Горе придавило Экодаса, и он опустился па скамью, положив локти на стол. Вишна взял его за плечо.

— Ты спас нас всех, Экодас.

— Я?

— Ты разбудил Дардалиона, и он скомандовал сбор.

Дардалион произнес с дальнего конца зала:

— Помолимся, братья, о душах наших ушедших друзей. — Одного за другим он назвал их по имени, и живые пролили много слез. — Теперь они ушли к Истоку и обрели блаженство, но мы с вами остались. Недавно мы просили дать нам еще один знак. Мне думается, это он и есть. Черное Братство готовит поход против надиров, и я убежден, что мы должны встретить их в Лунных горах. Но это лишь мое мнение, а каково мнение Тридцати?

— Лунные горы, — встав, ответил Экодас. Вишна, Глендрин, Палиста, толстый Мерлон и вес оставшиеся в живых повторили его слова.

— Итак, до завтра, — сказал Дардалион. — А теперь приготовим тела наших братьев к погребению.

В висках у Ангела стучало от гнева, пока Мириэль платила приставу пеню.

— Нам тут смутьяны не нужны, — сказал ей служитель закона. — Только репутация спасает его от заслуженной порки.

— Мы сегодня же покинем Дельнох, — умильно сказала Мириэль, отсчитав двадцать серебряных монет.

— Кем он, собственно, себя возомнил? — не унимался пристав. — Мог бы спросить меня самого, сукин ты сын! — вспылил Ангел, вцепившись в решетку, за которой сидел.

— Вот видите? — воскликнул пристав, покачивая головой.

— Обычно он ведет себя мирно, — поспешно молвила Мириэль, бросив бывшему гладиатору предостерегающий взгляд.

— А по мне, его следовало бы выпороть, — с широкой ухмылкой ввернул Сента. — Трактир выглядит так, словно по нему ураган пронесся. Стыд и срам!

Ангел ответил ему злобным взглядом. Пристав снял с крюка у двери огромную связку ключей.

— Пусть тотчас же убирается из Дельноха. Ваши лошади готовы?

— Да, — заверила Мириэль.

— Это хорошо. — Он отомкнул решетку и выпустил Ангела с подбитым глазом и рассеченной губой.

— Ты очень похорошел, — сказал Сента. Ангел отпихнул его и вышел на солнце, где ожидал Белаш с непроницаемыми темными глазами.

— Ни слова! — предупредил Ангел, отвязывая свою лошадь и садясь в седло.

Мириэль и Сента вышли в сопровождении пристава.

— Езжайте прочь и не задерживайтесь, — повторил он.

Путники во главе с Мириэль проехали под сводом ворот пятой стены. Часовые, изучив полученные Мириэль бумаги, пропустили их. То же повторилось у всех последующих ворот, и наконец они выехали из крепости.

— Как самочувствие? — спросил Сента поравнявшись с Ангелом.

— Иди ты… — Ангел осекся, видя, что Мириэль повернула к ним.

— Что случилось, Ангел? — спросила она.

— Почему бы тебе не прочесть мои мысли и не узнать самой? — огрызнулся он.

— Нет. Вы с Сентой правы — это некрасиво. Обещаю больше не делать этого. Скажи, из-за чего началась драка?

— Не из-за чего. Подрались, и все.

— Ты был там? — обратилась Мириэль к Белашу.

Он кивнул.

— Один человек спросил его, каково это — иметь рожу, по которой будто корова прошлась.

— Да? А он?

— Он сказал: “Сейчас узнаешь!” — и сломал ему нос. Вот так! — Белаш изобразил прямой удар левой.

Мелодичный смех Сенты вызвал эхо на перевале.

— Ничего смешного, — упрекнула Мириэль. — Одному он сломал нос и челюсть, еще двоим — руки. Даже ногу кому-то повредил.

— Это тому, которого он выкинул из окна, — сказал Белаш. — Оно было закрыто.

— Почему ты такой злой? — спросила Мириэль у Ангела. — В хижине ты всегда… держал себя в руках.

Он сидел в седле, сгорбившись.

— То в хижине, — сказал он, посылая вперед своего коня.

— Ты мало что понимаешь без помощи своего Дара, — сказал девушке Сента и снова догнал Ангела.

— Ну, что еще? — буркнул тот.

— Ты поборол шестерых голыми руками. Это впечатляет, Ангел.

— Опять язвишь?

— Да нет же. Жалею, что пропустил это зрелище.

— Подумаешь! Кучка горожан. Ни единого мускула на всю шайку.

— Я рад, что ты решил остаться с нами. Я без тебя скучал бы.

— В этом мы с тобой расходимся.

— Неправда. Скажи, давно ты в нее влюблен?

— Это еще что? — взорвался Ангел. — Ни в кого я не влюблен. Ядра Шемака, Сента, да посмотри же на меня! Я ей в отцы гожусь, а от моего вида молоко скиснуть может. Нет уж, пусть водится с теми, кто помоложе. Хотя бы и с тобой — да отсохнет мой язык за то, что я это сказал.

Сента не успел ответить — слева из-за скал появился всадник. Точнее, всадница — молодая надирка с черными как смоль волосами, в сафьяновом камзоле и бурых штанах. Белаш поскакал к ней и спрыгнул с седла. Она тоже спешилась и обняла его. Они поговорили о чем-то на своем языке, и Белаш подвел девушку к своим спутникам.

— Это Шиа, моя сестра. Ее послали вернуть меня домой.

— Рад познакомиться, — сказал Сента.

— Почему? Ты ведь меня не знаешь.

— Так уж у нас принято говорить.

— Ясно. А отвечать как полагается?

— Зависит от обстоятельств. А эту девушку зовут Мириэль.

Шиа оглядела горянку, подметив черную перевязь с ножами и саблю у пояса.

— Странный вы народ. Мужчины выполняют женскую работу, а женщины носят оружие, как мужчины. Не понимаю я этого.

— А вот это Ангел.

— Как же! Старый Попробуй-убей. Рада познакомиться.

Ангел усмехнулся и поехал дальше.

— Я что-то не так сказала?

— Просто у него сегодня плохой день, — ответил Сента.

Бодален приписывал свою дрожь холодному ветру, дующему с Лунных гор, но в душе знал, что это неправда. Страх здесь, в глубине надирских земель, в семи днях пути от Гульготира, одолевал его все сильнее. Одиннадцать всадников миновали три кочевых поселения и до сих пор не встретили никаких враждебных действий, но картины пыток и увечий не шли у Бодалена из ума. Он наслушался немало историй о надирах, и близость этих дикарей лишала его всякого мужества.

"Что я здесь делаю? — спрашивал он себя. — Еду через вражескую землю в сопровождении такого отребья, как Гракус и его люди. А все из-за тебя, отец. Ты только и знал, что поучать, подталкивать, заставлять! Я непохож на тебя и не желаю быть похожим, однако ты сделал меня таким, каков я есть”.

Он вспомнил тот день, когда Гален впервые принес ему выжимку из листа лорассия, вспомнил вкус снадобья на языке — горький и вызывающий онемение. И восхитительный трепет, пробежавший затем по жилам. Все его страхи как рукой сняло, а мечты распустились пышным цветом. Бурная радость переполнила все его существо. Память об оргиях, которые последовали за этим, возбуждала его и теперь, когда его конь медленно одолевал трудный подъем. Страсть и смелые опыты с болью, причиняемой как по доброй воле, так и без, тонкий хлыст, молящие крики.

Потом Гален познакомил его с Цу Чао, и обещания посыпались градом. Когда Карнак, этот напыщенный самодовольный тиран, умрет, Дренаем будет править Бодален. Он наполнит свой дворец наложницами и рабами и сможет позволить себе все что захочет. Что проку от этих обещаний теперь?

Он вздрогнул и оглянулся на смуглого горбоносого Гракуса, ехавшего следом за ним. Позади молчаливой вереницей растянулись остальные.

— Мы почти на месте, господин, — без улыбки сказал Гракус.

Бодален молча кивнул. Он сам знал, что ему недостает отцовского мужества, но отцовский ум он унаследовал в полной мере. Цу Чао больше ни в грош его не ставит. Использует его как наемного убийцу.

Когда же все изменилось? Бодален облизнул губы. Ответить на это не составляет труда: со смертью проклятой девчонки.

Дочери Нездешнего.

Что за подлая выходка судьбы!

Конь поднялся на взгорье, и Бодален увидел внизу зеленую долину с блестящими ручьями. Она насчитывала две мили в ширину, около четырех в длину, и посреди нее стояла старинная крепость с четырьмя башнями и подъемной решеткой. Бодален заморгал и протер глаза. Башни перекосились, стены были неровные, точно сама земля вздыбилась под ними, однако крепость стояла и не рушилась.