– Кто? – требую я, надавливая на его запястье, пока не слышу, как щелкают сухожилия.

– Оуууу! – воет Эдвардс. Затем, когда Себ начинает давить на его шею в последний раз, он задыхается:

– Броуди! Это был Броуди!

Я киваю Себу, чтобы он оставил его в покое.

Затем я убираю вес с руки Эдвардса, чтобы он мог сесть и с угрюмым выражением лица потереть запястья.

– Броуди сказал тебе быть там той ночью? – спрашиваю я.

– Да.

– Ты получил записи с камер наблюдения, на которых запечатлена стрельба?

– Да. Но я никогда их не смотрел. Я отдал их своему напарнику. Куп должен был внести их в протокол. Но вместо этого они исчезли.

– Удобно, – говорю я.

– А тебе какое дело? – бормочет Эдвардс, свирепо глядя на нас с Себом. – Вы не копы. Кто ты, черт возьми, вообще такой?

– Я тот парень, который не собирается убивать тебя сегодня вечером, – говорю я ему. – Можешь не благодарить.

Отбросив его пистолет подальше, я киваю Себу, и мы возвращаемся к внедорожнику.

Когда мы забираемся внутрь, он спрашивает:

– Ты знал, о ком он говорил? Этот Броуди?

– Да, – киваю я. – Я знаю, кто это.

Я видел фотографию, на которой он вручает медаль Логану Шульцу.

23. Камилла

Сегодня я буду грабить банк.

Это кажется совершенно нереальным. Когда я стою на своей крошечной, грязной кухне, все выглядит настолько обыденно и знакомо, что я не могу представить, что занимаюсь чем-либо, кроме привычных занятий – готовки, уборки или работы в автомастерской.

И, тем не менее, сегодня вечером я превращусь из (в основном) законопослушного гражданина в отъявленного преступника.

У нас с Неро есть свой план. Я знаю, что я должна сделать.

И все же я не могу не сосредоточиться на тысяче способов, которыми все может пойти не так. Если я забуду хоть одну часть плана. Если совершу хотя бы одну ошибку...

Нет. Этого не произойдет.

Я пытаюсь представить себе своего папу в тот самый раз, когда он впервые показал мне, как разобрать двигатель и собрать его снова.

Машины – вещи сложные. Ты сама должна быть как машина. Нет места ошибкам.

План – это один большой двигатель. Мне следует быть организованной и точной, как никогда раньше.

Я сильно напряжена в течение первой половины дня. Напоминаю Вику, что у него смена в «Стоп-энд-Шоп» после школы. Убеждаюсь, что он не забыл взять свою сумку с обедом из холодильника. Приношу папе завтрак в постель. Меняю пару тормозных колодок в мастерской. Потом готовлю обед для папы. На этот раз он в силах сесть за стол и поесть вместе со мной.

– Ты в порядке, доча? – спрашивает он. – Ты выглядишь бледной. Ты не заболела?

– Конечно, нет, – говорю я. – Ты же знаешь, я никогда не болею.

– Конечно, болеешь, – говорит он, грустно улыбаясь. – Ты просто никогда не жалуешься на это.

– Я должна буду уйти кое-куда сегодня вечером, пап, – говорю я ему. – Вик на работе – ты будешь в порядке, если останешься один?

– Абсолютно, – говорит он. – Тебе не нужно нянчиться со мной, милая. Мне все время становится лучше. Я скоро вернусь вниз и начну работать.

Учитывая, что он едва может ковылять по квартире, я в этом очень сомневаюсь. Но я рада, что он настроен оптимистично.

– Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится, – говорю я ему.

– Со мной все будет в порядке. Сегодня вечером я собираюсь посмотреть «Однажды в Голливуде» – его показывают по Showtime. Теперь это фильм с великолепными автомобилями. Тарантино любит классические автомобили. Я читал, что он использовал две тысячи из них, просто чтобы заполнить улицы на заднем плане. Ты помнишь, на чем ездит Брэд Питт в том фильме?

– Не знаю. – Папа, Вик и я ходили на этот фильм в кинотеатр. Мы были заворожены от начала до конца сеанса. Не только из-за машин, а также из-за того, что мы словно были втянуты в 1969 год, как будто проживали каждую минуту того времени.

– Ой, подожди! – говорю я. – Это был Кадиллак?

– Угадала! – говорит папа, ухмыляясь. – ДеВилль 66-го года выпуска. Та же машина, которую Тарантино использовал в «Бешеных псах».

– Откуда ты это знаешь?

– Я читаю «Энтертейнмент Уикли», пока стою в очереди в продуктовом магазине. Не сейчас, очевидно. Раньше, когда ходил за продуктами.

– Ну, тебе лучше вернуться к этому поскорее, папа. Потому что я все время забываю про молоко, и когда я прошу Вика купить его, он приносит эту ужасную розовую гадость. Добавляет это в хлопья и все такое. Это отвратительно.

– Твой брат серьезно болен, – соглашается папа, мрачно кивая.

Я так счастлива видеть, что он снова шутит. Я тянусь через стол, чтобы обнять его, игнорируя тот факт, что я вся в масле, а он все еще слишком слаб.

– Удачи тебе на сегодняшнем свидании, – говорит папа, подмигивая мне.

Я краснею.

– Это не свидание.

– Конечно, конечно, – говорит он. – Я просто рад видеть, что ты куда-то ходишь. Ты заслужила это, Камилла.

– Спасибо папа.

Это глупо, но тот факт, что мой отец пожелал мне удачи, на самом деле немного успокаивает меня. Я возвращаюсь в магазин, чтобы закончить свою дневную работу, затем принимаю душ и переодеваюсь.

Только после этого я готова позвонить Шульцу.

Мне приходится звонить несколько раз. Я беспокойно ерзаю, опасаясь, что он не возьмет трубку. Он, наверное, злится на меня за то, что в последнее время я игнорировала все его звонки и сообщения.

Наконец, я слышу его протяжный голос, говорящий:

– Лучше бы это были хорошие новости.

– Так и есть, – говорю я ему. – Я узнала, где Леви готовит свой товар.

– Ты уверена? – говорит Шульц, не в силах скрыть нетерпение в голосе.

– Вполне уверена.

– Ты в мастерской? Я приду, чтобы забрать тебя.

– Да, – говорю я. – Увидимся через минуту.

Сорок минут спустя я уже в полицейском участке, куда Шульц привел меня через заднюю дверь.

Я сняла рубашку, чтобы женщина-офицер могла закрепить микрофон между моими грудями.

– Разве у вас нет лучшего способа сделать это? – спрашиваю я Шульца.

– Это самый эффективный способ, – говорит он мне. – Эта штука в четыре раза меньше, чем была раньше. У тебя есть передатчик, микрофон и аккумулятор, и все это немногим больше, чем зажигалка.

– Я просто... Я чувствую, что кто-то это увидит.

– Нет, – говорит Шульц, позволяя своим глазам блуждать по моей груди. – У тебя довольно большая… щель, чтобы скрыть это.

Я вижу, как женщина-офицер прищуривается, бросая злобный взгляд на Шульца, но он даже не замечает этого.

– И как я узнаю, когда вы все ворветесь? – спрашиваю я его.

– Мы не можем просто так выломать дверь без причины. Ты должна попросить Леви отвести тебя в лабораторию. Затем тебе нужно заставить его разоблачить себя и записать это на пленку.

– А что, если он этого не сделает?

Шульц холодно улыбается.

– Тогда ты сама по себе.

Ублюдок.

– Все готово, – говорит женщина-коп.

Я натягиваю футболку обратно через голову, поворачиваясь и немного наклоняясь, чтобы убедиться, что микрофон остается на месте.

– Как ощущения? – спрашивает она.

– Странные.

– Ты привыкнешь к этому, – уверяет меня Шульц.

Я вижу дюжину других офицеров, одетых в пуленепробиваемые жилеты и тактическое снаряжение. Они планируют совершить налет на лабораторию Леви.

Но только в том случае, если я смогу создать вероятную причину для их проникновения. Если я облажаюсь, Шульц говорит, что мне конец. Я останусь совсем одна в подвале Леви.

И это еще не самое худшее – хуже всего, если Неро и Себастьян застрянут в банке без водителя.

Этого не может произойти. Я не могу их подвести.