Как и в других частях Центральной Азии, таримские пески насыпаны то удлиненными увалами или грядами, то невысокими (от 20 до 60 футов) холмами (барханами).[899] Наветренная сторона тех и других пологая, часто выпуклая, песок здесь обыкновенно крупнее и сплочен довольно твердо; сторона же подветренная, в особенности у холмов, крутая, нередко почти обрывом; песок здесь рыхлый. По положению как выпуклых, так и вогнутых частей холмов и увалов, затем по преобладающему (перпендикулярно господствующему ветру) направлению последних можно видеть исключительное появление бурь от северо-востока, по крайней мере в восточной части таримской котловины. Эти-то бури, отдувая песок к юго-западу, быть может, и спасают нижний Тарим от сильного засорения или перемещения русла реки более к северу.
За исключением узких окраин, прилежащих к рекам, таримские пески совершенно оголены. Однако, по словам туземцев, в этих песках попадаются котловины, покрытые скудной растительностью; здесь обыкновенно можно достать воду и не глубоко. Мы сами, при следовании от Ваш-шари к Черченской реке поперек довольно широкого (12 верст) песчаного мыса, встретили здесь несколько подобных площадок. По ним, равно как и по соседним пескам, росли – тростник, джантак, солодка и Karelinia caspica, изредка торчали одинокие кусты тамариска. Почва этих ложбин была рыхлая, песчано-солончаковая, местами сырая; вода держалась на глубине 3–4 футов. Твердых глинистых площадей, называемых в нашем Туркестане такырами, в таримских песках мы не видали. Из животных на тех же солончаковых площадках найдены: ящерицы, скорпионы, муравьи и жесткокрылые насекомые; в самых песках, даже в глубине их, держатся хара-сульты и дикие верблюды.
Нечего говорить, что сыпучие пески таримского бассейна представляют собой, как везде, самого страшного врага культуры. Здесь, как и в Западном Туркестане, многие процветавшие в древности местности уничтожены, и вообще район культурных площадей стесняется все более и более; область же сыпучего песка расширяется.
Причина столь рокового для туземцев явления заключается во всеобщем усыхании Средней Азии, начавшемся еще от той геологической эпохи, когда оба здешние бассейна – ханхайский и туранский – были покрыты водами внутреннего азиатского моря. С тех пор усыхание продолжается до наших дней и, быть может, теперь идет в таримском бассейне еще быстрее, ибо ничтожные атмосферные осадки далеко не уравновешивают здесь сильные испарения, причиняемые высокой температурой и сухими ветрами. Не говоря уже про Лоб-нор, некоторые речки, стекающие с южных окрайних гор, на памяти местных стариков были многоводнее. Еще красноречивее свидетельствуют путешественнику о том же уменьшении живительной влаги и о прогрессе мертвящих сил пустыни засыпанные песком некогда цветущие оазисы и города. Про многие из них известно из китайских летописей; некоторые мы видели сами; наконец, об иных слышали от туземцев, которые говорят, что в старину на площади между Хотаном, Аксу и Лоб-нором лежали 23 города и 360 селений, ныне не существующих. В то время, по местному преданию, можно было из г. Куча пройти на Лоб-нор «по крышам домов» – так густо сидело население на пустынном ныне Тариме. Еще и теперь жители Хотана, Кэрии, Нии и других пока уцелевших оазисов ежегодно осенью и зимой ходят в пески искать оголенные бурями остатки древних поселений. Там, как говорят, находят иногда золото и серебро. Попадаются даже уцелевшие сакли, а в них одежда и войлоки; то и другое обыкновенно истлело до того, что от прикосновения рукой рассыпается в пыль. Искатели отправляются пешком, но везут на верблюдах, иногда же несут на собственных плечах, вьюки шестов, которые, с навязанными на них красными или синими тряпками, втыкают на более высоких песчаных холмах и таким образом обеспечивают себе обратный путь. Один из подобных искателей прошел, как нам сообщали, даже до Тарима, направившись к северу из оазиса Ния.
Среднее течение Черченской реки. В 60 верстах к западу от урочища Ваш-шари мы вышли на среднее течение Черченской реки, к которому можно отнести все ее протяжение на прорыве через сыпучие пески. Здесь названная река, несмотря на свою быстроту, все-таки не может, подобно нижнему Тариму, провести для себя глубокую борозду в песчаной почве пустыни;[900] взамен того идет широким плесом по зыбучему песчаному дну. Главное русло, обозначенное струей более быстрой воды, извивается от одного берега к другому; в промежутках этих изворотов (по крайней мере при невысокой воде) то текут узкие рукава, то спокойно стоят небольшие заливы, то всего чаще залегает мокрый песок, покрытый тонким слоем липкой глины. Ширина главного русла Черчен-дарьи, в описываемой части ее течения, 30–35 сажен, при глубине от двух до нескольких футов; местами, в особенности на заворотах реки, встречаются омуты в сажень или около того глубиной; всего же с незанятыми водой плесами расстояние одного берега до другого от 100 до 150, иногда до 200 сажен. Вода совершенно грязная вследствие примеси глины и мелкого песку Дно, как сказано выше, зыбучее, так что ноги человека быстро увязают даже в более твердых местах; в заводях же, где течение тихо или его вовсе нет, пробраться совсем нельзя. Главное русло реки часто перемещается и, при более высоком летнем стоянии воды, отмывает на излучинах значительные площади берегов, как то можно видеть по прерванному направлению прежних тропинок.
Несмотря на все безобразие Черчен-дарьи (грязная вода, мелководье, зыбучее дно), в ней водится довольно много рыбы. Мы добыли здесь в свою коллекцию пять видов, а именно: маринку (Schizothorax chrysochlorus), тазек-балык (Aspiorrhynchus Przewalskii) и три вида гольца (Nemachilus yarkandensis, N. stoliczkai, N. bombifrons n. sp.), из них два последних на Лоб-норе не были найдены.
Берега описываемой реки сопровождаются полосой весьма бедной древесной и кустарниковой растительности. Такая полоса, обозначающая собой приречную долину, имеет на переправе чархалыкского пути от 8 до 10 верст в ширину, но вскоре суживается на 2–3 версты; затем, ближе к Черчену, снова достигает прежних размеров. Из деревьев в описываемой долине растет лишь туграк (Populus diversifolia), да и то редким насаждением. Уродливое и корявое дерево это достигает 30–40, иногда 50 футов высоты, при толщине в 2–3, изредка даже в 4 фута; кора на нем почти всегда растрескавшаяся, у старых экземпляров часто отвислая и засыпанная пылью; на изломах же вместо сока выветривается белый соляной налет. Древесина на поделки не годна; притом взрослое дерево обыкновенно имеет внутри пустоту. В особенности безобразны старые туграковые деревья, у которых почти всегда обломаны верхушки и часть сучьев. Иногда такое дерево, растущее ближе к песчаной пустыне, бывает наполовину или совершенно засыпано песком. Случается, что целая площадь туграка засыхает, вероятно, от прекращения подземного питания водой. Такие иссохшие деревья стоят без сучьев, словно исковерканные столбы; они не гниют в здешнем крайне сухом воздухе, но распадаются на слои, пересыпанные песком и пылью. Лишь в молодости туграк бывает несколько красивее, в особенности, если растет на солончаковом лёссе и получает достаточно подземной воды; тогда, быть может, он годен и для построек.
В тех же туграковых лесах Черчен-дарьи растут местами скученно, местами врассыпную два вида тамариска (Tamarix laxa, T. elongata, последний преобладает) и Halostachys caspia; затем всюду попадается мелкий тростник, а на песках Karelinia caspica. В лучших местах, по берегу самой реки и на небольших островах, кое-где ею образуемых, встречаются – облепиха (Hippophae rhamnoides) и изредка джида; обыкновенны – кендырь, джантак и солодка (Glycyrrhiza uralensis); кое-где попадается Sphaerophysa salsula и дикая спаржа (Asparagus sp.). Все эти кустарники и травы густо покрыты лёссовой пылью, так что к ним невозможно прикоснуться не испачкавшись. Притом почва здесь, как между кустами, так и в туграковых лесах, – оголенная лёссовая глина с песком, то покрытая довольно твердой солонцеватой корой, то совершенно рыхлая, как пепел. Под деревьями везде валяются груды обломанных бурями сучьев и кучи сухих листьев, которые звенят словно каменные, если их катит сильный ветер. Словом, крайне безотрадную картину представляла растительность Черченской реки даже весной, в первой трети апреля, когда мы здесь проходили. Несмотря на сильные жары (до +30,8 °C в тени), зелени почти вовсе не было видно; лишь кое-где на влажных местах пробивались ростки тростника да незаметно цвели туграк и облепиха.[901] Взамен весенних цветов и бабочек в обилии ползали скорпионы, в тихую же погоду роились тучи комаров. Не лучше было и в атмосфере; густая пыль постоянно наполняла воздух, застилала даль горизонта, а ближайшие предметы окрашивала в желто-серый цвет; небо почти всегда было подернуто облаками, солнце же, если проглядывало, то казалось матовым диском, хотя все-таки жгло немилосердно.
