— Что сталось с ними потом? Почему они не похитили кристалл?

— Сила, выпущенная ими на волю, убила их. Древние умели управлять ею — без такого умения она становится губительной и действует наугад.

— Я не чувствую здесь никакого источника силы.

— Верно. Недавно Цу Чао послал сюда своих людей. Они сбили кристалл с места, и теперь он валяется на золотом полу футах в двухстах под нами.

— Эти люди тоже погибли?

— Можно назвать это и так.

На Дардалиона повеяло холодом, когда он взглянул в злые глаза шамана.

— Что ты скрываешь от меня, Кеса-хан? Каким тайнам предстоит еще выйти наружу?

— Терпение, священник. Все откроется в свое время. Нельзя нарушать равновесие, и без того шаткое. Ни силой, ни хитростью мы здесь победить не сможем, приходится полагаться на непостижимое. Взять хоть твоего друга. Нездешнего. Он хочет убить Цу Чао, но сумеет ли он проникнуть во дворец, проложить путь сквозь сотню стражей и одолеть колдовство, которым владеет Цу Чао? Кто знает… А мы? Удержим ли мы крепость, а если нет, то найдем ли выход из нее? Быть может, нам понадобится прибегнуть к силе кристалла.

— Ты сам знаешь, шаман, что это невозможно, иначе ты давным-давно пришел бы сюда. Никто не знает, что сгубило Древних, и только руины остались на месте их огромных некогда городов. Все, что мы находим после них, свидетельствует о зле, алчности и о том, каким страшным оружием они владели. Даже ты содрогаешься при мысли об их деяниях. Разве не так?

Кеса-хан кивнул.

— Я странствовал по тропам времени, священник. Я знаю, что сгубило их, и в самом деле не желал бы возвращения всего этого. Они надругались над землей и жили, как короли, среди отравленных рек, озер и лесов… Даже воздух, которым они дышали, был отравлен. Они знали все и ничего не понимали — за это их и постигла гибель.

— Но здесь их наследие все еще живет.

— И здесь, и в других тайных местах, которые еще не открыты.

Дардалион, встав на колени, подбросил дров в огонь.

— Как бы там ни было, кристалл надо уничтожить. Цу Чао не должен завладеть им.

— Мы спустимся к нему, когда придет время, — кивнул Кеса-хан.

— Почему не теперь?

— Доверься мне, Дардалион. Я намного старше тебя, и я ходил по тропам, на которых твоя душа обратилась бы в пепел. Время еще не пришло.

— Тогда скажи, что мне делать.

— Найди тихое место и отправь свой дух на поиски Нездешнего. Прикрой его, как делал когда-то, защити от волшебства Цу Чао. Дай ему шанс убить зверя.

Вишна с Экодасом сидели на парапете самой высокой башни.

— Там, внизу, могли бы быть мои братья, — со вздохом сказал бородатый готир.

— Будем молиться, чтобы этого не случилось, — ответил Экодас.

— Мне думается, что ты был прав, а мы нет. Это не путь служения Истоку. Вчера я убил в бою двух человек. Я чувствовал, что от них исходит зло, но я сам стал хуже, совершив это. Я не верю больше, что Исток хочет, чтобы мы убивали.

Экодас положил руку на плечо друга.

— Я не знаю, чего хочет Исток, Вишна, я знаю только, что вчера мы спасли множество женщин и детей. Это радует меня, но я горько сожалею о том, что пришлось убивать.

— Но зачем мы здесь? — вскричал Вишна. — Ради того, чтобы обеспечить рождение ребенка, который впоследствии уничтожит все, что мой род создавал на протяжении многих поколений?! Это безумие!

— Будем надеяться, что это послужит какой-то высшей цели, — пожал плечами Экодас. — А пока довольно и того, что мы мешаем Братству.

Вишна покачал головой.

— Нас осталось одиннадцать. Много ли от нас пользы?

— Кто знает? Может быть, отыщешь Дардалиона? Мы помолимся вместе, и это нам поможет.

— Нет, брат, на этот раз не поможет, — с грустью сказал Вишна. — Всю свою взрослую жизнь я следовал за ним и познал великую радость дружества — и с ним, и со всеми вами. Но эту задачу я должен решить один.

— Знаешь, друг, мне кажется, что лучше не знать ответа. Почти все вопросы этого мира возникают из-за людей, которые во всем уверены и всегда правы. Братство идет путем боли и страданий — чужих, разумеется. Они приехали в эту долину, чтобы перебить женщин и детей. Помни об этом!

— Вероятно, ты прав, Экодас, — кивнул Вишна. — Но что, если один из моих братьев взберется на эту стену с мечом в руке? Как мне быть тогда? Он подчиняется приказу императора, как положено солдату. Что же мне, убить его? Сбросить со стены на верную смерть?

— Не знаю. У нас и так много трудностей, незачем изобретать воображаемые.

— Знаешь, я хочу побыть один. Не обижайся, прошу тебя.

— Я не обижаюсь, Вишна. Пусть твои размышления принесут тебе мир. — Экодас нырнул под осыпавшуюся притолоку и спустился по косой лестнице. По узкому коридору он пришел в большой зал, где Мерлон помогал надирским женщинам готовить пищу для воинов. Шиа, месившая тесто, улыбнулась Экодасу.

— Как поживаешь? — спросил он.

— Хорошо, молельщик. Вы прибыли как нельзя вовремя.

— Я не думал, что мы поспеем вовремя. Сначала мы уехали на запад, в Вагрию, потом повернули на юг, чтобы избежать захватчиков. Путешествие было долгим.

— Но теперь ты здесь, со мной.

— Мне жаль было услышать о смерти твоего брата.

— Почему? Разве ты его знал?

— Нет. Но это причинило боль тебе, и я сожалею.

Выйдя из-за стола, она подошла к нему.

— Боль эта только моя, больше ничья. Притом я горжусь им, ведь рыцарь, которого он убил, был убийцей нашего отца. Я благодарю за это богов. Белаш теперь в Чертогах Героев, где прекрасные девы наливают ему вино. Там много вкусного мяса, и он может скакать хоть на ста лошадях, если пожелает. Я горюю только о том, что больше его не увижу, но за него я счастлива.

Экодас, не зная, что ей на это ответить, с поклоном попятился прочь.

— Теперь ты стал похож на мужчину, — одобрительно сказала она. — И дерешься, как настоящий воин. Я видела, как ты убил троих и покалечил четвертого.

Он поморщился и поспешно вышел, но она последовала за ним к низкой стене вокруг двора. Звезды светили ярко, и Экодас вдохнул в себя прохладный чистый воздух.

— Я чем-то тебя обидела? — спросила Шиа.

— Нет. Просто мне… не нравится убивать. И мне неприятно слышать, что я покалечил человека.

— За него не беспокойся. Я прикончила его — перерезала горло.

— Это меня не слишком утешает.

— Да ведь они наши враги, — сказала она наставительно, как ребенку. — Что же еще с ними делать?

— У меня нет ответа, Шиа. Только вопросы, на которые никто ответить не может.

— Почему? Я могу, — весело заявила она.

Он присел на каменную ограду, глядя в ее освещенное луной лицо.

— Ты так уверена в себе. Отчего это?

— Я знаю то, что знаю, Экодас. Спрашивай, и я отвечу.

— Я ненавижу убивать. Я твердо это знаю. Почему же во время вчерашней битвы я чувствовал такой восторг с каждым ударом меча?

— Я думала, твои вопросы будут потруднее. Это дело духа и плоти, Экодас. Дух бессмертен. Он любит Свет, поклоняется красоте и благородству. И впереди у него вечность. Плоть же темна, ведь она знает, что жить ей недолго. По сравнению с жизнью духа жизнь плоти, как вспышка во мраке. У нее едва хватает времени, чтобы порадоваться жизни, познать счастье желать и иметь. Она хочет испробовать все и не заботится ни о чем, кроме существования. Радость, которую ты испытывал, исходила от плоти, и не нужно презирать себя за это. — У Шиа вырвался низкий гортанный смешок, заронивший огонь в кровь Экодаса.

— Что тут смешного?

— Тебе бы надо пожалеть свою плоть, Экодас. Ну что ты предлагаешь ей в течение ее бренного существования? Вкусную еду? Хмельные вина? Танцы? Любовь при свете костра? — Шиа вновь фыркнула. — Неудивительно, что она находит такую радость в бою, как по-твоему?

— Ты ведешь грешные речи, — упрекнул он.

— Они волнуют тебя?

— Да.

— Но ты борешься с собой.

— Я должен. Я сам выбрал такую жизнь.