не пользовались им.