— Каковы наши потери?

Улыбка Сенты померкла.

— Белаш погиб, и Анши Чен тоже. Осталось около трехсот воинов, да и те в большинстве своем неопытные юнцы. Вряд ли мы сможем долго удерживать это место.

— Они еще не штурмовали крепость?

— Пока нет. Рубят деревья и сколачивают лестницы.

Ангел снова лег и закрыл глаза.

— Дали бы мне хоть пару дней, на мне ведь все быстро заживает.

— Ладно, постараемся войну без тебя не начинать.

Сента нашел Мириэль на покривившейся внутренней стене, она смотрела на вражеские костры. Рядом с ней точили оружие надиры.

— У Ангела дела неплохи, — сказал Сента. — Несколько царапин и здоровенная шишка на толстом черепе. Порой мне сдается, что когда мир погибнет в пламени и потопе, он выйдет из этой переделки с опаленными волосами и в мокрых сапогах.

— Он и мне кажется несокрушимым, как скала, — улыбнулась она.

— Иди-ка посмотри, что я нашел, — позвал Сента. Они спустились по лестнице в узкий коридор, откуда вела дверь в анфиладу комнат. Стены здесь, как и везде, покривились, и окна походили на вопящие рты, но посреди пустой спальни стояла вполне ровная и прочная золотая кровать под балдахином, с шелковыми подушками и пуховой периной.

— Как могла она уцелеть в искореженной крепости? — удивилась Мириэль. Сента пожал плечами.

— Тут есть и другие золотые вещи — на них колдовство, как видно, не влияет. Я нашел внизу два прекрасных резных кубка, совсем целых.

Мириэль, направившись было к кровати, свернула к одному из трех окон, выходивших в долину.

— Еще одна кавалерийская колонна подходит, — сказала она.

— Ну и пусть себе.

Она с пылающими щеками отвернулась от окна.

— Думаешь, я позволю тебе уложить меня в постель?

— А ты что, думаешь об этом? — с широкой улыбкой спросил он.

— Я не люблю тебя, Сента.

— Ты этого пока не можешь знать, но тебе предоставляется случай убедиться.

— Думаешь, любовь помещается между ног?

— Моя уж точно помещалась там, — засмеялся он, — до недавнего времени. — Он покачал головой, уже без улыбки. — Как ты боишься жизни, красавица. Мы с тобой заперты в полуразрушенной крепости, и дни наши сочтены, времени на боязнь не остается. Уж поцелуй-то ты мне во всяком случае задолжала, — у нас его украли готиры.

— Хорошо, один поцелуй, ничего больше, — сказала она, подходя.

Он раскрыл ей объятия и отвел от лица ее длинные волосы, лаская пальцами щеки и затылок. С бьющимся сердцем он поцеловал ее лоб. Она склонила голову набок, коснувшись его губами. Их губы встретились, и она прижалась к нему. Ее сладкий, теплый рот воспламенил Сенту, но он не сделал попытки уложить ее, только провел руками по ее спине, задержав их на стройной талии, над самым изгибом бедер. И коснулся губами плеча и шеи, вдыхая аромат ее кожи.

На ней была черная кожаная туника, скрепленная впереди шнурками. Он осторожно принялся распутывать первый узелок.

— Нет, — сказала она, отстранившись. Он подавил вздох разочарования, и она улыбнулась. — Я сама. — Она отстегнула пояс с ножом, сняла через голову тунику и стала перед ним нагая. Он впивал взглядом длинные бронзовые ноги, плоский живот, высокие полные груди.

— Ты поистине прекрасна, красавица моя. Он шагнул к ней, но она его остановила.

— А ты что же? Дай и мне полюбоваться.

— Сейчас. — Он снял рубашку, расстегнул пояс и чуть не упал, запутавшись в штанах. Она залилась заразительным смехом.

— Можно подумать, ты снимаешь их впервые. Он взял ее за руку, тихо увлекая к постели. Из ложа, когда они упали на него, столбом поднялась пыль, и они закашлялись.

— Как поэтично, — фыркнула она. Ее смех передался ему, и некоторое время они просто лежали, глядя друг другу в глаза. Его рука, погладив плечо, скользнула вниз, к соску. Она закрыла глаза и подалась к нему всем телом. Рука погладила живот, бедро. Она слегка разомкнула ноги. Сента поцеловал ее снова, и она, охватив рукой его затылок, притиснула его к себе.

— Тихонько, красавица, — прошептал он. — Спешить нам некуда. В спешке ничего хорошего не сотворишь, а я хочу, чтобы первый раз у нас был особенным.

Она застонала, когда его ладонь легла к ней на лобок, и он стал медленно ласкать ее. Ее дыхание участилось, по телу прошла судорога, и она вскрикнула. Тогда он лег на нее, вскинув ее длинные ноги к себе на бедра, поцеловал ее и вошел в ее лоно, дав наконец волю своей страсти.

Он старался двигаться медленно, но желание пересилило его благие намерения, и он достиг конца под мерные, глубинные стоны Мириэль. Он крепко прижал ее к себе, испустил вздох и затих, чувствуя грудью биение обоих сердец.

— О-о, — прошептала она. — Это и есть любовь?

— Очень надеюсь на это, красавица моя, — сказал он, переворачиваясь на спину, — ведь мне никогда в жизни еще не было так хорошо.

Она приподнялась на локте, глядя ему в лицо.

— Это было так… чудесно. Давай сделаем это опять!

— Немного погодя, Мириэль.

— А долго ждать?

Он со смехом обнял ее.

— Нет, недолго, обещаю тебе!

Дух Дардалиона вернулся в тело, ощутив тяжесть плоти и груз серебряных доспехов. В комнате было холодно, несмотря на жаркий огонь в очаге.

— Сегодня, а быть может, и завтра, они на приступ не пойдут, — сказал священник Кеса-хану. — Их начальник Галлис — человек осторожный. Он отрядил рабочие команды в лес рубить деревья и делать лестницы. Он замышляет большой штурм, чтобы разделаться с нами раз и навсегда.

Маленький шаман кивнул.

— Одну или две атаки мы выдержим, а потом… — Он развел руками.

Дардалион встал с позолоченного стула и протянул руки к огню, наслаждаясь внезапно охватившим его теплом.

— Чего я не понимаю, как не понимает и готирский генерал, так это хода мысли императора. Ведь приход Собирателя отменить невозможно. Возвышение надиров предначертано судьбой. Никому не под силу заменить будущее.

— Это не император, а Цу Чао хочет нашей погибели, — с сухим смешком ответил Кеса-хан. — Два чувства побуждают его к этому: ненависть к Волкам и стремление к неограниченной власти.

— За что же он так вас ненавидит?

Глаза Кеса-хана блеснули, и он сказал с жестокой улыбкой:

— Много лет назад он приехал ко мне, чтобы поучиться магии. Этого чиадзе занимала история Кровавых Рыцарей. Я отослал его прочь: он был умен, но не обладал мужеством.

— За это он и ненавидит ваше племя?

— Нет, не только. Он прокрался обратно в мою пещеру, желая похитить, — шаман прикрыл глаза, — кое-какие ценные вещи. Мои стражи схватили его и хотели убить, но я проявил милосердие. Я просто отрезал ему кое-что, чтобы он получше меня запомнил. Он остался жив, но более не способен дарить жизнь, понимаешь?

— Слишком хорошо понимаю, — холодно ответил Дардалион.

— Не нужно судить меня, священник, — огрызнулся Кеса-хан.

— Судить — не мое дело. Ты посеял семя ненависти и теперь пожинаешь плоды.

— Не так все просто. Он всегда был злым. Надо было убить его тогда. Ничего, пусть себе злобится.

Его желание заполучить эту крепость со всем ее содержимым не уступает его ненависти. Волшебства, подобного тому, что заключено здесь, свет не знал уже десять тысячелетий. Им-то и стремится овладеть Цу Чао. Когда-то Древние творили здесь чудеса. Они умели растить живую ткань. Человек, потерявший ногу, мог отрастить себе новую. Органы, пораженные раком, заменялись здоровыми без помощи ножа. Старческие тела омолаживались. Здесь хранится секрет бессмертия. Он заключен в гигантском кристалле, помещенном в оболочку из чистого золота. Кристалл излучает силу, которую только золото и в меньшей степени свинец способны сдержать. Ты видел долину?

— Да. Она противоречит естеству.

— Пятьдесят лет назад сюда явились грабители. Они нашли Кристальную Палату, ободрали золото с ее стен и лишили оболочки сам кристалл. — Кеса-хан засмеялся. — Это было не слишком разумно.